BIG Ф. 11, Королева Червей С Королями Лопат, С. 9

A. A. A. "Цветущая Во Мгле" [Роман, Версия 16+]

["Queen Of Worms Over Two Kings Of Shovels", Alexandria 1856, Ladderstep #9, Choir Version "Ride On, Ride On In Majesty", Choir Version "My Country 'Tis Of Thee"]
Затухавших бликов солнечных шершавый кочегарный переклик вослед матросов из дебело потных самбо, перед вырубкою мачтового леса через сплотку до течения, дымоходные котельные и паровыпускные трубы, стлавшие над топкой дровяною покрывало едкой сажи от речного пироскафного роскошества, перелив узорных стёкол меблированного дамского салона, к золочёному вьюну по гостевым дверям, каютный нумер тесный оставлявшая, из вояжей между графств при гардекоре Алассандра с терцеронкой Гарпаликой пропускает филигрань о световые люки залы парником над зыбью публики, темнокожие буфетные стюарды у рапсодий оркестрантских, фанфаронов залихватски гнуты кобурги с парчовыми жилетами цветочного шитья, искрится ступкою для пряностей близ джулепа южанского в бокале дно хрустальное, словно горклый чад настоем смеси о..ия вне бурных треволнений за жемчужной инкрустацией бризе поместной дамы отлучавшейся, лесосплава баржи вёсельные гложут плотогонство, изводимое от рельсовых путей у строевого материала на платформах, судовой механик врозь истопников, поодаль бега мотыля за шатуном до махового колеса ведя усилие подачей ко гребному валу, облако железное плавучею гостиницей, клапан рубкою штурвального гудения сквозь мостик штормовой, над Королевою Червей и камеристкою, груды скарба да товарных взбухших кип у ловердека с белой голью при ссылаемых невольниках бамбара, вслед тюков отяжелелый подле сырости табак, ероша палубный цветной ансамбль зудением, верхний ярус парового судна мнёт речного плёса тишины глубоководье, от балконных опоясков для прогулок меж ротанговыми креслами у видов панорамных расслоения, госпожи младой плен сборок тарлатанового платья на узор вермикуляр, булавкой тюлевых цветов и лент вдоль шляпки, дланью тонкой опираясь о резной планшир с балясинами рыхлыми, сквозь орешники подряд виргинских сосен тешет мысовую отмель вперехват бранчливый гам двуручных пил, за скрип тележный сачем с трубкой размалёванною вывеской ползущего фургона, водным зеркалом вихрившиеся ленты от коряг, чертя облепленные илом плывуны над густотой вращенья плицами гребного колеса среди качания ботвы плантаций между топляка, дробится тень вдовицей юною, множась перед Гарпаликою, избравшей бы верней кружить беглянкою-отшельницей лесистой топи Драммондского Озера под мшарную глухую сень болотных кипарисов, гнётом нежели в дворовых столоваться терцеронках, с вольной грезивших прислугою сновать на пироскафе, обручком чтоб заграбастать пароходного цирюльника шального черноклювою гагарой из охотничьей сумы, луща кизиловые заросли, расписных бортов у арок позолота вширь гирлянд, ютя бумажные свечные лампионы до снастей к вечерней мреющей вуали колькотарово-чугунного заката, побасёнками артельными за палубные трапы гул котельщиков, Алассандра Корд, шурша пальметтой веера плие из краснопёрого болотного фламинго, созерцает ниже вспоротый от пильщика обшивкой паровой буксир, порожним супротив теченья шедший и разломанный до брюха пополам, обросший водорослями, полузатопленно скрежещущий у берега, мародёрскою по коему ватагой бравой носятся мальчишки при рогатках, метя залпы желудями из кулька, что подле остова пылавшею сосновой Амазонкой четырьмя годами ранее, госпожа младая треплет отрешённо ключ каютный с деревянною подвеской, ближе кабельтова словно признавая обок дюжих плотогонов Близнецелое, пигопаги-братья Ловердэйл за грубо перекроенной каштановой рубахою шотландки, у засученных по локти рукавов шесты ворочают над брёвнами, шалаши среди костра лесным помостом вдоль теченья при июньском половодье, сапоги штанин истёрханной