Замри, природа, дай мне насладиться

               
       «Замри, природа,  дай мне насладиться твоею безыскусной красотой…»
        В это сказочной красоты короткое время года Ие почему-то   всегда хочется воскликнуть: «От этой красоты рехнуться можно!»  Поскольку  наша речь отражает переживаемые  эмоции,  вы уж не обессудьте…

        Мы все в долгих, неустанных, часто безуспешных поисках счастья, а оно зачастую оказывается  совсем близко: сделай небольшое усилие,   и ты счастлив.  Преодолей лень,  и ты будешь моментально вознаграждён. Чем? Красотой. Или счастьем, которое красота неизбежно принесёт и которым одарит тебя.  По заслугам или просто от своей природной душевной щедрости.
 
        И всё будет происходить,  играя тебе на руку.  Сначала ты подойдёшь к остановке автобуса, который ходит исключительно редко и по одному, только ему ведомому расписанию.  На сей раз он тут как тут: не минутой раньше, слава богу. В маленьком автобусе, устремлённом  в рай,  этим по-летнему осенним выходным днём  для тебя уготовано свободное место у окна,  и ты, не отрываясь,  любуешься пересекаемыми водными просторами Малых   Невы и Невки. Несёшься  по извилистому  мосту Бетанкура, на котором водитель залихватски закладывает виражи на радость затаивших дыхание пассажиров. За десять минут он преодолевает маршрут,  и ты у цели.  Про этот райский уголок  мало кто знает:  бывший летняя усадьба  князей Белосельских-Белозерских  (не путать с одноименным дворцом на  Невском проспекте: оба детища архитектора Штакеншнейдера) нынче, похоже, в ведении высокой администрации.  Дворцу придали статус регионального объекта  культурного наследия, но не памятника архитектуры, так как разрушенный во время ВОВ, разобранный в восьмидесятых, он был  воссоздан заново совсем недавно.  Тщательно отгороженный от любопытных  глаз народа полупрозрачным забором, он оставляет для обозрения и восхищения лишь свой щедро украшенный в стиле нео-барокко второй этаж с множеством  витиеватых лепных украшений, изогнутых балкончиков, скульптур, ваз и прочих элементов декора середины 19-го века.
 
     Ухоженность, чинимая  таджиком  с граблями,  фантастическая.  К сожалению, территория была  недавно обезображена многочисленными, соединёнными цепями  бетонными тумбами.  Обогнув малиновый дворец, выходишь к  величаво текущим водам  Малой Невки.  Широкая в этом месте, она гостеприимна к водным лыжникам, катерам и лодкам, рыбакам и просто созерцателям. У самой кромки воды старинный уголок, единственная усадебная подлинность -- пристань, сложенная из  огромных гранитных плит в виде скамьи и гранитный спуск к воде, манящий опустить в неё хотя бы ножки.  Опираясь  на сохранившуюся  чугунную ограду,  тихо стоишь в задумчивости, глядя на  журчащую прозрачную воду, подставив лицо ещё горячим лучам предосеннего солнца,  и млеешь.
 
       Рядом две старушки сидят на тёплом камне. Иечка не может пройти мимо, не поздоровавшись и не сказав несколько приятных слов. А заодно напомнив им строки Фёдора Тютчева: «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора…» Но они знают только строки, которые написал «наше всё»: « Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса…»  Ия пытается выучить  с одной из них тютчевские  строки -- не очень получается, хотя женщина старается. Обменявшись любезностями, прощаются.

       Теперь  шагаешь  вдоль реки по Южному  шоссе: справа за деревьями виднеется Школа олимпийского резерва, что теперь  звучит, по меньшей мере, не очень призывно, раз у нас на днях провозглашено, что  Олимпийские игры изжили себя. Это смелое заявление, видимо,  должно послужить моральной компенсацией за недопуск страны к этим самым игрищам.

       Слева  --  осовремененный, благоустроенный пляж со  всевозможными площадками для игр; вдоль берега --  эргономичные, удобные для сидения и лежания скамьи. Но Ию не привлекает открывающийся напротив  вид: дома, дома, дома, хотя она и живёт в одном из них.

