Анька и Сириусянин

I
— Понимаешь, он сириусянин. Ну, то есть, он так говорит, родом с Сириуса. Там у них женского пола нет, вот они на Землю и прилетают. Да знаю, что шутки, но он и в самом деле необычный, — Анька сидела у меня на кухне и ковыряла ноготком клеёнку, на меня не смотрела.
Очень странно, что мы не смеёмся и не пьём чай с пончиками, как обычно. Я впервые вижу Аньку такой. Тихой и задумчивой что ли...
— Откуда ты его взяла, Ань?
— На Таборе написал.

Ну, это неудивительно, в последнее время Аня пачками перебирала чудиков на сайтах знакомств, и я уже не пыталась разобраться, кто из них кто, поскольку через пару недель, а то и раньше, чудики исчезали. А вот последние две недели пропадала уже сама Анька. Не звонила, не писала, на "доброе утро" отвечала ближе к полудню. Я не я буду, если не разведаю, что к чему.
— И что, он сразу поразил тебя своей инопланетностью?
— Нет, вообще не этим поразил. Скорее, нормальностью. Он сразу начал адекватно общаться, с полуслова подстраивался, если меня что-то смущало. Я так соскучилась по нормальному общению!
— Эй, подруга, а как же я?
— Ты — это другое. А вот нормального мужчину найти практически невозможно.

Разумеется, невозможно, когда ищешь среди отборных долбанатиков на сайтах знакомств. Вот где инопланетян целый десант высадился. Однако и с этим сириусянином разобраться неплохо было бы. Кажется, потому Анюта ко мне и пришла. Вон уже какую чёрную дыру на скатерти прокопала.
— В общем, ты встретила нормального мужика. Внешность обычная? Ага, обычная. Поведение обычное. Работа? И работа обычная. Абсолютно обычный нормальный человек. И что же в нём необычного, инопланетного?
— Не знаю, — Анька растерянно вздохнула.
Срочно надо ставить чай и доставать заныканную шоколадку.
— Он внешне вроде бы не мой типаж. И голос не из тех, что мне нравятся. Улыбка разве что... Только смотрю на него, и тепло внутри делается, понимаешь? И ещё он на папу моего похож. По фотографиям гляжу — совсем не похож, а в жизни другое. Не знаю, как объяснить.
— Так он что, намного старше?
— На сто пятьдесят тысяч лет, он говорит, это по их меркам совсем немного.
— Ань, ты паспорт его видела?
— Видела, там тоже всё обычно. Прописка не местная, остальное — дата, имя, фото — самые обычные.
— Прописка сириусианская?
— Нет, деревня какая-то, — Анька даже не улыбнулась.

В тот вечер мы ни к чему не пришли. Чай выпили, шоколадку схрупали, я пошла Анюту до двери провожать, тут она наконец подняла на меня глаза. Полные звёздного космоса, до краев неземные. С ума сойти, такой подругу я ещё не видела.

II
Контакт с сириусянином состоялся через неделю. Он пригласил нас с Аней в парк, на карусели. И Аниного Тошку, разумеется. Мама у Ани с Тошкой была одна, а отцы разные. Антошкин был гадом, бросил жену в последние месяцы её жизни, когда все уже знали, что они последние, химиотерапия не помогала... Тоша, поздний умненький ребёнок, всё понимал, про папу не спрашивал, Аню не доставал. Учился в кадетском классе, занимался в доброй дюжине кружков. Дома убирался, варил картошку и скептически относился ко всем попыткам сестры отыскать вторую половинку.

Инопланетянин оказался обычным мужичком, я бы его не заметила, если бы не изящный букет в его руках. Не огромный, не помпезный, а самое то, чтобы гулять с ним по парку, чувствуя себя роскошной женщиной. За спиной пришельца маячил высокий крупный подросток. О нём мне Аня тоже говорила. По легенде, сириусянин сам родил сына, они это умеют. Потом откорректировал память жене, вручил ей младенца, но полностью состыковать их так и не получилось. Так что при разводе сын ушёл вместе с отцом. Внешне совершенно не схожие, они явно составляли один организм, или одну банду, в хорошем смысле слова. Странно, на моего отца сириусянин тоже походил. Непонятно чем, но схож. А имя у него самое обычное, я даже разочаровалась, когда услышала. Наверное, мне хотелось чего-то галактического, из тех сборников фантастики, какие я глотала в школьные годы. Мне вообще всю жизнь хотелось чего-то неземного, но я — это я, а подругу просто так непонятным пришельцам я точно не отдам!

