Золотой дурман кн. 1я, гл. 17 - Страх наказания

Страх наказания

В горнице было жарко: с утра протопленная печь всё ещё отдавала тепло, которое сухим жаром расходилось по всему помещению. Налив себе миску горячих щей, Игнатий, перекрестившись на образа, отломил толстую краюху хлеба и принялся за обед. Пелагея молча сидела у окна за прялкой. С тех пор как она вытащила у Игната бумаги, они почти перестали разговаривать друг с другом и только изредка перебрасывались парой слов.
На крыльце послышался стук сапог. «Ну, опять нелёгкая Прохора несёт…», – пронеслось в голове Игната.
– Доброго здоровьичка, – открыв дверь, пробасил дородный полицейский. – Игнатий Щербаков здесь проживают?..
Сзади него, заглядывая через плечо, топтался ещё один служитель закона…
Игнат от неожиданности закашлялся, едва не поперхнувшись щами. Пелагея, раскрыв рот, замерла с прялкой в руках и только головой кивала в сторону мужа. Враз всё оборвалось внутри Игнатия: «Неужели Прохор донёс на него?» Перед глазами встали каторжники, доживающие свой век в рудниках Змеиной горы и висельники с высунутыми от удушения языками.
– Й-я Иг-гнатий, – заикаясь и кивая головой, едва выдавил из себя хозяин. – Ч-чем м-могу?.. – ещё больше разволновавшись от сурового вида непрошенных гостей, произнёс он.
– Собирайтесь, сударь, их превосходительство господин Качка срочно к себе требуют, – на одном дыхании, как заученную фразу, произнёс полицейский.
Всё поплыло перед глазами Игнатия: как будто не он, а кто-то другой заговорил его голосом. До него доходили слухи о грозном господине Качке, который одним росчерком пера мог отправить на каторгу или на смертную казнь любого подозреваемого им человека. Парализующая тело мысль, лишиться золота и жизни, придавила его животным страхом.
– А чего это вдруг Игнат их превосходительству снадобился? – придя в себя, подала голос Пелагея.
– Незнамо, незнамо! – пожал худощавыми плечами второй полицейский. – Нам дежурный офицер передали приказ господина Качки доставить Игнатия Щербакова.
– Г-гос-сподина К-качки, г-господина К-качки… – приговаривая, поднялся из-за стола Игнатий и босиком с ложкой в руках направился к двери.
– Да вы бы обулись, сударь, а то как-то неловко в таком виде к их превосходительству, – кивнул на его ноги дородный служивый.
– Да, да… К-кон-нечно… – пошатываясь, сел на лавку Игнат, бросив ложку и шаря снизу рукой в поисках сапог.
– Да ты чего босу ногу-то в сапоги пихашь?! – не выдержала Пелагея, видя, как муж пытается попасть ногой в сапог… – Онучи наверни!..
– Онучи, онучи… – уставился Игнатий бессмысленным взглядом на жену.
Пелагея невольно отшатнулась от взгляда мужа: «Уж не тронулся ли рассудком?..»
Наспех обувшись, Игнатий жалостливым взглядом окинул горницу и, робко ступая, вышел вслед за худощавым полицейским.
– Извиняйте за беспокойство, – криво улыбнувшись, произнёс шедший последним дородный служивый.
Пелагея молча кивнула головой и медленно опустилась на стул: «Да-а, странно: для чего это сам Качка посылает за Игнатом? Неужели чего пронюхали?..»
– Давай залазь, – указал Игнату на место в бричке полицейский, усаживаясь рядом с ним.
Другой занял место возницы и, хлестнув вожжами, погнал бричку по пыльным улицам слободы.
Чувство отчаяния и страха сменилось крайнем унынием: что его ожидает после встречи с Качкой – каторга или, может быть, виселица?..»
Игнатий печально глядел на проплывающие мимо слободские избы. Почти повсеместно в огородах копошились люди: кто убирал капусту, кто что-то мастерил, а где-то топилась баня, выпуская клубы дыма из открытых дверей. Тёплый погожий денёк выгнал слободских крестьян, чтобы успеть до ненастья закончить неотложные дела.
«Видать, в последний раз еду по улицам слободы…», – мелькали в его голове прискорбные мысли.
Какими родными показались ему эти неказистые домишки, которые он раньше почти не замечал…

– Приехали!.. – соскакивая с брички, выкрикнул худощавый.
– Вылезай!.. – толкнул плечом Игнатия дородный служивый.