       Углубившись в парк, она идёт вдоль озера по тенистой аллее, на которой,  без преувеличения или преуменьшения,  ни души – самое желанное состояние  природы для Иечки.  Завидев гранитную пристань, она спускается к воде.  Странно: стопочкой лежат аккуратно сложенные вещи, сумка и никого вокруг.  Какое-то время Ия стоит, близоруко вглядываясь в поверхность пруда, в котором испокон веков купаться запрещено  и где  никого не видно. Спустя минут пять, она подходит к женщине, одиноко сидящей невдалеке: не знает, видела, как кто-то купался. Всё может быть. Дожидаться,  пока достанут тело, тьфу-тьфу, Ия не стала и на помощь никого не позвала. Во-первых, потому что было некого звать, во-вторых, не хотела оказаться в глупом положении, если бы на её крики о помощи пловец мирно появился откуда-нибудь из кустов.
 
       Наконец впереди замаячила заветная цель: ресторан на воде, знаменитая распальцованная  «Русская рыбалка»: можешь тут же выудить осетра и тебе его приготовят. В ресторане, завсегдатаем которого её уже можно называть,  у Иечки есть заветный столик в  уютном уголке атмосферного зала (не любит она это слово, но употребляет).  Обычно она  заказывает  кофе-эспрессо, к которому подаётся  крошечное пирожное буше, но сегодня, в почти-по-летнему-жаркий день захотелось бокал холодного  белого итальянского вина.  Обслуживает Арман -- старательный,  с испуганным видом мальчик.  Вдвоём  они поообсуждали винный этикет: как следует держать бокал с тончайшей ножкой. Надо будет посмотреть в инете, подумала Ия, чтобы не опозориться, случись оказаться на приёме в Букингемском дворце.
 
       Теперь можно с ещё большим удовлетворением шагать к новой станции метро. Ослепительно светит солнце, полный штиль, голубая высь, гуляющих  немного. Справа суперстадион, строительство которого, вернее беспредельное воровство на строительстве которого обошлось бюджету в сорок миллиардов рублей. Вдоль него долго была запущенная территория, которую, наконец-то, облагородили, заасфальтировав пространство и поставив длинные скамьи для гуляющих.  Оставив в стороне критику, Ия присела, наслаждаясь вышеперечисленными красотами.   Очень хотелось  поделиться испытываемым восторгом, но было  не с кем.
 
       Вдруг или не вдруг на горизонте показался   одинокий индиец в тёмных очках, чёрной чалме,  с седой окладистой бородой.   Он присел, как оказалось, неподалёку,  и  Иечка  решила с ним слегка попрактиковать  становящийся ненужным английский, благо, Индия была в прошлом   английской колонией,  и все индийцы худо-бедно по-английски говорят. Ия смело подходит к нему, улыбаясь,  со словами, что, мол,  теперь мы друзья. Для завоевания симпатии она тут же  похвалила Моди и, конечно же, поздравила его с блестящим прилунением индийского аппарата. На не-ахти-каком-английском ему удалось сообщить Ие, что он таксист, живет на севере Индии, приехал сюда как турист и ему очень нравится нежаркий климат.  На прощание Раджбир просит разрешения вместе сфотографироваться.  А Иечка опять довольна: какая-никакая событийность. Кстати, с того дня -- а прошёл уже почти год -- он рано-рано утром присылает Иечке свежайший букетик с добрыми пожеланиями.

       А вот и метро: уродливое  снаружи, красивое внутри. Народ массово выходит, вероятно, грядёт футбольный матч. Зато внутри небывальщина: на входе, на эскалаторе, на платформе, кроме  Иечки,  никого.

       Одна остановка и она дома.  Рай кончился – началась или продолжилась рутинная жизнь. Но идя домой через прелестный внутренний дворик, Ия   опять замирает, на сей раз у необычной формы кустов сирени. Прислушалась:   мёртвая тишина, вокруг никого,  лучи начинающего заходить солнца ювелирничают с  листвой:  нижнюю сторону листа серебрят, верхнюю золотят. Тут  Иечка уже не могла  удержаться,  чтобы не воскликнуть: «От этой красоты рехнуться можно!»  Как бы не началось…