76. Эпизоды детства

       Из уголков памяти своего детства вспоминаются эпизоды, которые может быть
    не помнишь сам, а которые тебе рассказывали и напоминали, и считаешь, что
    так оно и было. Всё это запутывается в один большой тугой клубок своих и
    чужих воспоминаний. Но состояние такое, что это была правда.

       Вот хотя бы то, что родился я 19 августа и дед в роддом принес целую
    корзину яблок. Это действительно так, яблок у нас было и есть полно, особенно
    в чётные года.
       Я сам почему-то точно помню песочницу у 15-го дома улицы Комсомольской,
    где она находилась у теннисного стола и деревьев. Где я с такими же карапу-
    зами игрался в углышки. Кто быстрее углышко займет, а кому места и не доста-
    нется в этой жизни.
       Мне почему-то досталось - я был тихий, заигрывающийся сам с собой мальчик,
    единственный ребенок в семье, баловень. Капризуля и эгоист. Всё мне, мне,
    мне. Но вместе с тем и добрый, если хорошо было мне, то и хорошо должно быть
    другим.               
       На праздник испечет мама пирожки горячие с пыла, с жара. С капустой, с
    картошкой, с луком-яйцами - то у меня сидит вся малышня ( а семьи были и
    большие, и бедные ), сидят по порядку за тем теннисным столом, ноги свесят,
    едят и радуются. И я гордился своей мамой.

       За столом тем бабки больше играли в карты, чем в спортивные игры. Это
    помню. Баба Настя ( сестра моей бабушки ) была, помню, небольшого роста,
    женщина быстрая. Я бегу, играю, а она мне кусок чёрного хлеба с вареньем.
    Я бегу, кусок хлеба в руках бежит и баба Настя следом бежит.
       Дед Митрий ( муж ее ) делал мне свистульки. Своих детей не было.
       - Вот, Вовка, смотри! Жизнь-то не просвисти! - любил повторять он.
    "Румба" была - игра популярная, "Калимбамба", "Я Татьяна, была пьяна"
       А насчет эгоизма и баловня это правда. Я шел - у меня во рту всегда шоко-
    ладка или конфетка. А знакомые, мамины подруги так и называли - шоколадный
    мальчик. Вот без зубов к пенсии и остался.

       А насчет капризов. Идем в кино, накупят мне сластей, ем, ем, пол кино
    пройдёт, всё кончилось, есть нечего. Пойдем домой! Домой и всё!
       Папа работал в литейке, зарабатывал хорошо, а когда готовить не хотелось,
    шли всей семьей в столовую на проспекте Кирова. Особенно мне нравились
    котлеты с хрустящей корочкой и тушеной капустой.
       А с Верой, теткой, она была всего на 10 лет старше меня и девчонкой тогда,
    покупали по сайке горчичной и бутылку лимонада "Саяны". Ели сайку, отпивали
    по очереди и в носу щипало и пузырьки шли по всему телу. Неописуемое счастье!
       Шли, болтали всю дорогу, а попозже, когда она была в невестах, ходили по
    проспекту Октября и она всё спрашивала: "Горят там окошки у Дубининых?"
    Близорука была, как и я потом.
 
       Зима - это горки, дощечка любимая, Варламычев Женька с третьего подъезда,
    Камаев Мишка с первого. У 17-го дома горка была, раз навалилась куча-мала,
    по льду мордой, чуть живой приехал.
       А так всё одиночка, улица Комсомольская, фонари, прохожие. А у меня
    клюшка, шайба, два снежка - ворота и я ору:
       - Дзурилла, Холичек, Недомански, Холмквист!

       Игры сам себе придумывал. Мама с Линой ( ее подруга ) учат, в медучилище
    готовятся к экзаменам. А я им наставлю всяких предметов на стол, они бубнят,
    руками хватают катушки, коробки спичечные, а я слежу, как они с места на мес-
    то перебегают. Это для меня игра была.
       Или маму ждал с работы, или просто на дорогу смотрел, сколько машин налево
    проедет, сколько направо, какая сторона выиграет. Люблю дух соревнования.
    Команды, таблицы веду до сих пор. Такая вот болезнь.

