Похищение из сераля. Сказка на восточный лад

     – Гюльнара, как хорошо, что я тебя встретила! Я ведь к тебе шла. Проститься. Уезжаю я. Возможно навсегда. Давай к Юсуфу заглянем, жизнь подсластим, кофейком побалуемся, обнимемся напоследок. Жаль, поздно мы с тобой познакомились. Жаль, мало на мётлах погоняли над городом. Твоя дружба – лучшее из всего, что у меня здесь было. Слушай, я трещу-трещу как сорока, а ты похоже и не слышишь меня. У тебя что-то случилось? Не хочешь к Юсуфу? Тогда отойдём-ка в сторонку, нечего прохожим на нас пялиться.  Да ты плачешь? Гюльнара, я ведь не отстану. Да ты не просто плачешь, тебя трясёт всю.
– Это от радости.
– От радости?
– Конечно.
– Что. Случилось? Чему. Ты. Так. Рада. Рассказывай.
– Ничего особого не случилось. – Завертелось колесо судьбы, попалась я на глаза мудрейшего Дихрема ибн Лукума и моя несравненная красота поразила его.
– Дихрема ибн Лукума? Это который главный из главных евнухов в серале Селим-паши Великого и Несравненного?
Но где ты и где досточтимый Дихрем? Как могут пересечься ваши дороги?
– Понимаешь, мачеха послала меня на базар за острым перцем и сладким луком. И ещё за чем-то, но я всё забыла. А как не забыть, когда кто-то кричит над ухом громче осла, требуя дороги, когда и покупатели и продавцы, будто огонь им пятки лижет, рванули в стороны. Когда кто-то толкает тебя в спину. Когда нога твоя оскальзывается и ты валишься прямо на толстого безбородого старика в огромном тюрбане.
Ах, как старик глянул на меня! Как коршун на ничтожную мышь, страшно так глянул, словно я и впрямь этой мышью стала. И вдруг грозный глаз его прищурился, взгляд стал слаще мёда. – Вах!  – причмокнул он губами. – Вах-вах! Искал я жемчужину, которой нет цены, в глубинах морских, искал её в ларцах заповедных, а нашёл на грязном городском базаре. И ещё что-то он говорил про бутон, что ни для кого ещё не распускался. И  вертел меня перед собой, и словно товар в лавке разглядывал.
– Что же ты замолчала? Что дальше?
– А дальше... Он сказал… Отец сказал… И я... И меня… И теперь я буду любимой розой с саду Величайшего из Великих. Усладой глаз и отрадой сердца самого Селима-паши, да будет благословенно имя его.
Я так счастлива, я так…
– Успокойся. Я поняла как ты счастлива.
– Вот и мачеха сказала, что только такая дура как я не понимает что за счастье на неё свалилось. Уж её бы Зульфия сразу поняла. Отец увидел, что я вздумала плакать, пригрозил в подвале запереть, чтобы осознала, какая честь выпала нашему роду, чтоб не смела рожу слезами портить.
– Как ты из дому-то выбралась? Там, небось за тобой в сорок глаз следят.
– Сама не знаю. Собрала я в узелок мелочь всякую. вышла в наш дворик, а там за яблоней метла моя притулилась. Обхватила я её: – Родненькая моя, голубушка,  сделай так, чтобы никто меня не видел, унеси меня куда хочешь, только подальше отсюда. Или вот что, к подруге меня неси, к Эмине. Она и подхватила и понесла.
Эмина-джан, я ведь искала тебя, чтобы проститься. Нет у меня на свете близкой души, кроме тебя. Ухожу я.
– Куда ты можешь уйти?
– Туда, где никто не найдёт. Туда, откуда никто не вернёт.
Сохрани на память обо мне. – И Гюльнара протянула подруге крохотный узелок. – Там браслеты мамины, мои колечки. Носи и меня вспоминай.
– Погоди, Гюльнара, я ведь тоже ухожу из этого города. Решили мы с одним хорошим и верным человеком, что всё, хватит здешнюю пыль глотать. Что нам нужно было здесь сделать, мы уже сделали, что хотели увидеть, увидели. Мир велик и прекрасен, так почему бы хоть краем глаза не взглянуть на его красоту?
Хочешь, мы возьмём тебя с собой?
– А можно? Керим, ты ведь о нём говорила, не рассердится?