Чувства отчаяния и страха вновь сковали Игната; как во сне, поднялся он по ступенькам и, подталкиваемый сзади полицейским, подошёл к двери кабинета Качки.
– Сейчас доложу их превосходительству о прибытии… Как вас?.. –         бросил взгляд на Игнатия дежурный офицер.
– Иг-гнатий Щ-щерб-бак-ков, – разволновавшись, вымолвил Игнат.
Дежурный с недоумением посмотрел на него и скрылся за дверью кабинета.
– Ваше превосходительство, свидетеля доставили, – доложил он Качке.
– Господа, прошу вас выйти, – обратился Качка к присутствующим. –  Я бы хотел переговорить со свидетелем с глазу на глаз.
Как видения из сна проплыли перед глазами Игнатия посетители кабинета. Он даже никак не отреагировал на прошедшего мимо него Фёдора, хотя тот и поздоровался с ним.
– Их превосходительство ждёт вас, – кивнул на дверь дежурный офицер.
Обречённо глядя впереди себя, Игнатий вошёл в кабинет. Прикрыв за собой дверь, он ухватился за косяк, чувствуя, как слабеют ноги при виде властного и строгого лица начальника Колывано-Воскресенских заводов.
– Ну-с, мил человек, расскажи-ка мне, что там случилось в экспедиции с самородками, да ещё о золотом идоле, что у инородцев пропал, – сурово взглянул на свидетеля Качка, держа в руке грамоту от командира гарнизона Бийской крепости.
Игнатий уставился на свёрнутый в трубочку лист бумаги. «Вот он,  донос от Прохора…», – мелькнуло в его голове… Внутри всё похолодело, ноги стали непроизвольно подкашиваться; чтобы не упасть, он ещё крепче вцепился в дверной косяк.
– Проходи, садись, чего в дверях встал?.. – строго произнёс Качка, указывая на стул.
Игнатий скованной походкой проковылял через кабинет и поспешно опустился на предложенное ему место.
– Ну, так, рассказывай, как всё было?..
«Так оно и есть, заложил меня шурин… – показались Игнатию обвинительные нотки в голосе Качки. – «Не дам!..» –  пронеслось в его сознании. – Ведь всё надёжно спрятано… – старался успокоить себя Игнат. – А бумаги, что выкрала Пелагея?.. Вдруг дознались, что в них?» – придавила появившуюся уверенность тревожная догадка, и страх за свою жизнь и золото полностью овладел его существом.
Открыв трясущийся рот и потеряв всякий контроль над собой, он попытался что-то сказать:
– О-о-о… – вырвалось из его уст.
– Да ты никак не в себе?! – пристально поглядел на него хозяин кабинета. – Гаврило, принеси-ка воды! – крикнул он через закрытые двери.
Обхватив кружку обеими руками, Игнат отпил несколько глотков. Трясущимися руками поставив её на стол, он взглядом обречённого человека посмотрел на Качку, ожидая сурового приговора.
– Может, лекаря позвать? – кивнул дежурный на двери, за которыми дожидались прежние посетители.
Качка неопределённо пожал плечами и сердито продолжил, повернувшись к Игнату:
– Ну, так что? Будешь говорить или к тебе лекаря позвать?!
            – О-о-к-клеветали, В-ваше п-прев-восходительство, – кое-как, жалобно пролепетал Игнат.
– Ишь ты, оклеветали его! – гневно произнёс Качка. – Оправдание нашёл… А каково Прокопию Столярову за чужой грех наказание отбывать? Самородки и золотого идола выкрал и на невиновного человека свалил… Да за такие дела – на виселицу!..
У Игнатия оборвалось всё внутри. «На виселицу, – приговором вонзились слова всемогущего начальника заводов. – Это конец… – молоточками застучала в голове парализующая всё его тело мысль. – То ли покаяться?.. Рассказать всё, как было?.. Может, смилуется, не отправит на смерть, – промелькнула ниточка надежды…– А как же золото?»
– А ты его ещё выгораживаешь! – помолчав немного, стукнул кулаком по столу Качка.
– К-к-кого? – медленно повернул голову с застывшими от страха глазами Игнат.
– Мирона Кирьянова! – бросил на стол грамоту Качка. – Вот полковник Богданов ясно описал все его злодеяния, и казаки из Бийской крепости привезли доказательства этого. Один только ты защитничком выступаешь. Вишь как всё повернул: вроде как Мирон здесь ни при чём – оклеветали его. Али сотоварищ твой, что ты его так выгораживаешь? Вон как перепужался за него!..