       Фотографии смотрим старые. Вот мама меня учит, как смотреть против сол-
    нышка и Любка Кашенина рядом. Вот сестра двоюродная Надя на голову выше.
       - Вова, улыбнись!
    И я улыбнулся во весь рот. Я ТАК улыбнулся!
       Первый класс, бабушка Паша провожала с Танькой Астраханцевой в школу, шубы
    перепутали. Слезы, горе! Потом бабки наши шубы и меняли. И первый урок -
    легкотня-то какая!               
       - Закрасьте кружок, одну половину в красный цвет, другую в синий.
       - Неужели так легко будет учиться всегда?

       А вообще-то мне учеба легко давалась, всегда б учился! Особенно алгебра,
    геометрия. Память хуже была, но вызубрить мог в чулане оба письма из" Евгения
    Онегина" на спор - и Татьяны, и Евгения.
       Руфина Константиновна учила нас три года, а потом уехала с Донецким
    Народным Хором и пела. И уроки ее пения помню. "Куст рябины над рекой",
    "Любитель-рыболов", про Родину. Наверное поэтому до сих пор пою. Что заложено
    в детстве - то навсегда!
       Мы были в 8-ом и первая учительница приезжала на гастроли, всех вспоми-
    нала. А я маленький ростом был и говорит:
       - Ох, как вымахал! Я тебя помню, что ты всегда чего-то боялся.
    Да, наверное, так и есть. Всю жизнь чего-то боялся, драться не любил, вперед
    не высовывался. Только со временем понаглее стал, а уж к пенсии и бояться
    стало нечего. Всё прошло.
       Хочется так прожить еще лет двадцать спокойно и в созерцании уходящей
    жизни и с миром в душе.

       Учился на пятерки до 4-го класса, потом русский не пошел и твердый хоро-
    шист всю жизнь. В 5-ом классе первая любовь была к Наташке Опариной.
    Ну с Астраханцевой не в счет, целовались просто так из интереса - как это
    и что это вообще?
       А с Опариной это - проводить, портфель донести. У тети Веры переписка
    была с китайскими друзьями, вот тогда думал, что Наташке подарить на 8 марта?
    Чтобы не сильно заметно было. Брошку какую-то пластмассовую китайскую, бело-
    ржавую и подарил. Смешно!

       В школе особой клички не было , так кто-то ласково Макарушка звал.
    Филонов по-моему. Я не обижался. Один какой-то маленький был, Липатников что ли,
    всё меня донимал на трудах.               
       И еще, помню, толстый такой был Жа... Жавко, кажется. Бабушка всё за ним
    ходила. Друг был Женька Шимин. А так жили дружно, Черняев, Меженин, Краснова
    Валька, Римка Попенова. Ходили в парк всем классом, листья собирали.
       Зимой в коридоре "щитков" играли в фантики, у Камаева были Куйбышевские,
    особенно ценились, приятно было выиграть. В Чапаева стрелялись у Варламычева,
    катушки от ниток, пробки, коняшки, секреты под стеклом зарывали летом.
       Я Варламычева всегда заговаривал, обмотал как-то его морду строительной
    замазкой, вот дурачки были, чуть брови и волосы отодрали, а бабушка его потом
    меня гоняла.
       А он, бывало, сам играет, разговаривает сам с собой, придумывает.
    Мама всё над ним смеялась. Фантазия у всех была богатая.
       Я его запугивал, что в кустах живут червячки, у них есть свой король и
    ночью они вырастают до человеческих размеров. И сегодня как раз такая ночь.
    Забирают детей. Не спи! Он был младше меня на два года и верил.

       Любили лазать по деревьям. Вдоль "щитков" росли деревья в один ряд и
    задача была перелезть с одного края до другого не ступая на землю. Если сту-
    пишь - это смерть!
       Любили в кино ходить, в "Родину". "Золото Макены", "Этот безумный, безум-
    ный, безумный мир", "Миллион лет до нашей эры", "Неуловимые мстители".
    Выходишь из кинотеатра - и вот друг другу рассказываем: "А он ему как даст!
    А этот как упал!" Про индейцев нравилось. "Верная рука - друг индейцев".
       Читать любил, особенно Жюль Верна, путешествия, карты, глобус. До школы
    знал все столицы, все страны. Это моя страсть!
       Девочки в жизни как-то не выделялись, все играли вместе, все равные, все
    однополые. Игра была - кидали мяч, называли буквы, какой фильм? А "Румба" -
    бегали от солдата до фельдмаршала, в домах прятались, в подъездах.
       По крышам любили лазить. И дом 15-й, в котором я жил, облазили  весь.
    От подвалов и подполов ( крысами пахло и гнилой картошкой ) до самого верха.
    По лестнице забирались в предкрышье, в темноте доходили до перегородки и всё
    летучие мыши мерещились. А раз додумались на крышу залезть. Нет, не на нашу,
    сорвались бы, а в "желтых" домах. Потом нас поймали и по очереди уши рвали.