Пришелец тем временем не отлипал от Анюты, мне с ней словом не перекинуться было. Мы с Тошкой и Веней, пришельцевым сыном, плелись в арьергарде их корабля на алых парусах. Впрочем, вру, корабль в форме алой машины остался на парковке. А мальчишки не плелись, а бегали от одного аттракциона к другому, время от времени подбегая к влюбленной парочке за деньгами.
Ну, я и ушла в кофейню, чтобы не маячить.
Анька появилась через часок, румяная и опять сама не своя. "Наши дети", "мы решили", "а ты слышала, как они поют?". Они ещё и поют, инопланетяне эти.
— Ань, не слишком всё быстро?
— Слишком. Но всё как-то само склеивается, у меня первый раз так.

Про "первый раз", допустим, я наслышана. Те разы были в несколько ином контексте, с сириусянином действительно складывалось на удивление гладко. Я же слышала их разговоры. Аньку светящуюся видела... И всё же какое-то подозрение меня не оставляло.
Тогда я решила писать про них книгу. Вот прям детектив или сказку, не знаю пока, что получится. В конце узнаем.

Сириус — означает сверкающий, в Википедии прочитала.

III
— Ты знаешь, что наша планета голубого цвета?
— Наша тоже!
— Не перебивай, слушай. Сириус — это на самом деле звезда, альфа Большого пса. Рядом с ней три планеты, на одной из них я и родился. Вот у вас одна луна ночью? А у нас несколько. И вообще, у нас намного красивее, чем здесь. Ну, хорошо, не намного, но рыба куда лучше клюёт.
Сириусянин и Анька сидят на берегу реки. Она отбивается от комаров, он держит удочку, его не кусают. Пойманную рыбу он выпускает обратно в реку. "Ты что, это же мальки, им расти надо". Анька ложится в траву, щекой на колени пришельца, тот забывает про рыбалку и гладит Анькины волосы.
— У нас там таких нет, как ты. Я ради тебя прилетел.  Сириусяне детей сами рожают, когда захотят, для этого надо женской особью стать. А потом можно обратно. Это не очень удобно, и любви никакой нет, сплошное почкование.
— А я тебе зачем? — глухо спрашивает у коленок Аня.
— Ты, похоже, судьба моя.
Тут даже комары умолкают. А что можно вообще сказать после таких неземных слов?

IV
Аня с Тошкой заходят в магазин. Тошка припрыгивает и оглядывается. Сзади идут щуплый глазастый Валька-сириусянин и его большой земной сын, оба поют. Они везде поют, когда не спят и не едят. Это Тошке нравится, а Аньке не очень, она охрипла подпевать. Сейчас опять накупят ерунды всякой, сердится она, а потом обедать не будут. Впрочем, сердится недолго, ведь вокруг все радуются.

"Ты понимаешь, он сразу сказал, что будет непросто, даже трудно", — пишет в телефоне она.
"А тебе хочется трудностей?" — ёрничаю в ответ.
"Нет, конечно, но жизнь — не стаканчик мороженого (это Аня дошла до холодильника), а остальные только удовольствия обещали, совсем не соотносясь с реальностью. Короче, я — за реализм!"

Да, Анька за реализм... Мечтательница, каких мало. Вот чудика инопланетного пригрела. А может, он на самом деле такой, обычный-необычный? Тут и на своей планете ничего не понятно, куда нам в пришельцах разобраться?

Анюта засыпает в своей квартире, перед сном пишет Вальке-сириусянину: "Спокойной ночи, мой хороший!" "Спокойной ночи, любимая!" — отзывается он. Чтобы попасть из телефона в телефон, их сообщения разбиваются на миллионы крохотных звёздочек, улетают в космос, а потом возвращаются обратно. У этих двоих происходит именно так. Как у других, я не знаю.