холстиною от помочей, бродяжий люд, орудующий вёслами к излучинам, шерстяные колпаки за ветхий крой дорожных шляп фасона камберленд горланившей дружиной выпивох с гнилой пошеттой, где откупорен бутылью Джон Ячменное Зерно, Джулай и Джейкоб на дубинках сикоморов по-вахлацки рьяно борются, плотогонов между блузы опрокидывая грудой о кострище, дабы впрок неразгоревшимися за борт отшвырнуть, поверх дразня шнурами траченного пробкового пояса, толкают утопающему сорный буй порожнего бочонка, мимо юркой бечевы, покуда через Близнецелое гогочущее лазают мальчишки-оборванцы от лачуг прибрежных, коими дублет из семижильных братьев Ловердэйл бросается об вахтенных кормы на пламена, забавя пристанную качку фонарей, каурый сель французский юной госпожи и косогором поднимавшийся креольский жеребец её прислужницы, отдаляются по склону чащи вровень усыпальницы, серафима различив, над склепом высившегося резьбой крыл собранных гранитной полудюжиной, терцеронка в лентах капорных ступает ломко бронзовою масляною лампой у растресканных гробов по нишам, стухлый привкус будто осязавшая до пращуров почивших кладовой, что стародавние укутанные шрамы за корсажными оборками, путевой шинелью Найтсмит в гардекорах, посреди раздумья чешущий седой щетины скрежет от рубца, впускает бархатной изящностью вуалевый цилиндр на чёрных локонах немотствующей леди, вороша двуствольный льежский пистолет у снаряжанья переломного надсмотрщика именья провожатым Королевы с Гарпаликой, переправленной законным господам, но споро выигранной в партию ландскнехта Орионом, купчей крепостью пергамента телячьего на роспись и сургучный клейкий перстень, дабы сделаться подарочно-салонной камеристкой для удобства Алассандры, проклеймённо у десницы супротив тавром обмаранным, погребённые останки упокоенных ласкавшие персты среди гранита, беспардонностью сиротства подступив к чужому склепу, дабы корни обрести, любой ценою зёрна сей породы губят незнакомцев, на покражу отбирая имена, что благочинство шляпы схепена Ван Долена иль меж колёсной лирой острословье хвата Ловердэйла буйное, изувеченные выкормки особою породой без минувшего являются, без прозвищ или судеб, что стремятся уцепиться за ореха скорлупу да шелуху, ракушку, старый рваный кокон, тлен последа, что страшатся пустоты своей да прятать норовят в иную самость огнедышащую плевру, изнывая к сладострастию обыденного жребия, мерещась человеком, вперебой столичный хрип вагонной конки запоздалой между рельсами брусчатки посреди карбидно-газовых фонарных ореолов за витой чугун искорченный, театральный васиздас билетным шелестом до вычурных рожков над полумглой снаружи клапанной подачи, Алассандра нежит стан муслина шалью, вскользь почтившая визитом пьески фарсовой сценическую залу, где плутает арлекин-бонапартист, одетый в ромбы кошенильно-антрацитного трико и двууголку поперёк смолистых лохм, о насурьмлённый взор победно резонирует окрест рукоплесканья, гнутоносой пляской туфель наминающий Жиффара бутафорный экипаж паровоздушно-винтовой, гуляя, словно на перинах балансёрскою манерою, распевает водевильные куплеты выше точно бы громадного миндального ореха к свисту жил стоячей публики из окриков задорных, у барометра да компаса приветивший актёрок страстотерпицами в тюлевых шальварах, тормоша пузырь, наполненный светильным газом, дует через рупор сквозь плюмажные эгретки дам кулисных, наподобие сарсанов лошадиного парада, расцветив собой парижскую салонную комедию, ампирный балагур, махнув служительницам Талии, оттоль высокопарным слогом шествует по гуще каучукового лака, пропитавшего вослед шёлк оболочки, наравне тритагонистов-декламаторов, забирая реверансами подзорную трубу при херувиме, восседающем у месяца, артист-наполеон вкривь отличает долговласого разлатой корпуленции вельможного креола в колькотаровом наряде для фланёрства, мельтеша