       Позади дома стоял огромный тополь. залезали на него, типа штаба.
    "Щитки" снесли, тополь срубили, девятиэтажки поставили. Пашка Курпяков перед
    смертью всё ходил, искал, где это жильё было, где старые "щитки"? Всё новыми
    домами заросло.
       Школа № 127 только одиноко смотрится, деревья садика у школы порубили
    частично и голо, голо кругом. А там в снежки играли и снег долго лежал под
    липами. И липовой аллеи по Комсомольской, по которой под фонарями я играл
    в хоккей, тоже не стало.

       Сараи были поперек "щитков". У Сережки Федотова отец купил мопед, всех
    катал, даже до Северной проходной. Бабка всё меня ругала: "Он же пьяный,
    зашибет!"
       А самокаты делали сами на шарикоподшипниках, шума, грохота на весь
    квартал. А когда пожар - это праздник! Бежали всем двором: "Горит! Горит!"
    Радости детской невпроворот. Чудаки!               
       А тут сараи сгорели ночью. И между 15-м и 13-м домом утром лазили по
    углям. Черные все! Собирали кто что найдёт.
    И запах такой пожарища на всю жизнь запомнился.

       Строили детский садик через дома, потом забросили на время. Любимое место
    играть в войну, как в катакомбах. У Крысановых боксерские перчатки были,
    настоящие. А мы рукавицы набивали тряпками и боксовались.
       Иногда и один из братьев Крысановых давал нам пробовать в настоящих.
    В футбол играли до самозабвения, мячей хороших не было, с пупырышками пласти-
    ковые. Один раз мяч под машину попал и БАБАХ на всю улицу. Стекла били,
    особенно Ольга Ивановна с 1-го подъезда бесновалась, толстая такая бабенция.
    Мы ее и боялись, и дразнили одновременно.
       Носишься, носишься с мячом, красный такой, потный - раз! Башку под кран
    на кухне. Отдышешься и опять бежать! Вся жизнь в движении.
       Любил майские праздники, пасху. Листочки первые распускаются. Вечером
    засыпаешь. Быстрее бы завтра! Утро! И играть, играть!
    На пасху яйца катали по дощечке. Стукнулись! Христос Воскрес!
       И помню перед 1 мая встал как-то пораньше. Хожу по двору. Запах такой
    чистый, свежий, утренний и в воздухе ощущение чистоты и праздника. Двор
    прибран, флаги висят и ждешь, ждешь, когда же он наступит, праздник?

       А потом ходили к Рите, Вите. Все пластинки крутят, песни поют, пляшут.
    А у меня своя жизнь во дворе, хожу, изучаю новый район. А вечером идем домой
    и луна за нами. А я маму спрашиваю: "Почему она вместе с нами идет?"
       Много чего вспоминается. Заволжье. Как меня оса укусила на шлюзах.
    Жуков июньских целую бутылку наловил, а дома на втором этаже у Кузиных
    пластинки крутил. И у меня и здесь дух соревнования присутствовал. Какая
    песня лучше, оценки ставил, кто в финал выйдет. Нравились песни про Гарринчу
    и "Пожар", ну и частушки разные. С Иринкой, дочкой их не очень больно игра-
    лись, больше сам. А потом мама и рассорилась с тетей Зиной, что невеста эта
    не мне досталась.