V
Алый корабль стоит в пробке. Паруса поникли, блеску поубавилось. Москва едет на дачу, и это в октябре, заметьте. На другом конце пробки, там, впереди, можно было бы включить межгалактическую передачу и моментально переместиться к Анюте. Но не положено, имперские дроны установлены чаще, чем "вёрсты полосаты" во времена Пушкина. Сириусянин включает радио и тут же находит песню про Аню. "Ты — моё море", — посылает он ей позывной. "Ты — мой океан", — откликается она.

Когда корабль достигнет пристани, они долго будут качаться на волнах нежности, потом баюкать друг друга, а после просыпаться, чтобы накрывать плечи другого мягким пледом. Тихонько, стараясь не разбудить, и конечно же, будя. Шептать, сердиться, снова усыпляя. Всё это обоим в новинку, непривычно, и оттого удивительно, инопланетно...
Их дома далеко: у Ани ближе, у Вали дальше. Редкие встречи в случайных квартирах, на случайных простынях, в этом случайном мире, одном из множества вероятных миров. Всё абсолютно не случайно, оба в этом уверены.

VI
Веня и Тоша накрутились на каруселях, теперь идут к машине, ведут серьёзный мужской разговор.
— Мне нравятся песни, где о жизни говорится, — объясняет Веня. — В последнее время я много думаю о жизни.
Тошка, в полтора раза моложе товарища, кивает понимающе. Он явно польщён тем, что ему доверяют в подобных вопросах.
Валька-сириусянин и Анька прислушиваются и сдавленно хихикают. Им о жизни понятно всё, поскольку они и есть жизнь. Идущие за руку мужчина и женщина, болтающие за их спиной мальчики, стоящая невдалеке красная машина, скорое неизбежное расставание — это и есть жизнь. Две однушки в разных городах, разные обстоятельства, не пускающие видеться чаще, долгие телефонные разговоры и переписки, смутные планы на будущее — и это тоже жизнь...


VII
Наверное, всё дело в том, что Аня тоже не с Земли, а с какого-нибудь Энцелада. Им с Валей легко вдвоём, потому что нелегко порознь и вообще на этой планете. Хотя нет, это Ане нелегко, а сириусянин уже привык крутить земную поверхность колёсами. Он условно едет в субботней пробке, продвигаясь в час по чайной ложке, думает об Ане и ворчит на "не дрова". Не дрова плотно набились в салон, время от времени проталкиваются к валидатору и прикладывают не ту карту, не туда или не так. Кажется, они так поступают, чтобы поговорить с водителем. А с кем прикажете говорить о забитых дорогах, близости зимы и тревожной обстановке? Земляне очень любят тревожиться.
На своей работе Аня ловит этот тревожный фон, в перерыве пишет: "Как ты там?" В ответ получая улыбку. "Нормально. Лаботаю. Думаю о нас". Они весь день обмениваются улыбками, когда порознь. А когда рядом — щёки устают от смеха. Впрочем, нет, не устают. Разве можно хоть капельку устать, когда вдвоём?

VIII
Вот очередная дорога, Валя везёт Аню домой. А солнце подгадало, легло предзакатным светом так, чтобы берёзы стали особенно золотыми. В лобовых стёклах встречных фур — несказанные небеса. Сверкающая чайка летит под тёмными облаками, и она тоже несказанная, как сверкающий Сириус. Птицы осенью вообще какие-то особенные.
— Смотри, какой роскошный ворон, — вскрикивает Анюта.
Валя-сириусянин смотрит: ворон красиво разворачивается и садится на верхушку ели, мимо которой они проезжают.
— С тобой так здорово ездить. Я бы ничего не видел, кроме трассы.
— Неправда, видел бы. Но вдвоём смотреть интереснее.
И они смотрят. На волны берёзок, елей, снова берёз, бегущих по обеим сторонам дороги. На зеркала воды, тёмной, с яркими отражениями у берегов. На серьёзного парня в тельняшке, за рулём встречного грузовичка. О, морячок! — смеётся Анька.
Совсем не грустно, что осень, закат и прощание через десять минут. Вдвоём никогда не грустно.
Кстати, Сириус — двойная звезда, Сириус А и Сириус В — так написано в астрономических картах. Сириус Анна и Сириус Валентин — так легли карты земные.