цилиндром регент залихватским, тростью-шпагой от фигурного навершья вознамеренного сызнова пробить изделье бравого Жиффара в то мгновенье, как брудастый дымно-трубочный моряк, жилетной парой оттеняющий нательные узоры, воспрепятствовать затее сей дерзает, погоняя смоляною щёткой блики домогательств острия, среди приверженцев ретивого клакёрства до сверканий подле ложи бенуара извороты плясуна-воздухоплавателя крепнут у балластовых развешенных мешочков авансценного томления, начинённых кармазином блёсток, выгнувшийся рядом, арлекин-фарсёр прилежно крутит ворот, подмастерьям дав указ от верхотур колосников припасы вздёржкой расплести для высыпанья мишуры, окутав залу мимо капоров да шляпок вихрем танцев багреца, из поволоки щуря утренний туман сквозь лай ньюфаундленда блуждающий, кипарисы врозь дубрав и рощ платановых, корнями теребящие эмаль речную пенистую, возчиком прибрежным для вдовицы Найтсмит гунтера впрягает о набрякшие оглобли серединного купального фургона добродетельного к чинной перемене одеянья госпожи, что разумеют оглашенные излишеством дворянским, ибо меж Благою Вестью от Луки, ещё в стихе тридцать восьмом главы одиннадцатой напрочно о Сыне Человеческом толкуется, рук вовсе не омывшем перед трапезой, чем пользуются ныне дерзновенно сорванцы, вздев гужевою тягой крытую повозку с деревянными бортами да скруглённым верхом, юной Алассандры безотлучный гардекор в широкополой антрацитной шляпе строит над завесами излучины тележную кабинку, мимо прочих дотащив косой шеренгою, расцепляя серебрившиеся линии морских коньков серёжек, облачённой вне наряда для прогулок изнутри чепцом высоким и сорочкою просторною, Королева ювелирными обводами спускается вдогон плесканий леди ниже спицевых развилин камышей да тростника, ровняя шлюпочную пристань за фургонами, вдалеке четырёхмачтовой громадой рудовоз ютится при витиеватом завывании гагар, с камней осклизлых поедающих рачков, своё босячество кургузо-беспородного младенчества тая неукоснительно среди благопристойности эриний, отражаемый из чащи корабельной зыбью колокол, возвышаются почтенных дам шальвары следа юбок шерстяных на опояске ленты рюшечной, мимо льющихся купальщиц пересудов, теша брызги над ступеньками фургона, колыбелью волн болтающийся ковшик для черпания у гички подвесной, верхом на гунтере драбант с узлом холщовым к пятерне, рангоут парусно-колёсной шхуны, словно цинкографии рельефы, чертит полый мир да скважистый по Джону Кливзу Симмсу, за кружившийся охотный щебет ласточек до берега, выбирается украдкою в речной перекатной чулан для платьев Алассандра Корд, однако в том различье джентльмена от мужей пригульных, что, прознав о дамы неодетости, дрянное воспитанье джентльмена тот же час повелевает ждать за дверью, а пригульные мужи гурьбой влетают, обменявши долгополую сорочку да чепец на шелестение исподниц при корсаже, ей внезапностью мерещится тушующийся птичий вабик Харлема к завесам от угла повозки рыхлой, точно боцманский свисток внутри кабинкою бездонной, за влекомые рубцы непротивленья пожилой сын досточтимого шарманщика, надевающий вдовице умыкнутую балами офицерского фасона двууголку в поле с кочета плюмажем обвисавшим у навершья, мимо ткани бережливо принимается купальщицы завязки расплетать, от волглых дланей куафёрских масло розовое никнет суетой благоуханно ко власам, за пенной кисточкой, нашейною салфеткою и мерою крутого кипятка для подбородных омовений воспоследовав обычаем цирюлен, ибо всякому захожему издревле, что усопшему приволье, чешут, бреют, наряжают, дабы выпнуть сквозь фланирующий великодержавный город-порт Александрию назади табачных складов для Виргинии плантаций, разрешавшихся имений урожаями, скобяные лавки, ставни богаделен да подряд клетушки стряпчих вередя от перестука мимо буковой аллеи к толчее империалом вверх омнибуса тройной запряжки, около