Игнатий, хлопая глазами, уставился на их превосходительство. До него понемногу стал доходить смысл только что сказанных им слов.
– Ну, так что?!.. Я слышал, что ты был свидетелем его жульничества… Будешь запираться – отправлю на каторгу как пособника, – внушительно и жёстко заявил Качка.
Игнатий после перенесённого потрясения никак не мог прийти в себя, но холодок страха уже стал понемногу рассеиваться: чувство огромного облегчения, что смертельная опасность позади, постепенно заполняло всё его существо.
– Н-ну да, конечно... Вы меня не так п-поняли, Ваше п-превосходительство… Я им-мел в-в-виду, что оклеветали Прокопия Столярова, – начиная соображать, выкрутился Игнатий.
– Ну, так и расскажи, как оно было с самородками, а как с золотым идолом, – начал терять терпение хозяин кабинета.
– Н-ну дык ясно дело: они в охране вдвоём с Прокопием оставались, вот Мирон и подсыпал ему сонного зелья, а к-когда тот уснул, выкрал самородки, а один подсунул Прокопию в котомку. На него-то все и подумали. Н-ну, а золотого идола, кроме него, некому было в-взять.
– А с чего это ты вдруг по-другому заговорил? Ведь, небось, тоже на Прокопия думал? – наклонившись к Игнатию, язвительно прошептал Качка.
– В-ваша истина, был такой грех, – поспешил оправдаться Игнатий.        – В-вот, когда Мирон с золотым идолом попался да апосля из-под стражи сбежал, здесь-то я и понял, что и самородки – его рук дело. Кто же, как не он, усыпил охранников?.. И П-прокопий, и Макар жаловались, что сморил их неодолимый сон…
– Пожалуй, ты не врёшь, вон и Богданов так же всё описывает… Да-а, хитёр этот Мирон: кабы не золотой идол да не побег из-под стражи, так и думали бы на Прокопия Столярова…
Качка поднялся и, сцепив руки за спиной, стал задумчиво шагать по кабинету. Игнатий украдкой наблюдал за ним; теперь, когда самое страшное осталось позади, ему было всё равно, что он решит и кто будет отбывать каторгу. От Мирона, скорей всего, обглоданные зверями косточки остались,  пусть теперь ищут виновного.
– Ну, вот что… – остановился подле Игнатия Качка. – Подожди за дверью. Пока ты мне не нужен, а коли понадобишься – позову.
Игнатий вскочил и, беспрестанно кланяясь, направился к двери.
– Охотно готов служить Вашему п-превосходительству… – несколько раз повторил он, пятясь задом к выходу.
В ожидальной комнате он сразу же приметил казаков из Бийской крепости и расплылся в улыбке, узнав Фёдора. «Странно... А эти-то зачем здесь?.. Может, докопались до чего?» – тут же возникла тревожная мысль. Улыбка вмиг исчезла с его лица. Игнатий подсел как можно ближе и, напрягши слух, попытался уловить суть негромкой беседы казаков. Но после пережитого им страха мысли в голове постоянно разбегались, отчего он так и не смог сосредоточиться…
«Выходит, ошибочка с Прокопием Столяровым вышла… – размышлял Качка, продолжая мерить шагами кабинет. – Да и судная комиссия единодушно приняла показания Клюге. А он, прочитав заключение суда, безоговорочно поставил свою подпись, отправив на каторгу невиновного человека… Но как ловко этот Мирон всё подстроил, кто бы подумать мог, что Прокопий здесь ни при чём…»
Качка подошёл к столу, достал лист бумаги и, присев, стал излагать своё послание руководству сереброплавильного завода. Объяснив суть дела, он приказал освободить из-под стражи Прокопия Столярова, как по ошибке осуждённого, и передать в руки сотника бийского гарнизона… После чего, подумав, взял ещё один лист, где выразил своё недовольство Богдану Клюге в поспешности решений.
– Гаврило! – крикнул он дежурного офицера. – Пусть казаки заходят, и господина капитана тоже давай сюда, а аптекарю скажи, что свободен.
Игнатий пытливым взглядом проводил казаков, горя желанием узнать о цели их визита…
– Ну что?!.. Слова свидетеля совпадают с вашими показаниями… Расскажите-ка мне подробней, господин хорунжий, о пропаже золотого идола, что говорят инородцы?.. Что сам думаешь?