       Детство было долгим, а прошло быстро. Вот из бабушкиного дома Шуриного
    никого особо не помню. Только бабу Шуру, помню как она надо мной, как курочка
    в песочнице кружилась, да боялась как бы меня никто не тронул и не обидел.
       Убирала она УЖКХ, уборщицей была и брала меня в кабинет. Вот там мне было
    интересно, всякие чернильницы большие, промокатели с большими деревянными
    ручками. А я рисовал самолеты, танки и у меня на листке бумаги шел настоящий
    бой.
       Был альбом с марками. Всё по темам. Тут животные, цветы. А марки дешевые
    гашеные из какой-нибудь африканской страны Сенегал или Бурунди. А то тема -
    садовые растения, а то города-герои.
       И здесь я устраивал соревнования, какая марка выиграет, кидал кубики,
    кости. Из Кишинева привез кучу монет, значков. Ходили купаться там на озеро
    Комсомольское, солнечно всё, ярко, тепло, с горки в воду. Плюх!
       Потом побывал уже с дочкой Викой осенью на этом озере. Всё какое-то
    маленькое серое, скучное. Прокатил дочку на карусели. Даже обидно стало,
    лучше не возвращаться в старые места, совсем другое настроение.
       Дубоссары помню, Днестр, чебуреки очень нравились, хрустящие. Ешь и масло
    течет по пальцам и подбородку. Вкусно! Сейчас таких чебуреков нет.
    В Дубоссарах бегал с цыганами, сам черный, загорел как цыган. А они всё удив-
    лялись: "Неужели такой город есть Горький?" А когда "Волга" наша проезжала
    гордость была, что эти машины в моем городе делают.
       Нравилось, что когда приехали домой привезли подарок - 10 маленьких
    бутылочек по 100 грамм разного молдавского вина. А когда тетя Вера замуж
    выходила, как-то торговались, я тогда целых 12 рублей мелочью заработал.
    Счастливый был!
       И когда старший брат жениха Владислав доставал 16 фигурок - женщин и муж-
    чин 16-ти союзных республик, и при каждой новой фигурке надо было целоваться
    Вере и Вале, было весело!

       Из игрушек почему-то помнится барашек на колесах да большой красный
    пластмассовый паровоз с вагонами. В песочнице у меня была целая железная
    дорога. Привозили из Москвы игрушки богатые, самолет на подставке. Из
    Темиртау привозили родственники - мой двоюродный брат Игорь Сесслер с тетей
    Тоней. Очень нравился пистолет-самострел с липучками.
       Раз стрелял в дверь и баба Паша входит, и прямо в лоб липучка приклеилась.
    Щеки помню ее, морщинистые, сухие. В карты с ней играли, суставы у нее боле-
    ли. Любил ее по-особенному.
       Мама не очень свекровь долюбливала, ну и мне это передалось. Хотя ничего
    плохого она мне не делала, а так вот не со злобой посмеивались, как тапочки
    варила в кастрюле, чтобы мягче были. И вешала на заборе сушить.
       А нам весело: "С ума что ли сошла?"
 
       Любил, когда мама с работы приносила что-нибудь вкусненькое, а приносила
    часто. Особенно грустно было в Коммунарске, папа работал, мама тоже. А я всё
    слонялся по двору, ждал маму. И далеко заходил, даже до бабушек, маминых
    знакомых. И даже черепаха, которая жила со мной, не знаю откуда взявшись,
    не разгоняла моей тоски.
       А ночью было жарко и спали на полу. Это мне нравилось, было разнообразие.
    А потом мы вернулись домой.

       В период чемпионата мира по футболу 1970 года я помню игру сборной СССР
    и Уругвая, глаза слипались, но тот неправильный гол, когда мяч ушел за
    ленточку поля, в маленьком черно-белом телевизоре "Рекорд", я помню.
      А была уже глубокая ночь за 12-ть. Печаль была недолгая, я болел за бра-
    зильцев. И всех помню в той сборной по именам чемпионов мира - Пеле, Тостао,
    Жаирзиньо. И сам потом бегал во дворе, и назывался ими именами.
      Книги любил про путешествия и еще рыцарские. Вальтер Скотт. Раз как-то дали
    "Айвенго" на ночь и пялился полночи под настольной лампой, пока не свалился.
      Так и не дочитал.

      Писать об этом приятно, а читать, наверное нет. Хотя тоже, наверное, прият-
    но, потому что каждый вспоминает своё прошедшее детство, и теплота мягким
    облаком воспоминаний обволакивает твое тело.
      И хорошо! Хорошо.

                2010 г.