Узники ржавой планеты. Глава 5

Глава 5. Земля в иллюминаторе

Ракету было видно даже с расстояния в пять километров. Как этот небоскреб сможет взлететь, не объяснил бы сегодня ни один инженер. Вернее, они, конечно, думали, что могут объяснить, некоторые из них даже в точности знали, из чего состоит двигатель, каким образом происходит охлаждение тысяч тонн топлива, откуда и куда оно поступает, но все это составляло лишь мизерную долю процента от общей картины. Взять хотя бы тот факт, что изменение температуры окружающей среды на несколько градусов уже запускало целую цепочку действий по корректировке настроек ракеты прямо перед взлетом, не говоря уже о солнечных вспышках, которые так никто достоверно и не научился предсказывать. Проще говоря, даже первый шаг полета, выход на орбиту, был делом очень рискованным. От полной и бесповоротной депрессии Макса спасала лишь вера в слаженный, состоящий из десятков тысяч человек, механизм, который уже не раз совершал этот удивительный подвиг по полету человека в космос. Когда первая миссия отправилась на Луну, не существовало даже микросхем, все вычисления производились на гигантских компьютерах, каждый из которых занимал целую комнату. И полетели же. И даже вернулись. Но о возвращении пока что думать рано.
Их подвезли к стартовой площадке за десять часов до взлета. Отсюда ракета казалась еще больше, еще ужасней, от нее веяло замогильным снежным холодом. Но Макс не успел рассмотреть это чудовище, сотворенное человеком. Люди в серой форме поманили космонавтов в маленькую дверь подплатформенного помещения. Там начались бесконечные проверки, их таскали от помещения к помещению, кололи какие-то препараты, дизинфецировали, и снова что-то кололи, и снова дизинфецировали. Наконец, вместо обычной двери перед новорожденными космонавтами отворились створки лифта. Все – понял он. Взлетаем. И лифт действительно взлетел, скорость, с которой он поднимался, казалась огромной. Сквозь прозрачную стенку мужчина видел, как удаляется земля.
– Первый раз? – спросил почти без акцента тот самый американец, мужчина лет пятидесяти с ярко выраженным острым подбородком и густыми бровями. У него был не такой скафандр, как у Макса, более массивный, напоминающий этакий портативный танк.
– Первый раз, – кивнул спелеолог.
– Ничего, к этому быстро привыкаешь. Если представить, что это обычная поездка за город, будет легче. Попытайся думать проще.
– Вы хорошо говорите по-русски.
– Двадцать лет назад я работал на международной космической станции, были там и русские, и китайцы. Многое тогда пришлось выучить. А теперь нет станции, нет космоса. Человечество многого лишилось, – вздохнул американец. – Кстати, я – Уильям, можно просто Уилл.
– Я Макс, а это – Аня. Ты можешь на нас положиться, Уилл.
– Рыжий, – протянул руку с интересом слушавший их пацан.
– Извини, Рыжий, не могу пожать. Мой скафандр не настолько гибкий. Но ты можешь дать мне кулачок, – судя по всему, коммуникабельности Уилла обучали отдельно, но была в нем и нотка того самого юношеского задора, которым обладают взрослые, которые уже добились от жизни всего, чего хотели, и теперь просто получали удовольствие.
Лифт достиг вершины, створки открылись с противоположной стороны, и Макс увидел длинную дорожку с периллами. Импровизированный коридор был затянут полиэтиленовой пленкой, наподобие дачного парника. В конце дороги их ждал белый люк с огромным штурвалом в центре.
Сто лет назад космонавты занимали для старта узкую кабинку, по размерам не превышающую заднего сиденья автомобиля ВАЗ-2105. Скафандры были, конечно, меньше современных американских, но тоже здоровые – этакие надутые мешки. В одной руке у космонавта была тетрадь, в другой длинная указка, при помощи которой нажимались кнопки на приборной панели (руками достать их было нереально). Сегодняшние условия не сильно отличались, разве что в указках необходимость отпала. Если с ракетой что-то случится, ни о каком ручном управлении не может быть и речи. Хотя тетрадки им все-таки выдали. Вряд ли из практических соображений, скорей всего, для того, чтобы успокоить. Тетрадка содержала информацию о значении всех этих лампочек, кнопочек, циферблатов и многих других вещей, которые занимали весь потолок отсека.