IX
Аня пишет:
Из сырого ноябрьского льда, из холодных туманов спряду крепкую нить дорог, на развилках крепко свяжу, не оборвётся путь, не заблудишься. По нити этой, как по тетиве, прямой и тонкой, приедешь ко мне, ни поздно, ни рано, в самый верный час. Конь твой не устаёт, серебряные искры от копыт его, красная грива на ветру развевается, пар из ноздрей. Войдёшь в горницу, тревогу с собой принесёшь, усталость или думки серьёзные, мы на печь их положим, пусть подсохнут на лежанке, к утру лёгкие станут, и горе не беда. Станешь смеяться, за рукава хватать, песни петь, а как поглажу тебя по волосам — затихнешь, как зверь лесной от ласки материнской. Притихнешь, отогреешься, в глаза мне глядеть будешь. Нет ничего, кроме наших глаз, веришь? Нет ничего, кроме нашей тишины, слышишь? Нет ничего, кроме рук наших, и жар идёт от них. Конь в конюшне дремлет, чай на столе стынет, свет подмаргивает и гаснет, а нам и не нужен свет. Ты мой свет, знаешь? Ты мой сон мирный. Руки твои — моё одеяло. Плечо твоё под моей щекою. Больше никогда не захочешь спать в одиночку. Больше никогда не проснешься в сиротстве. Больше никогда, желанный...

Х
Не получается сказка, совсем не выходит. У каждого своя жизнь. Особенно у детей. У Вени фамилия матери, у Тоши фамилия отца, у Ани и Вали свои фамилии, как их увязать в одно? У Вени музыка и школа, у Тоши секции и кадетский класс, у Ани и Вали свои работы, свои города... Почему вселенные людей так редко сближаются?
— Понимаешь, она — моя последняя любовь. То есть, не так, она — настоящая. Та, которую я искал. Не знаю, как тебе сказать...
— Да я всё понимаю, пап.
Аня не говорит с Тошкой про любовь. Она почему-то стала бояться этого слова. Тошка смотрит на то, как она прихорашивается перед зеркалом, сам всё понимает.
Как сложно жить в мире, где все всё понимают, и ничего не понятно.
— Потерпи, девочка. Мы будем жить, делать и ждать, и всё у нас выйдет. Всё будет хорошо, поверь.
Анюта вздыхает. Она верит.

XI
Не всегда верит Анюта. Вот он рядом — и ей легко, в его руках она маленькая девочка, ей тепло и спокойно. Он уезжает, возвращаются сомнения.
— Ты правда видишь меня рядом до самой старости?
— И в старости тоже. Мне всегда нравились дедушки и бабушки, идущие по улице за руку... А ты никак не можешь поверить?
— Могу и не могу, мне нужно время, понимаешь?
— Понимаю и жду.

А время летит, обдавая этих двоих потоком. Но кажется, порой оно расходится, обтекает стороной, тогда Анька с Валькой проникают в вечность. Они засыпают рядом, нашептавшись и нацеловавшись до полного безмыслия. И если летит в сторону Земли комета, если подкрадывается к планете ненасытная чёрная дыра, в это счастливое безвременье поворачивают они на доли градусов, удаляется угроза, о которой ещё никто из астрономов не узнал. И не узнает.

XII
Незаметно для себя Аня начала писать стихи. Ну, как стихи... Примерно такие:

Ты мой космос.
В тебе есть всё, что мне нужно.
В тебе есть всё, и даже ненужное мне.
— Зачем тебе столько тьмы?
— Чтобы ярче светили звёзды.
Пусть тьма уползает в чёрные дыры,
Мы их заштопаем долгими лучами,
Самыми длинными, от самых далёких звёзд.
Звёзд уже нет, а свет их остался.
Тебя рядом нет, а ты вокруг, и внутри,
Ты мой космос.
— Зачем тебе свет отражённый?
Не лучше ли иметь на все случаи свой?
— Я отражаю тебя, ты моё солнце.
Каждому солнцу и каждой планете есть место,
Есть смысл и предназначение.
Не хаос, а картина.
Не какофония, а музыка.
Дай мне услышать как ты звучишь.
Позволь мне звучать в унисон.
Когда мы станем аккордом,
Когда мы станем рифмой,
Когда мы станем вселенной,
Ты заберёшь меня на свою голубую планету.
Сириус светит в небе её.
Я нашепчу тебе счастье,
Ты намолчишь его мне.
Слово непрочно, как свет умершей звезды,
Молчание полно звуков.
Ты мой космос, слышишь?