трещания бочоночно-мясных возов арденских под хлыстом ломовика, у жеребцов наёмной брички перед конною линейкой с горлопанством чернородья недреманного, вровень публики заулков перемётанных, где трубку разжигают угольком очажным, люстрою чугунною свечной, костёрным факелом валежин, трутом, лампою аргандовой, пистоном вкось развёрнутого пороха, кресалом да огнивом, купиной неопалимой, чем взбредает, разжигают, щеголяют неврасцеп цилиндров трубами печными двое янусоподобных братьев Ловердэйл при дивностью разряженном надсмотрщике Пенумбры, вертоградари-могильщики сей край тяжеловозно-стивидорный посещают, наживуливая лишних пару брючин суровьём, да набивных при конском волосе, пелеринно-смолянистою шинелью укрывавшие косматые грудины без поддёвки, дразнит портера кувшин мордоворотов залихватских, меж собою зыком вздоривших сквозь птичью речь, виляющие галсами в обнимку, точно сплоткой забулдыг, Джулай и Джейкоб скалят радостные пасти, не пленяемые втуне громогласностью бахвальства ксифопагов достославных Чанга с Энгом, подле уличной фланёрской статуарности отметинами вкривь дагерротипов серебренья для господ, запечатлённых у йодидовой пластины через камеру-обскуру в смеси ртутной за фиксажем, львы кирпичных тротуаров экипажные раскланиваются потворством обок праздношатаев, от важности носящих при кармане сюртука часы с кукушкой, да обвыкшихся издревле величать Отца Отечества папашей, грезясь, будто бы сквозь дымные картины омбрамана павильонного, размалёванные уличные вывески приветствуют копытами булыжных мостовых подмётки Найтсмита черты кавалерийского постава, моционом пудры выветрив атласный боливар, небрежным галстухом стоячий воротник, под альмавивою тесня рамен покатых бидермейера пещерного на искорке поблеклой долгополый казинета редингот шитьём галунным за манерою венгерскою, изветшалый бульвардье несёт у стана бескорсетного тугой подбитый ватою жилет в линялых розанах, к заштопанным перчаткам с черенковой тростью, коей удовольствовавшись, Прэстон Брукс лупить готов исправно Чарльза Самнера, бонвиван при старосветском романтизме неутюженных рейтуз глубинным свистом крепнет, словно бы памфлетный щёголь, запертый на три десятка лет у дробной ковки платяного сундука, из тех беспутных удальцов, что полнят брагой демиджон, клянутся честью ваших жён да всех толкают на рожон, пригнав обличье мушкой возле криво смётанного шрама тесака землистой рожи, сплошь натёртой для румянца кирпичом, среди двуколок и ландо вспять зазывал, где с благонравьем чванно дамы разъясняют на собраньях этикетных, точно всякий джентльменом зваться вправе, ежель клички не имеет, украшенья подшатленные его в обхвате дюймов четырёх не превышают, и на званых вечерах, окончив ужинать, не тычет зубочисткою он юным сотрапезницам в бока, повадкой братья-вертоградари трактирной за надсмотрщиком Пенумбры, расчесавшим да отмывшим свой портрет, горланят наискось божественные требы для крестин разгульной песенкой, воздевая плащ-крылатку опереньем антрацита между площади, истёрханной под смрадною волной навоза конского, смолы и дёгтя, саффолка лобзая в морду клейкую, форейторов бунташно опрокидывают с холок при арматорской конторе, мимо сточных желобов сгоняя визг пристойных леди за тележные ободья к брабансонскому хвосту, впрок расточавшему сенной умёт брусчаткою, зевов лай хмельной от сросшихся могильщиков угодий Балтазара густо катится среди домов призрения и лавок бакалейных у извозчичьей пролётки, вдоль опалубленной тёсом колокольни подворотнями разверстости пивных, отколь ретивые клошары ободряют рокотанье псарной драки, Найтсмит Ловердэйл, к прошитой роли дамами засиженного франта, кой нелеп, что судовой бильярдный стол, отмашкой ждать наказ даёт громадной паре обалдуев, при таверне с деревянною ундиной, ликом от белодеревщицкой обточки многодневной лишь бойчей напоминающей