Народный гнев. Время выходить на улицы!

Всё как обычно. Мы скучаем на работе и думаем – не выпить ли нам? В смысле – не выпить ли нам ещё, потому что мы и так уже подшофе.

Самая бойкая у нас Маля Бикунова. Мы ценим её активность – таких людей хорошо посылать за закуской. Маля именует себя тёртой штучкой и утверждает, что когда-то жила в Европе. У неё причёска а ля «сиреневые джунгли» и обстоятельный пофигизм во всё лицо.

- Вот гады, - говорит Максимыч, листая интернет. – Видели, что пишут? Топливо опять подорожает.

- За это надо выпить, - говорит Стамескина. – Может, наш дружный бух-порыв удержит цены на топливо в их минимальном значении? 

Просвещённая Бикунова презрительно фыркает.

- Зря надеетесь, утюги бесхозные, - говорит она. – С кем я работаю? Не коллектив, а непроходящая мигрень. Вы политически инфантильны и социально незрелы, вот что я вам скажу. Нет резона сидеть возле чайника с водкой и ворчать в тряпочку. Я вас научу! В цивилизованном мире народ в таких случаях сразу выходит на улицы.

- Я не могу на улицы, - говорит Максимыч. – У меня похмелье.

- Бери его с собой и не отлынивай. Все на улицу!

Сделав бух-порыв по полста капель, мы выходим на улицу, прихватив Максимыча и его похмелье. Курящие закуривают, некурящие просто топчутся на месте. Мы чувствуем себя серьёзной политической силой, с которой нужно считаться.

- Нет повышению цен на топливо! – на всякий случай кричит опытная Маля. Её визгучий голос разносится по закоулкам и исчезает в мировом пространстве.

От крика Мали с дерева снимается ворона и куда-то улетает. Возможно, ворона полетела регулировать цены на топливо. Или просто чесанула докладывать кому следует. 

Стоим минут пять или десять, пока Маля не решает, что мы заявили о себе достаточно громко. Возвращаемся в тепло, разливаем водку из чайника.

- А ты в натуре жила в Европе? – спрашивает Максимыч. – И что там делала?

- О-о-о, мой кабальеро! – говорит Маля. – Чего я там только не делала! Я работала официантом, моделью, художницей, посудомойкой, натурщицей, курьером, вице-президентом…

- Немало ты успела! Одна жила или с кем-то?

– Такая женщина, как я, никогда не останется одна! – обижается роскошная Маля. – Сначала у меня был француз, потом испанец, потом немец, потом алжирец…

- И долго ты жила в этой колыбели цивилизации?

Маля морщит лоб, считает по пальцам и наконец вспоминает, что жила в Европе три дня. Максимыч давится и кашляет от уважения. Страшно подумать, чего бы натворила наша Бикунова, если бы задержалась в Европе ещё немного.

- Солидный срок, - говорит Стамескина. – Что же на четвёртый день там не осталась?

- Я хотела, - говорит Маля. – Но утром четвёртого дня ко мне постучал полицейский комиссар, выдал билет и сказал: «Синьорина Бикунова, мы толерантная держава, уважающая права человека и всё такое… но не пора ли вам манать домой? У нас тут и без тебя тошно, лахудра».

Устраиваем очередной бух-порыв, сидим, пьём из чайника. Интеллектуальный пень Максимыч листает интернет дальше.

- Вон ещё пишут, - говорит он. – В третьем квартале ожидается рост инфляции и прочее непотребство.

Бикунова заводится с пол-оборота, пылая праведным возмущением.

- И чего мы тут прижались? – подхватывается она. – Струсили, обыватели? Прочь пассивность и хандру! В цивилизованном мире давно бы уже гремела забастовка, флаги, листовки, всеобщий движ… Немедленно на улицы!

Толкаясь, мы нехотя одеваемся и выходим на улицы протестовать против инфляции.

- А если заметут? – спрашиваю я. – А если спросят, что мы тут делаем – что ответим?

- Ответим решительно и сурово! – кипятится боевая Маля. – Мы им так ответим, что вздрогнут! Нас не задвинешь и не спрячешь! Народное волнение – самая мощная природная стихия. Эге-гей! Долой рост инфляции и прочее непотребство!... хотя непотребство можно оставить на том же уровне, чёрт с ним.

От вопля Бикуновой с дерева взмывает та же самая задремавшая ворона. Побросав бычки, мы плетёмся назад к вожделенному спиртоносному чайнику. Вторая протестная акция прошла благополучно, никто никого не замёл. Зато Маля упрекает нас в апатии и идеологической близорукости. Она язвит, что мы отсталая прослойка, которая не умеет отстаивать своих законных интересов.

Изрядно опохмелившись, Максимыч начинает клевать носом и забывает про свежие новости. Вместо него новости читает Стамескина.

- Дожили! В ближайшее время на мировом рынке ожидается подорожание овса, бриллиантов и запчастей к луноходам! Куда это годится?

- На улицы! – вопит Маля. – Учитесь жить цивилизованно! Все бегом на улицы! Устроим массовые беспорядки! Восстанем против произвола властей и роста цен на овёс!

Отрываться от стульев всем в лом, особенно Максимычу. Он так разомлел, что увиливает от массовых беспорядков.

– Сколько можно таскаться на улицы? – ворчит Максимыч. – И так мух в контору напустили – дальше некуда… Маля, твои европейцы вообще когда-нибудь дома бывают? Или они шляются бастовать каждые пять минут? Вы как хотите, но давайте без меня.

Выходим на улицу без предателя Максимыча. Снова курим и топчемся. Маля звонко выкрикивает в осенний воздух политические лозунги:

- Нет росту цен на бриллианты и овёс! Долой! Ура! Трепещите, подлые, наше терпение не безгранично!

Вокруг разносится эхо. Разъярённая ворона на дереве собирает чемодан, берёт гнездо под мышку и сваливает искать место поспокойнее. А больше никакой реакции.

- Такое чувство, что всем на нас по фиг, - говорит Стамескина. – Чихать они хотели, что мы вышли на улицы. А в Европе как?

- В Европе тоже всем по фиг, - отмахивается Бикунова. – Но проветрить мозги никогда не мешает, не всё же водку из чайника жрать... Эге-гей! Долой повышение цен на луноходы! Правительство на мыло, прокурора на шампунь! Мы ужасны в гневе, месть наша священна, а реакция молниеносна!

А вокруг тишина, небо и тундра. Вот так мы и развлекаемся на нашей метеостанции в Заполярье…


(использована иллюстрация из открытого доступа)