Сириусянин слышит. Ему никто не писал стихи, а теперь горло перехватывает, он сентиментален до слёз. Он проглатывает слёзы и пишет в ответ:
— Когда-нибудь ты привыкнешь, что я с другой планеты.
— А давай не привыкать? — отзывается Анька.
— А давай.
И смайлик. Много смайликов. Они заменяют улыбки и поцелуи. Но разве что-нибудь может заменить улыбки и поцелуи?

XIII
— Мань, ты про помолвочное кольцо что-нибудь слышала?
— Про обручальное слышала. Кажется, это одно и то же. А что, на Сириусе принято кольцевать женщин?
— Не знаю, что там у них принято, но Валя хочет.
— А ты чего хочешь?
— Да я не ношу колец, ты же знаешь, на работе руки всё время обрабатывать надо, перчатки эти и вообще...
— Ань, а честно?
— Я хочу серебряное колечко с голубым камнем, круглым, как планета... Только что это будет, если он наденет мне кольцо, это значит, всё уже?

Анька краснеет, смущаясь мнёт пакетик с кольцом в руках. Валя забирает у неё пакетик, достает кольцо, откусывает бирку и молча надевает колечко Ане на безымянный правой руки. Та смеётся, теперь Валя смущается. Кто их поймёт, землянок этих, чего они смеются в самые серьёзные моменты? Голубой камушек отражает серое небо, но голубым быть не перестаёт. И что это значит, уже всё решено? Аня смеётся, не плакать же, когда растеряешься и спросить не у кого, что положено делать, когда тебе надевают на палец помолвочное кольцо.

— А как же предложение и что-то там ещё? — как бы невзначай спрашивает она у слишком серьёзно крутящего руль Вали.
— Это ещё будет.
— Ну, если будет, тогда ладно.

XIV
— Мне кажется, это просто зима. Зимняя спячка такая. Всё замёрзло, и я немножко замёрзла. Заболела вот тоже.
Аня пьёт на кухне чай, вид у неё неважный, нос и глаза красные.
— Где же замёрзло? Течёт вон как, улицы на каток похожи, плавно впадающий в лужи.
— Да я условно, Мань. Что-то зависло всё.
— А он что?
— Говорит, потерпи, всё будет хорошо.
— А ты хочешь?
— Иногда хочу, иногда не очень.
Это нормально. Мы, девочки, вообще редко знаем, чего хотим. Тортик и похудеть. На ручки и чтобы нас оставили в покое. Замуж и пошли они все. Аня немного засиделась в девках, а зима не прибавляет позитива. Вот новый год скоро, надо будет ёлку доставать...

XV
Тошка новый год проспал. Взял и вырубился за час до полуночи, привык режим дня соблюдать. Валя с Веней приехали с подарками, а он спит. Посидели на кухне тихонько, речь президента послушали, разорили Анькины салаты, запустили Валькины салюты и спать пошли. Не все и не совсем спать. Веня на кухне рисовал, Аня на диванчике охраняла Валькин сон — ему рано утром на работу. А тот не спал от умиления. В общем, один Тошка только и выспался в новогоднюю ночь. За окнами стреляли, потом угомонились. Сириусянин ворочался-ворочался, задремал, посреди ночи проснулся, забрал Веню и уехал. Аня заснула на согретом им месте. Первый новый год вместе, а как его встретишь, говорят, так и проведёшь...

XVI
После праздников началась январская суета, я на время потеряла своих инопланетян из вида. Потом поняла, Аня не пишет мне уже несколько дней. Может быть, тоже засуетилась? Вон, у неё сколько планов, тайком уже вещи готовит для их будущей квартиры. То ли размениваться собрались, то ли сдавать свои и снимать общую. У мальчишек должно быть по комнате, они же почти взрослые, значит надо трёшку...
— Анют, ты чего на меня молчишь?
— Мань, он пропал.
— Как, куда?
— Не знаю. Перестал мне писать и отвечать на сообщения.
— А ты звонила?
— Я боюсь, Мань. Кажется, я Валю сильно обидела.