Фёдор поведал то, что услышал от Бакая и подтвердил, что полностью согласен с его доводами. Дослушав рассказ, Качка подошёл к окну и, обхватив подбородок рукой, на какое-то время задумался…
– Тут, несомненно, рука Мирона Кирьянова… – подытожил он. –  Вот что, сотник, эта грамота управляющему сереброплавильного завода. Ему предписано дать указание освободить Прокопия Столярова из-под стражи и передать вам. Вторая грамота для господина Клюге: ему я выразил своё недовольство по поводу проведённого им расследования в отношении похищенных самородков. Вот это предписание полковнику Богданову касательно поимки Мирона Кирьянова… А раз вы, господин сотник, вызвались в одночасье словить этого мошенника, вам и возглавить это дело. А теперь по части вас, господин хорунжий, – повернулся Качка к Фёдору. – Как только изловите этого злодея, я тот же час уничтожу грамоту о разжаловании вас в казаки…
Фёдор молча кивнул головой, давая понять, что задача ему вполне ясна…
– День подходит к концу – так что успевайте, господа, чтобы застать управляющего на месте, – поторопил казаков Качка…
– Вот что я думаю… – произнёс капитан Фролов, когда все вышли в ожидальную комнату. – Из рассказанного Фёдором я понял, что золотого идола Мирон спрятал где-то по дороге к месту охоты. Скорее всего, он попытается забрать его, но не сейчас, в самый разгар охоты, – тут он рискует нарваться на инородцев… Вам следует обратиться к демечи, чтобы его люди устроили засаду и были начеку, ожидая возможного появления Мирона. И неплохо бы вместе с инородцами осмотреть тот путь, по которому он двигался после кражи идола, – алтайцы опытные следопыты… – ожидаючи посмотрел Семён на казаков.
– Я думаю, перезимует он где-то в глуши, а когда снег сойдёт, за спрятанным золотом подастся, – первым ответил Илья.
– Я тоже полагаю, что именно так он и поступит, – поддержал Фёдор. – Верно ты сказал, Семён, что сейчас, в самый сезон охоты, он побоится выходить из своего убежища. Мирон мужик не глупый и понимает, что Бакай наверняка дал команду своим охотникам и пастухам глядеть в оба. А там зима – тоже риск большой: и охотники промышляют, и следы никуда не денешь… До весны он не рискнёт сокровище забрать, поэтому выйдет из своей норы, как только снег сойдёт. В это время и охота никудышная: зверь после зимы уже не тот, и тропы безопасней, да и инородцы поостынут в слежке, – высказал свою точку зрения Фёдор.
Кузьма, внимательно слушавший рассуждения товарищей, согласно кивнул головой и перевёл взгляд на капитана.
– Да, Федор прав: до весны торопиться не стоит – только измотаетесь, – ответил Семён на взгляд Кузьмы…
Как только Игнатий не напрягал слух, он не мог понять смысла разговора казаков. Единственное, что он расслышал, это слова о золотом идоле и зиме, что ещё более подстегнуло его интерес.
– Извините, господа, но невольно до меня дошёл слух, что вас антересует золотой идол. Может, могу чем-нибудь помочь?.. Я ведь всё время находился рядом с Мироном. Так что, если позволите узнать о чём разговор, я весь тут – спрашивайте… – показывая всем своим существом готовность к действию, заискивающе заглянул в глаза Кузьме Игнат.
– Да чем ты можешь помочь? – пожал плечами тот. – Можешь провести тем путём, которым вы в тот день добирались на охоту?..
– Я не запомнил дорогу… – опасаясь за спрятанное сокровище, поспешил ответить Игнатий.
– Я думаю, что лучше демечи Бакая этого никто не сделает, – решительно высказал Фёдор.
– Верно!.. – подхватил Семён Фролов. – Как только по весне сойдёт снег, так и отправляйтесь с Богом. А я уж постараюсь не выпустить злодея на большую дорогу – попадётся, как зверь в ловушку…
Игнат, стоявший подле казаков, вполне понял смысл их разговора: если с Бакаем внимательно осмотрят путь, по которому они добирались на охоту, то вполне могут наткнутся на клинок. Бакай наверняка признает, чья это потеря. А вот тогда напрашивается вопрос: как это его кинжал оказался вдали от тропы? И если тщательно осмотрят то место, тогда… Даже страшно подумать… Со всей вероятностью может повториться та беда, которую он избежал сегодня… И вновь тягостное чувство угрожаемой опасности закралось в его душу…
– Ну что, мужики, давайте заканчивайте разговоры, а то кабы заводское начальство не разошлось, – заторопил казаков Илья.