бревно, кнаружи Добрые Храмовники меж стухлыми Тверёзости Поборниками, рыхло над коньячною порожней бочкой занятые проповедей читкою стоймя, не разбирают уплывающую тень младой вдовицы до заложенной коляски с лошадьми, густой вуалью невысокого цилиндра при тесьме жакетки платья, окантованного крепом, Алассандра прижимает ридикюль у верхних фижм, пересекая бессловесно коридоры пансиона, отличив для управительницы шелест ассигнаций из шкатулки путевой, граня бутонными отводами щелистые французские обои меж фигурными пластинами дверей, альковных подвигов свивальщица напевною витой фиоритурой провожает бульвардье сквозь меблированные комнаты с отделкою узорным жаконетом, селадон подряд, вручая от прихожей терцеронке альмавиву необъятную, парадный боливар, трость черенковую, перчатки утлой замши да рейтузы, поразмыслив, надевающий обратно боливар, ступает около витийства драпировок стен, исполненный достоинства, госпожа младая, пленом облачённая в графитный бомбазиновый, гарнированный кружевом наряд, сбавляет газовое бледное свечение от клапана, узнав старинный вабик птицелова, за расшивкою гардин, вспять кистевых шнуров завесы ферлакур шальной является вдовице в преисподнем, нарумяненный, что крендель из печи, согнувший хохотом припадка леди юную, надсмотрщик Пенумбры не тушуется бездельно, что иной, меж ветрогонством испустивший дух всецело, бонвиван, а лишь оттягивает вкривь перстней изнанкою напудренные лайковые дамские перчатки, церемонно принимавшийся рубцами уст марать обвод запястий над её неизвинительною прелестью, Алассандра увивается забавою из ласки, гравированной метёлкою софы перечищая кавалера впрок амурностей, отперевши казинетовый сюртук, поверх дешёвое убранство истирает о щетинистые скулы, будто карточную прежнюю усадьбу разыскать томит поколотое чаянье в его шершавых лапах, где изъянами обильный селадон, терзая негой жёсткий пуговичный ворот, госпожой овладевает, что армидой театральною, отметинами персей кроя сизые следы запечатлённого лобзания, Королевы раздразнивший медальон камеи с чинными обрезками полковничьих шерстистых усобаков, Алассандра погружается из ретуши сухих духов сквозь горклый отсверк запахов узилищных, меж коих взращена, дыханьем точно воротившаяся к палубному смраду очервивевших прогнивших кораблей за переборками, низринутая в шаткий давний мрак цветочной росписью стеклянных абажуров до раскрашенных гравюр настенных рамками о кремовый фарфоровый графин бутонных проблесков эмалевых, разволочивши нюдитет усладам зрелости Приапа, что, затеяв обтрясти толчейный стан, уже не полнит строки дамского альбома и не лазает коленопреклонённо вдоль розариев, насвистывая дудками сторон обеих гулкие признанья окарач, покуда сросшиеся братья веселят шотландской джигою таверны пароходчиков, котельщиков да угольщиков, топот нагнетая перед жареной индейкою с подливкой от сидящих завсегдатаев на ящиках еловых, табуретах, анкерках, чинёных стульях и порожних бочках, мимо виршеплётствующей публики отбрасывая кости для игры сапог мысками, розно четверо служивых с канонерок принимаются артелью урезонивать беспутство вертоградарей, раззадоренной горою Близнецелое, во всяком признавая франкмасона, обрывает жестяную люстру к трапезной, раскручивая цепью узловой о вылетающие свечи, наподобие пращи до неприятелей швыряющее груду через бражников, заграждаясь наобум среди кабатчицы попрёков, что охаживает бычьи выи Джейкоба-Джулая под колодкою башмачной, став метательным орудьем удалых мордоворотов обок зова караульных при трактирной свистопляске в одночасье, пансионным коридором отдаляясь, Алассандра замечает шевеленье ореола вдоль простенков, между коих насурьмлённый арлекин-бонапартист, немотно корчась театральною повадкою, издевательски вальсирует ковровыми тропинками, держащий левой дланью пыльный ворванный фонарь, к деснице