Это моя-то Анюта обидела взрослого мужика? С которого пылинки сдувала, даже космические.

— Поругались что ли?
— Вроде нет. Только я про Венькино здоровье ему слишком резко написала. Что он сына может погубить. Я ужасная, да, Мань?
— Анечка, сиди дома, сейчас приеду, разберёмся, кто ужасный.

Если честно, я не разобралась. Потому что Анька ревела, и я её отпаивала чаем с коньяком (что было под рукой, не обессудьте). Сириусянин молчал уже неделю, однако в сети появлялся, Веня тоже. Было похоже на недоразумение, фарс, манипуляцию, на что угодно, кроме сказки. Может, у них на Сириусе так принято?

— Ань, чего я ещё не знаю? Про кредит не страшно, хотя неприятно. Про Венькины болячки понятно. А сколько у твоего пришельца было жён?
— Три. А детей шесть, Веня — единственный ребенок в третьем браке.
— Блин, ты хоть знаешь, что в тех семьях происходило? Ладно, молчи, шоколадку вот пожуй.

Аня молчала два месяца. Я места себе не находила. Тоже мне, сказочница, насочиняла бог знает что, а подруге помочь не могу. Постепенно оттаяла моя девочка, только в глазах осталось печальное "почему". Но на него никто не мог ответить. Через полгода Сириусянин сам написал: "Теперь ты поняла, что нельзя обижать близких? Если я, конечно, был для тебя близким..." И тут даже Анюте, всё ещё оплакивающей свою "ужасность" стало понятно, что был он страшно далёким. Как Сириус от Земли, если не дальше. Так она нам с Тошкой и сказала. А Тошка всё сам понимал, мне кажется, он за эти полгода ещё взрослее стал, самостоятельнее. Мы все повзрослели за полгода, выросли из сказок что ли...

XVII
Анька, оказалось, и настоящие стихи писала. Я уговорила её не выбрасывать их. Вот они, приложу в конце сказки, которая оказалась совсем не сказкой. В жизни так обычно бывает, к сожалению. А может быть, к счастью. Может быть, все наши пути — к счастью?

В прошлое не сбежать,
В нынешнем дне не остаться.
Время не удержать,
Время течёт сквозь пальцы.
Видишь, моя рука,
Вот на ладони струны,
Хочешь — на них сыграй.
В небе сменялись луны,
Лет проходил караван,
Оттиск оставив на коже.
Я не ждала тебя,
Но дождалась, похоже.
Нежность во мне настрой,
Чтобы звучать без фальши.
Быть в унисон с тобой
Хочется дольше и дальше.


Ты говоришь ни о чём,
И повторяешься вновь.
Смотрю на твоё плечо,
На нём щеке горячо.
Это любовь?
Ты обнимаешь меня,
Крепко, до хруста в спине.
Я подремлю у огня
После тяжёлого дня.
Это всё мне?
Мне эта ночь на двоих,
Ласковых слов суета,
Этот полуночный стих,
Ты — тот, кто рядом затих, —
Всё для меня.
Я утомилась, веслом
Против теченья гребя.
То, что хотела на слом,
Вдруг оказалось добром —
Всё для тебя.


Руки, ноги, между ними молнии,
Кажется, что крылья и хвосты.
Ни себя и ни тебя не помню я,
Там не разобрать, где я, где ты.
Вот моя ладонь лежит горячая,
Горстка, словно днище корабля.
Я её в свои ладони спрячу, и
Значит не моя она — твоя.
Вот в твои ладони я упрятана,
Я укрыта ночью и теплом.
Фонари янтарными заплатами
Залатали наш непрочный дом.
Ничего не помню, всё запомнила:
Ночь была бессонна и нежна,
Руки, ноги, между ними молнии,
Всхлипы, вскрики, шёпот, тишина...