Попрощавшись с Семёном Фроловым, в надежде, что они ещё встретятся, казаки поторопились к выходу…

Огненный зев плавильной печи изрыгал из своей пасти нестерпимый жар. Казалось, он готов поглотить стоящего сверху человека, безостановочно забрасывающего в эту ненасытную пасть всё новые и новые порции руды…
Пот градом катился по лицу, разъедая глаза, и солью выступал на холщовой рубахе Прокопия. Временами невыносимый кашель от ядовитых испарений расплавленной руды вынуждал его на короткое время останавливаться и едва переведя дух, вновь хвататься за лопату, чтобы удовлетворить алчную потребность огнедышащего монстра. Теперь уже трудно было узнать в нём прежнего бравого казака: измотанный тяжёлой, непосильной работой, иссушенный печным жаром, к концу дня он едва держался на ногах.
– Столяров! – послышался снизу окрик охранника.
Прокопий повернул своё измученное, со слезящимися глазами лицо.
– Давай спускайся вниз! – скомандовал хриплым голосом Козьма Зырянов.
Прокопий замешкался: может, что-то не так понял? Смена вроде как не закончилась, а чтобы раньше с работы освободили… Разве ж было такое?..
– Ну, чего стоишь, спускайся! – раздражённо повторил охранник. – Начальник караула велели тебя привести, – грубо объяснил он, когда Прокопий спустился вниз.
– Для чего?.. – тяжело дыша, спросил арестант.
– А мне почём знать? – пожал плечами Козьма. – Нам не докладывают, а приказывают.
«Неужто на рудники забирают? – пронеслось в голове Прокопия.  – Если так, недолго мне осталось мучиться: мрут там каторжники, как мухи…» – смиренно зашагал он вперёд, подталкиваемый сзади конвойным.
– Давай туда… – толкнул Прокопия охранник в сторону группы стоящих в отдалении людей.
В какую-то минуту от них отделился человек и быстрым шагом направился навстречу арестанту. Что-то знакомое почудилось Прокопию в этом офицере.
«Да ведь это ж Фёдор Иванов!.. –  едва не вскликнул он. Сердце бешено заколотилось в груди: – Почему их благородие здесь?.. Видать, что-то очень важное привело его сюда… А вон?!.. Это ж господин сотник! –            заметил он улыбающегося Кузьму Нечаева. – Неужели господин хорунжий выполнил своё обещание избавить его от несправедливого наказания?!..»
Прокопий чуть ли не бегом кинулся навстречу Фёдору.
– Э-э! Ты куды это разбежался! – прикрикнул на него конвойный и кинулся следом. – Назад!..
Но подконвойный уже не слышал его, а, широко раскинув руки, горячо обнял своего командира.
– Оправдали тебя, Прокопий, – немедля сообщил ему радостную весть Фёдор.
Козьма Зырянов остановился и раскрыл от удивления рот.
– Ну, чего встал?.. Ступай! – прикрикнул на него стоящий рядом с Кузьмой начальник охраны.
– Слушаюсь, Ваше благородие! – отчеканил ничего не понявший конвойный и, развернувшись, зашагал прочь.
Прокопий никак не мог поверить, что его каторжному существованию пришёл конец: «Уж не во сне ли всё это? Не оборвётся ли это видение от грозного голоса надзирателя, поднимающего каторжников на изнурительные работы?»
От наплыва таких мыслей он недоверчиво тряхнул головой, но картина не изменилась, перед ним по-прежнему были радостные лица бийских казаков.
Начальник охраны проводил их за ворота и, подсказав, как найти Клюге, тепло попрощался с каждым…

– Ваше высокоблагородие, вас какие-то казаки спрашивают, – доложил денщик собравшемуся повечереть Клюге.
Тот, недовольно ворча, поднялся из-за накрытого стола.
– Ну, так объясни им, что поздно уже. Пускай завтра приходят, –      бросил он денщику.
– Так ведь от самого господина Качки послание показали! – выпучив глаза, многозначительно произнёс денщик.
– Хм-м… – заинтригованно наклонил голову Клюге. – Скажи, что сейчас выйду к ним. А ты пока прикрой-ка блюда, чтобы не остыли…
– Чем обязан, господа? – нахмурившись, спросил Клюге, узнав в сотнике казака, пропустившего, несмотря на его запрет, жену и детей к Прокопию Столярову.