Лететь до околоземной орбиты им предстояло вчетвером. Ракета была составной, первая ее часть, вместе с президентом на борту и еще одним человеком, уже болталась где-то там, над самыми высокими облаками, в стратосфере, дожидаясь главного модуля. Сложней всего было забраться Уиллу, его скафандр был явно не рассчитан под такую площадь. В конце концов, его буквально затащили внутрь.
– Дико извиняюсь. Дико извиняюсь! – повторял он каждый раз, когда какой-нибудь элемент скафандра упирался в, как ему казалось, человека. Хотя чаще страдали, конечно, выступающие приборы и наклонные стенки капсулы. Наконец, все космонавты заняли более или менее удобное положение. Провожающие пожелали им удачного полета и закрыли люк.
– Итак, у нас есть еще пять часов до старта, - весело произнес Уилл. – Чем займемся, друзья? Ваши предложения?

***

Десятки раз Макс сидел в тренировочной капсуле, где отрабатывались всевозможные варианты старта. Он помнил наизусть все, что может сказать диспетчер, он знал, в какой именно момент ракета начнет отрываться от земли. Но реальность оказалась слишком сумасбродной, динамичной, полной непонятного. Что-то зашипело, стало очень ярко, ярче, чем в безоблачный антарктический день, далекий гул, изначально еле слышимый, постепенно заполонил собой все пространство, и пространство завибрировало, раздвоилось. Внутренние органы Макса испустили болезненный вздох, натянулись, поползли куда-то вниз, совсем не так, как в тренировочной центрифуге. Ощущение было такое, словно он сейчас распадется на атомы и просочится сквозь дно отсека вниз, к топливным бакам, где и будет выброшен в виде пылающей струи наружу. Окружающее пространство двигалось, ползло куда-то вниз, словно Земля, ухватившись за корабль невидимыми руками, тянула его к себе.
– Фигня, рожать намного тяжелее! – услышал он голос харахорящейся Ани. Если рожать тяжелее, почему тогда в космос летают одни мужчины – подумал Макс про себя, а вслух сказал:
– Ты, главное, там ничего не роди случайно. А то врачей среди нас нет, засовывать обратно задолбаемся!
– Вообще-то, я в медицинском колледже учился! – вставил Рыжий. Голос у него был самый спокойный из всех, даже задорный в некоторой степени. Молодежь – все им нипочем.
– На кого учился? – спросила Аня.
- На ветеринара. Но если что, где вены у человека, знаю. Прививку там поставить или катетер могу. А самое главное… – Рыжий сделал загадочную паузу. – Я знаю в совершенстве, как работает медицинский отсек, точнее, его компьютер. Могу задать нужную программу лечения и даже замутить пару изменений: разрешенную дозу там повысить, или выдать препарат, который система откажется назначать.
– Ты программист что ли?
– Круче. Data scientist! Вы думаете, как я в этой ракете оказался?
– Понятно как – папочка за плохое поведение тебя в ссылку отправил! – фыркнула Аня.
- Нет, Алиса никому не подчиняется, даже моему многоуважаемому папеньке. Я перепрограммировал ее систему отбора! До сих пор я скрывал это, подчищал следы, но теперь можно. Вы слышите там, в диспетчерской? Я взломал вашу Алису! Пусть весь мир узнает. Когда вернусь на Землю, крупнейшие корпорации будут меня на работу звать к себе! 
