Ночной разговор

Я возвращался с обычной нашей пятничной встречи, не трезвый и не пьяный, в состоянии полной неопределенности, когда мыслить мыслишь, но очень медленно, с леностью, думая, добраться до постели и пропади все пропадом. Почему-то о работе думалось, хороших нагоняев получил от шефа, но  в мыслях справедливости не было , виноват в любом случае оказывался он, хотя, положив руку на сердце,  понимал, что он абсолютно прав. И так выступая в роли прокурора и адвоката шел я к дому, и было совершенно  ясно, что я рассуждаю трезво, поскольку, будь я пьян, разнес бы в  пух и прах прокурора в себе...

Он сидел на корточках у ворот, как обычно сидели раньше в Баку "гядеши", и видно было, что плакал, поскольку глаза были мокрые и опухшие, а это был один из авторитетов района, отсидевший почти восемнадцать лет и не сломавшийся под  вертухаями.

Меня на районе уважали, потому что, хотя гусь свинье не товарищ, но уважают представителя власти потому, что нельзя нас убивать, если мы не переступаем  неписанные законы сосуществования. Но я к тому же был сосед,  который подался не в ту сторону, куда подавалась обычно Крепость, однако строго придерживающийся существующих местных понятий…

Мне это не понравилось, авторитет не должен ломаться, и я сразу заявил ему: «Мужик мне по барабану, но, а  если кто увидит  тебя здесь такого несчастного?»

«Пошел на хрен, ты не сука, ты наш крепостной, тебя, здесь уважают не за звездочки»…

« И все же вы, бл…дь, намного слабее нас, мы хоть по подворотням не ноем по-бабски».

 Здесь я соврал, потому что и сам был не совсем трезвым, однако  было не по  душе  видеть авторитета, не сломавшегося почти четверть века, и вдруг сидевшего на корточках с поникшей головой.

«Исмаила взяли»

Это был его сын, которого его вторая, а может третья или четвертая жена терпеть не могла и устраивала мальчишке  не самую лучшую жизнь, выгоняя зимой на холод, днями не пуская домой.

Исмаил был очень хороший мальчик, мы совершенно спокойно оставляли детей дома при нем, мог сгонять за хлебом, никогда ничего не просил и не брал без спроса, но он был хорошим только для квартала.

«Мне нравятся твои  отцовские чувства, а что он сделал, что его взяли?"

«Двое шамахинцев пристали к дочери Сакины и начали обзывать ее в Крепости.. Ты же знаешь, Сакина – честная женщина и ее дочери честные девочки, они у нас на глазах выросли, а Сакина - вдова и никто не заступится за нее»

Он помолчал, вздохнул, вытащил сигареты, предложил мне, но я отказался, потому что только  бросил курить, понятливо  кивнув головой, продолжил:

« Я отдал Исмаила на боевые единоборства…Я думал это закалит его характер и сделает выдержанным…Он поймал их у дверей Сакины, и бил их до полусмерти, и заставил на глазах у всей Крепости признаться, что они не любят женщин и живут друг с другом. Так нельзя, даже на зоне трудно объяснить будет…»

« А ты чего плачешь, сын в тебя, настоящим мужчиной вырос,  он, скорее всего, тоже, как и ты оставит имя в Крепости, если нас, на хрен, всех не выселят отсюда».

«Не хотел я ему такой судьбы, весь в меня, с таким характером, он долго будет сидеть, не увижу я его, вот и больно мне…»

«Успокойся, иди спать, в тебе больше водка говорит, надо было думать, когда над мальчонкой издевались... Завтра подумаем, что можно сделать…»

И  надо сказать, что история закончилась благополучно, понятия определенные живут в народе… Исмаила отпустили, хотя и деньги Крепость собрала, а этим уродцам еще и в полиции объяснили, что не принято у нас обижать вдов, тем более, когда знаешь, что нет в роду мужчин, которые могут постоять за них…

Исмаила все же посадили через два года за то, что он побил кого-то мажора,…  Не так посмотрел на девушку, которая была с мажором, и тому не понравилось, что какой-то нищеброд смеет так глядеть.
 
 Такие истории часто бывали в Крепости раньше, она долго еще жила по старым бакинским понятиям, существовавшим параллельно с законами...