– Не рассердится. Только сразу предупреждаю – не на прогулку я тебя приглашаю. Что бы ни случилось, как бы судьба ни повернула колесо –   унывать нельзя, и сдаваться нельзя. – Дорога не любит тех кто сдаётся..
Да, чуть не забыла – тёплые вещи тебе нужны – платки, чулки, рукавицы шерстяные. Там – она показала пальцем куда-то в небо, – холодновато. И ветер сильный. Ладно, найду что-то в своём сундуке, не по лавкам же нам с тобой бегать.
     И тут появился Керим, нагруженный какими-то свёртками и узлами. С удивлением глянул на Гюльнару, молча кивнул,
– Гюльнара с нами.
– Понял. А я сегодня – герой. Меня похвалить надо. Гляди – достал-таки, все ноги стоптал, но достал. – И Керим стал раскатывать прямо на земле старый линялый ковёр. – Я же говорил – на предпраздничном базаре всё можно отыскать.
– Что за пыльную тряпку ты приволок?
– Много ты понимаешь! «Тряпка»! Это самый настоящий ковёр-самолёт. Правда несколько устаревшей модели и слегка побитый молью. Ну, от моли я его уже лавандой обсыпал. Так что вот тебе игла цыганская, вот нитки шерстяные. Надо к вечеру все дырки заштопать. Все. Ну, или хотя бы самые проблемные. А я помчался доставать горючее.
– Ещё и горючее? Бензин? Керосин? Ослиная моча?
– Чушь городить изволите, сударыня. Или Вы решили навеки поселиться в этих райских кущах? Бежать надо. Сматываться. Причём чем скорее, тем лучше. Я правильно оценил ситуацию? – Это был какой-то новый для Гюльнары Керим. И держал он себя иначе чем всегда. И говорил не так как обычно. –  Есть такая божья роса в зелёной бутыли, называется она «эйфорин». Вкусная  такая водичка, продаётся она здесь в любой лавке со сластями. Это не то, о чём ты подумала, моя язвительная, и не то, что предположила потом. Это что-то вроде безобидного компота с мятой, такое народное средство от плохих снов. Оказывается ковры-самолёты летать без него не могут. Надо закупить побольше и перед полётом обильно полить эйфорином эту рухлядь. Да в дороге раза 2-3 дозаправиться. А забудете вовремя произвести дозаправку, ковер скрутится трубой и ухнет камнем вниз. – Море там внизу, скалы, пустыня или город – ему дела нет. Он не станет корячиться и вытягивать из последних сил. Говорю же – устаревшая модель. Можно, конечно, для крайнего случая, прикупит лампу и в случае нужды вызвать дежурного джина. Только лампу тереть долго, а ковёр падает быстро. Да и кусается лампа, в смысле – дороговато стоит.
– Ты смеёшься? Да?
– Я конечно не дурак посмеяться, только не над тем, кто мне дорог, и не в такой ситуации.
– Ладно, поверю. Ничего больше не остаётся.
А как им управлять, ты хоть знаешь?
– Управлять несложно – хлопнул ладонью справа – ковёр направо повернул, хлопнул слева – повернул налево. Чем сильнее хлопок, тем круче поворот. Хлопок перед собой – надо подняться выше, хлопок сзади – ниже. Чем хлопок сильней, тем резче подъём или спуск. Видишь, всё логично и запоминается «на раз». Важно отучиться делать непродуманные  жесты, которые могут быть приняты за команду –  глаз не чесать, нос не вытирать, «Вах!» не восклицать. Ну и управлять этим лётным средством может лишь кто-то один, остальные – пассажиры. Так что я сяду посередине, среди алых роз и синих огурцов, а вы обе за моей спиной.
– Я не полечу. Я боюсь. Я ведь кроме метлы ни на чём не летала.
– Уговаривать не стану, останешься здесь, будешь восемьсот сорок пятой несравненной розой в цветнике Повелителя Вселенной.

     И вот наконец стемнело. Ковёр, обильно политый сладким сиропом, плавно поднялся над плоскими крышами, над густыми садами, над запахом горячих лепёшек, над сухим звоном цикад. Облетел, прощаясь, места, с которыми Эмина и Керим успели сродниться, поднялся выше и ещё выше и поплыл в ночной синеве, подобный яркому сказочному облаку.
– Ну что, Кощевна, высоко сидим, далеко летим?
– Летим, Васятка! Летим!