– Ну, ты и придурок…
 Над головой у каждого космонавта располагался иллюминатор. Первые минуты полета сквозь него был виден только корпус обшивки, принимающей на себя весь удар атмосферы. Наконец, что-то пискнуло, и обшивка, разделившись на две половинки, улетела прочь. Макс увидел тусклые белые точки – звезды, приколотые к черному вселенскому полотну, а под ними, окруженная зеленоватым ореолом, Земля. Даже здесь, на высоте, не превышающей двухсот километров, она уже начинала изгибаться, круглеть, с каждой минутой все больше напоминая ту самую фотографию висящего в пустоте, ни на чем не держащегося, шара.
– Все-таки она вертится, ­­– Макс не заметил, как произнес это вслух.
– Как я тебя понимаю, друг! – услышал он голос Уилла. – Сидишь на Земле, читаешь книжки про космос, слушаешь лекции, вдохновляешься, подаешь документы в НАСА, готовишься годами к полету, и вроде бы не должно быть никаких сомнений, а как окажешься на орбите, все равно глазам своим не веришь. Я вам даже завидую сейчас!
– Всем космонавтам, можете поднять лицевые щитки и отключить замкнутую систему дыхания, вы на орбите – это уже диспетчер говорит. В иллюминаторе промелькнуло что-то белое – это отделилась аварийная ракета. Теперь у них только один путь – вперед.
– Сейчас будет весело, – Уилл поднял забрало. В тот же миг эффект от перегрузки исчез, оставив лишь напоминание о себе в виде потемнения в глазах и ноющего тела. Макс почувствовал, как ничто его больше никуда не притягивает. Невесомость – подумал он, вот ты какая. Конечно, они проходили это на тренировках в специальном самолете, но эффект был короткий, секунд пятнадцать от силы. – Главное – без резких движений. Некоторые с непривычки об этом забывают, а я буду вам напоминать, если не против, – предупредил американец.
– У кого-нибудь есть бутылка с водой? – спросил Рыжий. – Хочу шарик выпустить, как в том видосе.
– Успеешь еще! – расхохотался Уилл.
Корабль медленно плыл по низкой орбите. Модуль президента должен быть еще выше, в километрах тридцати – вспомнил Макс. Они успеют совершить несколько витков вокруг Земли, прежде чем автоматика вычислит оптимальную траекторию для стыковки. А пока что можно расслабиться и наслаждаться видом.
  – Ну, так вот, – дав новорожденным космонавтам десять минут на созерцание, Уилл решил продолжить разговор, который они начали еще перед стартом. – Роберт Зубрин его звали, значит. Наш, американский, инженер, человек, обладавший невероятной силой убеждения!
– Американский, говоришь? Фамилия-то русская! – вставил свои пять копеек Рыжий.
– Дай послушать, блин. Я так устала уже от твоих комментариев! Есть что сказать, дождись своей очереди, – осадила его Аня. – Продолжайте, Уильям.
– Родословную Зубрина я вам не скажу, - кивнул американец. – Да и кому какое дело? Главное, что этот человек практически в одиночку разработал нормальную марсианскую программу, которая по эффективности на порядок превосходила современников. Конкурентам это не нравилось, Зубрину пихали палки в колеса, заставляли доказывать каждый пунктик! Но он был не из тех, кто любит проигрывать. Весь прикол его идеи заключался в том, что для отправки человека на Марс не нужно было изобретать новые технологии, все уже имелось и давно использовалось. Увы, финальным гвоздем в крышку гроба стало Черное Солнце, как вы его называете. У нас говорят Mad Sun, Безумное Солнце. Марсианскую программу свернули, оставили только Лунную, и то лишь для того, чтобы ставить детекторы.
Но через двадцать лет один научный журналист вспомнил про идею Зубрина, раскопал архивы и составил небольшую статью, в которой аккуратно намекнул, что при современных технологиях это будет стоить совсем копейки, а международное астрономическое сообщество уже тогда вовсю кричало, что на Марсе есть жизнь. Начали строить первую ракету, которая полетит без экипажа. На ее борту разместили лабораторию по производству метана и кислорода (прямо из марсианской атмосферы). Топливо на обратный путь – пары лет достаточно, чтобы собрать полный бак. Первая ракета улетела, все нормально, она и сейчас стоит на Марсе, целехонькая, но когда мы начали строить вторую, оказалось, что Солнце опять вошло в активную фазу. И никакие экраны не помогут защитить экипаж в случае чего.