высветив дуэльный тонкоствольный мавританский пистолет оправы медной, через танцы двууголкою, надетой поперёк, вдогон источенных жучком пилястр на скрипах контрабасных деташе, обыкновенно после встрёпки шмендеферства невпопад иная юная вдовица тяжелеет, норовя сплошь околпаченным держать её рачителя до партии грядущей, отчего уже берётся сводным братом отставной драгун к бонтону вне прислужницы иль грума, дабы шустро толком для непосвящённых, ни во что, сорвать покровы неизведанного, где обыкновенно госпожа спешит измыслить побывальщины укрючливые, дескать, ей неможется, вперехват Гипербореец досточтимый с Королевою Червей засим каюту ищут обок роттердамских и марсельских пироскафов, у годичного круиза этикетного, не прозванной рекрутчины амурной гренадёркою оставшись, дама прочь обыкновенно возвращается с чужой надёвкой справленной, между гичкою на судно каботажное стремившая плутание, отколе ныне статных два образчика идиллии крестьянско-водевильной, наминавшие кредитные билеты под сафьян узла бродяжьего пристойно добывают запустелую лачугу деревушки грязевого графства, белой голью выпестованного сквозь наезженные рытвины, ковыряют браво дрынами по коим шарабанные ободья мимо глины, Алассандра, затаившая урчанье маслобойное при чреве от салонных перетолков, начиняет славным пенделем дорожным Ориона Корда, взявшая посыльными для будущности клетку сизарей, да воспоследовавший срок за Присносущным коротая нарумяненною густо безмозольною простушкой, отягчённою приплода толкотнёй среди курчаво-буколических селян в суконных шапках, гонтовые стрехи меряя прищуром, сняв тележный погребец, вдовица мглой оконных ставен при засове гибко мается с кирпичным очагом, вязанье мётел вкруг освоив для приварка, из лесной охапки прутьев теша веники тройного пука ниже черенков, края торчащие обпиливая мимо грубой стяжки, запылённый ткацкий стан веретеном и мотовилом пробудившая, дометав себе обновою линейчатое платье канифаса на отрезе да передник, у поклажи башмачками, прелой шалью домотканой об узор косынки под широкополой шляпой войлочною, ибо знать не знает добродетельности капоров с чепцами, при бидонном коромысле обрамлённая парюрою навоза да умёта всех сортов под башмаки, она дивится загляденью несказанному из вороха колдобин, где порхалищ литографий хвостотрясами вкривь шастают бездельники-ремесленники, увальни-тетери, обалдуи-свистуны, мастеровые-рукосуи, оборванцы-межеумки, ротозеи-пентюхи, для черевостой госпожи снимая жёванные временем уборы и не мысля пособить, среди компоста да рассеянной золы на удобренье голосившие дитяти вразнотык пустоголовья необъятного, тороватые заплатами, холщовые штаны дерюгой, помочи махристые, рубахи из реднины мешковатой под жилетами воловьих шкур, линялые обвесы колпаков давнишней вязки между пыльников, разъеденных невзгодами, поселковой колеёй зудит нечёсано-мосластое отребье, лишь гораздое отплясывать с иною просвистушкой, сеновальную гумовницу приваживая щёгольски бататовою кашей, подслащённой сорго, девонькой-селянкой Алассандра избочененно-бочоночных крестьян сгоняет прочь двуствольным льежским пистолетом от надсмотрщика Пенумбры, в утесненье пообвыкшимся кошачьим взором прежней вороватости, отсель на монгольфьере струй Бланшара через скальные лощины унестись подспудно грезящая, дабы вздеть у плётки олденбуржцев шестерик дормеза гербового, чопорным аллюром пеня буковые рощи за виргинские платаны, несогласная вдобавок меж клопов гусарской выучки да блох первопрестольных вековать уже обнимкою со спальным тюфяком в набегах Общества Противников Тверёзости от звонницы, тормоша за кочергой печёный ямс, напротив хижины горшечника сарайною картофельною грудой созерцая блеск парадный, сплошь разини, раскоряки, распустёхи с растеряхами, растрёпы да растяпы кочерыжных трубок хмарь взвивают, сидя на крылечке, преисполнившись