Это в наших руках:
Цвет осеннего неба,
Запах свежего хлеба,
Наша честность пред Богом,
Наши дети... Так много —
Это в наших руках.
Это в наших сердцах:
Греть холодное утро,
В испытаньях быть мудрым,
Плыть маршрутом привычным,
Счастье в общем и личном —
Это в наших сердцах.
Каждый день из тревог,
Из стоящих дорог,
Песен, снов, чьих-то слов
Про мечту и любовь,
О войне и о мире...
Дважды два — не четыре.
Всё непросто, и всё же
Наши жизни, похоже,
Только в наших руках.
Наши дети и судьбы,
То, кем завтра мы будем, —
Это в наших руках.


Не хочу делить с тобой этот мир,
Возьми себе всё, и меня вместе с ним.
Возьми небеса со сверкающей чайкой,
Золотые березы вдоль трассы не чаемые,
Волны шлёпающие пену о берег.
Забери себе всё, мне никто не поверит.
Я выдумщица, что с меня взять, балаболки,
Начну объяснять, — пойдут кривотолки.
Начну сочинять, запутаюсь в строчках,
Наставлю лишних в конце многоточий.
А ты соберёшь весь мир в ладони,
И солнце закатное в них утонет,
Дорога проляжет в нужное место,
Где нам с тобой тепло и не тесно.
Я — стёклышко из витражей цветастых,
Через меня можно видеть счастье.
Я — верный тон для песни о чуде.
Возьми меня в руки, и всё — будет:
Песня, дорога, чайка и небо.
Я тебе стану водой и хлебом,
Я тебе стану воздухом, милый.
Ты мне станешь жизнью и силой.


Мой не бессмыслен день,
Мой небосвод не пуст,
Сердце моё — к звезде.
Но я боюсь.
Пойми, я боюсь тоски,
Боюсь в пути тупика.
Ты знаешь дорогу? Веди.
Вот рука.
Читала карты твои,
Смотрела на твой компас.
Достанет ли нашей любви
Для нас?
Мы боли несём ковши,
Что плещется через край.
Ты просишь ключи души?
На, открывай.
А может быть, вылить боль,
Перезалить свой груз?
Жизнь не разделишь на ноль.
И я боюсь.


Ты станешь стареньким дедушкой,
Я стану старенькой бабушкой,
Мы будем идти по улице
И крепко держаться за руки.
Не видеть морщин и лысинок,
Не видеть на коже пятен,
А видеть одну лишь истину:
Вдвоём — это наше счастье.
Ты будешь весёлым дедушкой,
Я буду смешливой бабушкой.
Ты, что бы в мире ни делалось,
Надёжно держи меня за руку.
Мы будем идти по улице,
Смеяться забавным нелепостям,
И никогда не хмуриться.
Не надо бояться довериться.
Не надо бояться времени, —
Все люди однажды старятся.
А если рука в руке идти,
То вместе со всем мы справимся.


Мне нужен свет твоей планеты,
Нужно тепло её... Где ты, где ты?
Перемести меня на орбиту,
Если мечты твои не разбиты,
Если ещё веришь в людей.
Я в тебя верю, но где ты, где?
Если вокруг меня холод и темень,
Я потерялась, не знаю, что делать,
Как сохраниться, как выбрать маршрут.
Где ты? — зову тебя. (Отзыв: Я тут).
Звёзд мириады, миры бескрайни,
В каждом таится крупица тайны,
В каждом сокрыта частица света.
Мы отражаем друг друга. Где ты?
Не углядеть в телескопы людские
То, для чего мы доселе жили.
Только я знаю, сердца не лгут.
Где бы ты ни был, я рядом. Я тут.


А я не ожидала. До тебя
Дотла свои сжигала города,
Взрывала все мосты. На мостовых
Я видела: невеста вот, жених,
Но никогда вдвоём. Печали нет,
Лишь нищенское звяканье монет,
Лишь ветер, пробирающий насквозь.
Я не ждала тебя, но всё сошлось.
Сошлись слова в неспешный разговор,
Совпал у глаз на радужке узор,
Ладони притянулись, как магнит,
И тоненькою ниточкой прошит
Твой силуэт на пяльцах у окна.
Ты говорил: не буду я одна.
Выписывалась вязью наша связь.
А я не ожидая дождалась.