Та идея, которую придумали русские… Поначалу мы решили, что это безумие! Посадить шатл на пролетающую мимо Земли комету из пояса Койпера и использовать ее как щит от солнечного ветра?! Такое рождается лишь в головах у писателей фантастов и не может быть правдой. Но время шло, Россия была настроена решительно, и наши ученые в шутку попытались рассчитать реалистичность этой идеи. С каждым днем улыбки на их лицах уменьшались. Даже не зная конструктивных особенностей русской ракеты, они поняли, что этот вариант более, чем возможен. Но, похоже, я ушел немного в другую степь…
– По инструкции, за неделю до возвращения мы должны посетить вашу лабораторию на Марсе, – вспомнил Макс. – Возможно, именно на ней мы полетим обратно. В крайнем случае, возьмем хотя бы топливо.
– Нет, вы, русские, все-таки безумцы! Летите туда, откуда не уверены, сможете ли вернуться. У нас так не делают.
– Почему же ты здесь, с нами?
– Я не столько с вами, сколько с космосом. Давно сижу на нем, как на наркотике. Знаешь, там, внизу, столько суеты ненужной происходит, десять миллиардов людей, и все куда-то спешат. Мне такое не нравится, лучше умру в тишине на Марсе. А еще лучше – выживу, вернусь на Землю, отдохну немного, выпью виски в баре, погуляю с девочкой… и снова – в космос. К неизведанным мирам!

***

20 часов спустя. Перезидентский модуль Союз.

Георгий Чудинов, избранный полгода назад президент России, сидел в кресле, прикрученном к полу. На нем была рубашка, перетянутая страховочным ремнем и черные выглаженные брюки, идеально ровные даже не смотря на невесомость, которая то и дело старалась придать одежде странную одутловатую форму. Волосы, гладко уложенные назад (видимо, при помощи лака) дорого блестели. Напротив него без всякого стеснения болтался вверх ногами абсолютно противоположный мужчина, скорее даже мужик, в больничной шапочке, стягивающей немытые длинные лоскуты, которые когда-то были волосами. Вид у мужика был болезненный, но веселый. Он вовсю использовал возможность пообщаться с президентом.
   – А я ему и говорю – все это чушь собачья! Ваша математика загнала астрономию в тупик! Вы своим методом числовых рядов задачу трех тел, может, и решите, а четырех? А пяти? Тут нужен совершенно другой подход! Спектроскопия на то и дана, чтоб измерять. Возьмите небольшой угол, хватит даже километрового интерферометра, и желательно, чтоб на заднем фоне был квазар. Все! Любая траектория на этом участке даже самого маленького астероида будет видна как на ладони! Ты просто не веришь, что все может быть настолько легко, тебе ведь надо сложно, ты ведь уче-еный! – протянул последнее слово мужик со смаком.
– И как, Вашу статью приняли к публикации? – аккуратно осведомился президент.
– Какое там! Научное сообщество такую вонь подняло, меня сразу окрестили очередным апостолом лженауки. Ну, ничего, пройдет время, и человечки все поймут. Только, мне уже будет пофиг, – оттолкнувшись от потолка, мужик сделал сальто в воздухе. За несколько сантиметров до столкновения он ловко извернулся, схватился рукой за стол и замер.
– Здравствуйте, – кашлянул Макс, поняв, что его присутствие осталось незамеченным.
– Пришельцы! – выпучил глаза мужик. – Господин президент, бежим! – он бешено заметался по каюте, но уже спустя несколько секунд замер в полном безразличии. – Да я шучу, расслабьтесь, – улыбнулся странный человек. – Конечно, мы видели, как ваше судно пришвартовывалось. Я даже позволил себе включить ту великолепную музыку, которую вы слышали, когда вошли… то есть влетели… то есть вплыли.