маразма из шуршанья сикоморовых теснин борений первопроходимцев, между купами решивших назади передохнуть и передохших, за огарком ширя след кувшинной патоки с бумагою промасленною вровень горловины, кобылицы над поильною колодой о метельчатый бурьян, подрубкой мерина копыт без ухналей при наковальне, стёжкой швов ярма впряжённые быки корчуют пни дубравной просеки, Алассандра Корд упавою беглянкою на сносях, затворяясь от подённого труда в уборки пору, сквозь лачужный трепет ставя жестяной светильник возле сколов глиняной посуды, зажимает оберегом кулачка ребро медвежьей вырезной фигурки около плетёной домодельной зыбки, вилы скирдоправов над стогами, бередящие соломенный омёт, к сноповязанью до заполненных овинов углубляются поверх бадьи занозисто-разлатой у печи в кошмарных родах госпожи, серпом калёным обрубая пуповину, за испариной дыханья напрочь сбитого, отдаётся сторнование колосьев при мякине врозь гумна о рыхлый цепов перестук на зыке ригой псалмопевческой, до свясел обмолотом громоздя к снопам овёс, перемогавшая бессилье, с четверенек упираясь за окованный железом ларь, вдовица, отстранённостью сжигавшая послед, себя неволит, дозволять не смея тронуть двуединого сращённого уродца под кирпичною очажной кладкой, точно пирогом его облепливая в сукровице, мерно забивавшая опарным клейким тестом рты двулицего младенца, погружающая чад вертлявых сводчатою топкою, оглушённостью качается на корточках, уставившись челом печи, безгласно обхватив свои лодыжки, продирая багрецом тугие борозды изломанных ногтей под волглой дрожью неврасцеп чулочных паголенков, будущность пристойную для света формовавшая гончарно, взор кующийся держа к нутру железом прокалённым, у обёрнутого трубочкой послания до перьев хвостовых, из клетки взмывшего с почтовым сизарём Гиперборейцу, Алассандра сквозь обугленный пирог тишком вытягивает кости, пропекая вдоль огня, чтоб растолочь дубовой ступой на муку, да изгарь скармливает впущенным собакам при лачуге, деревушку покидая роженицею мареноволанитной с Орионом, благообразно качаясь над тележными горшками масла обок развозных корзин для выпечки, отбросивши свивальник шалей кутанных, поленным чурбаком до шарабанной колеи меж грязью рытвинной, соблюдавшая декорум, через кущи неохватных сикоморов различающая отпертый дормез опочивальнею каретной, при драбантах с камеристкою, вознице и лакее на запятках, Вседержителю готовая курильницы прилежно начинять, за верховою скачкой подле гардекоров Балтазар, сжимая кливлендца муругого поводья о нагривник, выдаёт распоряженья караульщикам плантации, гнутой тенью шляпы камберленд оглядывавший исподволь разложенные брёвнами, покинутые вдоль отстрела срубы для укладки свежих рельсовых путей, гравийной насыпью ко стланью полотна минуя шпалы креозотовой пропиткою нагруженных повозок, шипом вентильные клапаны от будки машиниста за щелистую вагонку до платформ локомотива парового, хруст из шлака возле дымной поршневой громады высившейся, где чернорабочих два десятка у накладок рельсоносными клещами профиль втягивают, чушкой подбиваемый стофунтовой об уровень, орудуя трёхъярдовою лапой мимо штопки, загоняют костыли в молебен железнодорожною кувалдою, притесавши восемью на шпалу, оклики бригадой паровозною для сцепщика вагонного, шестом объединяющего звенья крюковые, Мироварник верховодит подъяремною толпой с тяжеловозами Пенумбры, оглашая кипарисовые дебри за палатками холстины иноверцев-космачей путеукладчицких, семижильные ардены вровень клайдсдэйлов у наручней хрипенья самбо, лязганьем колёсные реборды подле буксовых тележек, о перила вкруг площадки барабаном дымогарного котла чад изрыгают выпускные трубы сизо-дегтевой смердящей взвесью, через гул рожка из раковины донной отзываются кандальные невольники призором обмусоленной винтовки Портер Найтсмита, ровняющего мульи удила до