– Их превосходительство просили передать вам грамоту, – не обращая внимания на недовольное лицо хозяина, ответил Кузьма.
– А это, что такое?! – гневно вырвалось у Клюге, только сейчас заметившего стоящего позади Прокопия Столярова.
– Читайте, господин Клюге, там всё написано, – твёрдо произнёс Кузьма, кивнув на грамоту.
Клюге с едва заметной дрожью в руках, выдавшей его волнение, потянулся за грамотой. Поднеся лист поближе к свету свечи, он, шевеля губами, стал читать послание Качки.
– Тимофей!.. Принеси ещё свечей, а то у меня буквы перед глазами прыгают, – крикнул он денщика. – Так-так… Ну и ну... Это ж надо! – повторял Клюге, вперившись глазами в исписанный ровным почерком лист бумаги. – М-да… – произнёс он, отводя глаза от осуждающих взглядов казаков.
Враз возникшие картины – наказание плетьми Прокопия, слёзы жены и детей, провожавших кормильца на каторгу, – пробудили в нём незнакомое чувство какой-то вины и угрызения совести.
– Да вы присаживайтесь, господа, – примирительно произнёс Клюге, указывая на стулья. – Может, чайку с дороги? – подобревшим взглядом окинул он казаков. – Ну, виноват, господа, виноват! Что вы на меня так смотрите?! – с нотками раскаяния в голосе, помолчав, продолжил хозяин. –  Ведь была же мысль, что второй охранник самородки украл… Как его?..
– Мирон Кирьянов… – подсказал Кузьма.
– Вот какая хитрая шельма оказался этот Мирон!.. Ведь всех заставил поверить в виновность Прокопия, – обведя взглядом казаков, как бы оправдываясь, произнёс Клюге. – Ну так как – чайку с дороги? – слегка наклонив голову, протянул он руку в сторону обеденной комнаты.
– Благодарствуем, Ваше высокоблагородие, – ответил за всех Фёдор. – Время уже позднее – к переправе бы успеть. Не то придётся на берегу Оби заночевать.
– Да-да, конечно… – отсутствующе произнёс Клюге и поморщил лоб, словно силясь что-то вспомнить. – Погодите!.. – схватил он за руку Илью. – Вот что! Прежде чем вы покинете мой дом, я хотел бы, насколько это в моих силах, восстановить справедливость, – обвёл он дружелюбным взглядом гостей и, развернувшись, скрылся за дверьми кабинета.
Казаки переглянулись, не понимая, что ещё задумал хозяин. Но тот, недолго задержавшись, выскочил, зажимая в кулаке пачку ассигнаций.
– Вот, возьми! – протянул он деньги Прокопию. – Не по своей вине ты оставил экспедицию и поэтому должен получить свою долю – десять рублёв. И вот ещё двадцать – за твои мытарства на каторге. Сожалею, что мне пришлось приложить к этому руку.
– Да уж чего там, Ваше высокоблагородие, – с чувством неловкости отодвинулся Прокопий. – Слава богу, оправдали меня, горемыку. Низкий поклон господам офицерам, что не оставили в беде простого служивого…
– Ты, вот что… – взял за руку Прокопия Кузьма. – Чай, не запросто так их высокоблагородие заплатить тебе хочет, твоё это, заработанное. Да и на душе у человека легче станет: хоть насколько мог, а загладил свою вину.
Прокопий протянул руку и, пересилив неловкость, забрал предложенные ему деньги.
– Сердечно благодарю, Ваше высокоблагородие, что не сочли для себя трудом разобраться в моей беде и признали невиновным в краже, –     почтительно поклонился он Клюге.
– Да уж это ты прости меня, дружок, что так нехорошо вышло, – хлопнул тот по плечу Прокопия.
– Ну, всё, господа, пора! – произнёс Кузьма, и казаки в сопровождении Клюге вышли на порог дома.
– С Богом! – напутствовал хозяин.
Казаки поклонились Клюге, вскочили на лошадей и, поднимая пыль, галопом направились к переправе.
– Да-а!.. Задал нам задачку господин Качка, – подъехав к реке, задумчиво произнёс Фёдор. – Где ж его сыскать – Мирона-то!?..
…«Пущай поищут, – злорадно ухмылялся Игнат, со страхом оглядываясь на управление заводами. – Теперяча от Мирона и косточек-то не осталось, всё звери дикие подобрали»…
      Продолжение следует: книга вторая(«Жертвы золотого тельца»)...