–  Господин президент, позвольте пожать Вам руку! – Рыжий, расталкивая всех, с важным выражением лица приблизился к будущему главе государства. Вопреки опасениям Макса, тот спокойно протянул свою ладонь и сдержанно улыбнулся.
– Здравствуй, Стас. Добро пожаловать на борт, друзья.
– Вы знаете, как меня зовут? Какая честь!
– Твой отец о тебе рассказывал. Как твои успехи в программировании? – услышав это, Рыжий обернулся к Ане, изобразив настолько мерзкую улыбку, что до полной внешности черта ему не хватало сейчас лишь торчащих из черепа рогов.
– Да так, учусь помаленьку, – пробормотал он максимально скромным голосом.
– Я так понимаю, теперь все в сборе. Снимайте скафандры, располагайтесь, и чувствуйте себя, как дома. Дмитрий Игнатьевич, пожалуйста, сообщите на Землю, что космонавты пребывают в добром здравии.
– Мы пока что в мертвой зоне, – озабоченно посмотрел на часы странный мужик (обычные, механические, мать твою, часы, он что, из двадцатого века на машине времени прилетел сюда)?
– Тогда покажите гостям наш модуль. Они, конечно, видели макет, но может, есть корректировки. Я слышал, что в медицинском отсеке много нового.
– Что, надоел я Вам? Так и скажите. А Вы, покажи, да покажи. Идемте, господа… то есть, поплыли… ну, вы поняли.
Удивительно, сколько всего умудрились засунуть инженеры в маленький космический корабль: от склада с научным оборудованием до тренажерного зала. Не без облегчения освободившись от скафандров, гости осматривали самый широкий отсек, который больше всего напоминал гигантскую автомобильную шину изнутри.
– Сразу вас предупреждаю, никогда не нажимайте эту кнопку! – указал Дмитрий Игнатьевич на заклеенную красным скотчем крест-накрест коробочку возле входа.
– Это же искусственная гравитация! Центрифуга. Она что, сломалась? – приблизившись к кнопке, Рыжий ногтем поддел скотч.
– Работает исправно. Только вам не понравится. Конструкторы забыли учесть, что когда она крутится, вместе с людьми к полу притягивается все остальное, в том числе и воздух. Тут такое начинается, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Тренироваться можете вон на той штуке, – указал экскурсовод на устройство, напоминающее сваленный в груду металлолом. – К ней листочек пристегнут, наверное, инструкция. Разберетесь.
– А Вы разве не тренируетесь?
– Мне не надо. Я на Землю возвращаться не планирую. Главное – пережить гравитационный маневр вокруг Юпитера, и прощай навсегда все то, что меня держало в этой реальности, – Дмитрий Игнатьевич открыл очередной люк, поманив гостей за собой.
Три месяца до Венеры и еще столько же потом до Марса – в очередной раз промелькнуло у Макса в голове. Он попытался вспомнить свой самый долгий маршрут по пещере. Как-то, они с группой застряли на две недели под землей, составляя топографическую карту местности. Лично он лишь раз, на восьмой день, выбрался наружу, за продуктами, а вот Гриша продержался до конца… Гриша. К горлу подступил едкий ком. Макс понял, что еще немного, и его вырвет.
– Дайте пакет, – попросил он. Кто-то рядом засуетился, ему всучили что-то синее, скользкое. Нащупав пальцами заветное горлышко, мужчина даже не стал отворачиваться и прямо так, при всех, выпустил из себя все, что наболело. Проблевавшись, он еще долго не мог придти в себя. Запах был отвратительный, мысли – еще хуже.
– Попей водички, дорогой, – Дмитрий Игнатьевич протянул Максу термос с торчащей из него трубочкой. – А ты как думал? Невесомость, она такая. Но это пройдет, ты еще молодой, крепкий, освоишься!