Дрова

      Светлый потолок, зелёные стены… Василий Леонтьевич огляделся и понял, что он в своей кровати.
       «Какой же сегодня день? Не проспал ли на работу? — пытался прийти в себя пятидесятилетний мужчина, высокого роста, ещё довольно физически крепкий. — Вчера я пил. Так… Жена ругалась, как всегда, это я тоже помню. В чём-то упрекала… В чём? А! Машина дров лежит на дворе почти месяц, а я по выходным пью вместо того, чтобы их переколоть…»
       Василий Леонтьевич тяжело поднялся, кое-как влез в тапочки и пошмыгал в туалет, после чего проковылял к умывальнику. Чистя зубы жгучим «Жемчугом», он удивился непривычной тишине: «Странно, почему не слышно жену? Где её проклятия, которые обрушиваются на меня после каждой пьянки?» — и вспомнил, что супруга каждое воскресенье с утра уходит в церковь. «Как хорошо, что её нет, иначе бы… — он почесал засаленную, наполовину лысую голову, а потом впалый пупок. — Однако она вернётся, непременно вернётся! Дрова… Чёрт бы их побрал!»
       Мужчина присел за кухонный стол, есть совсем не хотелось, головная боль и тошнота вызывали отвращение ко всему. «Выпью сладкого чаю, через силу, чтобы была хоть какая-то сила в руках, и пойду работать», — наметил он план действий и поставил блестящий чайник на газовую плиту. Посидел, грустно глядя на голубое пламя горелки, громко икнул, со скрипом поднялся с табуретки и решительно подошёл к плите. «Ну его к чёрту, этот чай!» — произнёс вслух Василий Леонтьевич и повернул ручку. Раздался финальный хлопок, и от пламени не остались и следа.
       Во дворе противно чирикали воробьи, будто клювами долбили череп, серое небо, с редкими светлыми проплешинами, казалось мрачным, порывы ветра неприятно взъерошивали слипшиеся волосинки на голове, а огромная куча берёзовых дров на зелёной траве и вовсе вызывала ужас. «Батюшки, да тут работы-то не меньше, чем на неделю! — Василий Леонтьевич почесал лысину. Постоял немного и принял верное, по его мнению, решение: — Пойду-ка пока домой, настроюсь на работу…»
      В кухне сел на тот же старый табурет, посмотрел на остывающий чайник...
       «Может, похмелиться?» — вдруг откуда-то из глубины сознания прозвучало заманчивое предложение, и Василий Леонтьевич перевёл взгляд на тумбочку в дальнем углу, в которой им очень удачно был устроен тайник.
       «Ни в коем случае! — ответил Разум. — Коли решил сегодня заняться делом, алкоголь тому не помощник!»
       «Много не пей, лишь остограмься…» — вновь посоветовала Слабость.
       «Ни грамма! — вторил Разум. — Стоит принять один глоток, потом уже не удержишься!»
       «Не слушай никого, выпей. Иди к заветной тумбочке, иди, милый, — Слабость так и подталкивала Василия Леонтьевича. — Открой заветную ёмкость, касатик, и ты будешь счастлив!» 
      Недолго спорили Слабость и Разум, порок на пару с больной головой взяли верх, и в гранёный стакан полилась прозрачная жидкость.
      …Вышел во двор Василий Леонтьевич со светлеющей головой: и трава-то стала красивее и зеленее, и небо стало более высоким и светлым, и воробышки зачирикали более приветливо, ветер, и тот стал более приятным и ласковым! Взгляд упал на груду чурбаков: «Не такая уж большая и куча! Да и сами чурбачки аккуратные, почти без сучков. Сил во мне достаточно, я сегодня, пожалуй, все дрова и переколю! — приятное тепло пробежало по телу мужчины, но приступать к работе он не спешил. — Пойду-ка я ещё немножко приму и тогда уж приступлю».
      Вернувшись за стол, Василий Леонтьевич нарезал свежий огурчик на ломтики, посолил, опять наполнил стакан, настроение тотчас приподнялось — одновременно с выделяющейся слюной…
      Во дворе, с почти полностью просветлевшей головой, Василий Леонтьевич закурил, осмотрелся вокруг… «Красота-то какая! И небо, и трава, и воздух — всё прекрасно! Дрова… какие милые и симпатичные, а какой божественный запах исходит от них! — мышцы налились силой, уверенность в теле нарастала с каждой минутой. — И что это я не оценил своих возможностей! Здесь работы-то на три-четыре часа! А поначалу чего только не подумаешь, какая к чёрту неделя работы!» Совсем хорошо стало дровосеку на душе, но за топор и колун он по-прежнему браться не спешил: «Допью-ка пузырь, а уж потом активно поработаю, и все дела!» 
      Остаток зелья мирно посматривал на Василия Леонтьевича, он вылил в стакан всё, что осталось, выпил, покряхтел от удовольствия, хлопнул в ладоши и, окончательно окрепший духом и телом, в очередной раз вышел на улицу. Там всё было прекрасно и блаженно, как никогда. В ногах, правда, появилась некоторая слабость, и мужчина, опять закурив, присел на лавочку, полагая, что любая работа должна начинаться непременно с перекура. Созерцая пейзаж двора и, бросив взгляд ещё раз на чурбаки, Василий Леонтьевич понял, что глубоко ошибался в своих силах: «Какая неделя? Какие три-четыре часа? Здесь и делать-то нех**! Сейчас докурю сигарету и… одним махом всё переколю!»
      — …Это так ты дрова-то колешь, скотина эдакая! Опять, поросёнок, нажрался! — до Василия Леонтьевича донеслись знакомые крики. — А ведь обещал сегодня не пить, сволочь! Обещал дрова переколоть!.. Тварь ты последняя!..
       Василий Леонтьевич открыл глаза, приподнялся, почесал "решетник", затекший от жёсткой лавочки. Осмотрелся: солнышко, едва проглядывающее через облака, уже перешагнуло полдень, по-прежнему дул лёгкий, с небольшими порывами ветерок, как и прежде, щебетали воробышки, а нетронутые дрова так же мирно лежали на зелёной траве и так же приятно пахли…