кочегаров экипажной стороны к загону тягловому врозь жердей колод, у ответвлений рельсов набок выгружая бечевой пеньковой статую базальтовую Триглы от гранильных мастерских австрийских издали вагона прицепного, дабы сладить изваянье с полумесяцем на дланях к постаменту кустовых аллей бутонных мимо капища альтанкою чугунной, супротив границ трёхглавым великаном Герионом, под каштановые заросли вздев идолицу янусоподобную меж розовых садов, отколь сэр Мортимер являет слугам бездны дарованья в час, когда спешит наполнить свой чулок ольховым штопальным яйцом, перекрутить изделье оное пращою да швырнуть, ссадив при ветви чечевицу поразительною меткостью двухлетнего бутуза, наравне персей бурбонских от партерных арабесок вширь бегоний Алассандра указует напитать бич огневой для полевых рабов, пленённых сыромятью возле кольев, за самшитовою изгородью обок терцеронки до бараков свайных, полукарабинами драбанты ожидают иссечения колодников повинных Королевою Червей, обвод младой вдовицы близится куртинами врозь парка эрмитажей, у бревенчатой коптильни размотавши хлыст, она перстам бросает Гарпалики мглистый дамский редингот, девятихвостый кнут, обмоченный в горящем скипидаре, исстегавшая хребтами смолянистыми невольников, жмёт колоколом вздрагивавший темный кринолин, граня ожоги бойной плетью, оставляющей зарубки полудюжиной ударов для ослушника, наблюдающий за поркой чернокожий дует сельскою потехой у листочка, что гармоники карманной, припасавший на обмыве известковую бутыль под шрамы, туже сальным выпотом сокрыв карминный отсвет вдоль бамбара, горкло воющих от лопанья обуглившейся кожи, Алассандра из беспамятства, шипящая на сбивчивом дыханье, хлещет слуг, не замечая попадавший скипидар кровавым тленьем у перчаток, огибая сборки веера бризе галантерейно-деревянной светской леди за витриной дамских шляпок, лент и вытканных бутонов меж духами порселена со шкатулками румян, блик отражения ручного перламутровой оправою, шелковисто озаряет камеристку, при немотности ловящую сухие отуманенные жесты госпожи, фигурной бронзой окаймлённое настенное зерцало гложет сип вдовицы юной на приступочке среди портних, булавками обмеривающих расшивку платья возле стана, за нетронутый бокал шато-марго поворотившей наугад свинцово-жухлый лика профиль, мимо цоканья у гербовой кареты под возницы шум сквозь рыночную площадь, обок лавочки пирожника стучащие прогулочные трости куафюрных пеночёсов мостовых, не сознавая, Королева прочь велит сдержать оттоле шорных гунтеров, поверх чеканной дверцы изумлённо лицезрея братьев Ловердэйл тяжёлые щетинистые рожи при смолистых бакенбардах за шеренгою цепной приговорённых самочинцев рядом с грудою булыжной камня сточных желобов для нечистот, где арестанты прело трудятся, всё дабы заработать медяков на вежды пару, вертоградари-могильщики, ржавелыми лопатами выбрасывая грязь для просыхания наружу, чтоб телегою свозить под удобрение, дивятся из прищура, встретив наново её плоскорессорный экипаж вдогон снования колёсных спиц, намяв окопный строй кандальных чистильщиков перед ризалитами фасадными, шебуршанье Близнецелого поспешно окликает стерегущий каторжан дозорный над перкуссионною винтовкой сборки Джослина, Короли Лопат, одетые в колодницкие робы парусиновые движутся от уличного бурта гнили, вытянув расписанной карете Алассандры черенок, вослед ухмылок парных бычьими зубами под игольные миндальные глазёнки, дама шторками фестонов опускает им узорную бумажную завёртку разделённой плиткой о..ия, слоисто покидавшая отверженцев канавных до приказов надзирателя, тамарисковые дукты оплавляя за каретное сближенье голофанами ритоновой огранки, по базилике усадебной плантации масличных роз блуждает, отклоняя чадом струи, шест лакея-окторона взаперти гасящий свечи мимо люстровых отводов колпачком, низринув полог мавританского ажура густоты.