Крестная мать

Саша лежал в горячей ванне. Вода покрывала уже не молодое, но все еще красивое и сильное тело. Он был совсем один в квартире.

Это была просторная аскетично убранная квартира. Только самое необходимое из обстановки и техники. Минимум посуды на кухне, одна пара приборов. Книги, много книг. Больше, чем хозяин квартиры успел прочитать, но меньше, чем хотел бы иметь. В обстановке не было стройного порядка, но не было и хаоса. Совсем не было грязи, Саша не любил грязь. Ванная комната тоже была чистая и аскетичная. Одноразовы станок, пара зубных щеток в стакане.

Дверь тихо открылась и в ванную комнату вошла не молодая женщина. Мягкие шерстяные носки бесшумно касались кафеля. Полы махрового халата были плотно запахнуты и стелились по полу, так что казалось как будто женщина не идет, а парит над поверхностью.

Она присела на край кухонной табуретки.

- Мама Люба… - Саша изумленно поднял глаза и машинально потянулся за полотенцем не зная, что прикрыть – гениталии или стакан на краю раковины.
- Да лежи ты спокойно, глупый. Я же тебя купала, когда ты маленький был. Чего я там у тебя не видела? – заметив замешательство крестника, женщина добавила – Пей, не бойся. Ты мальчик большой… Мамке я не скажу.

Саша дотянулся до стакана и отхлебнул несколько глотков густой бордовой жидкости.
 
- Мама Люба, а ты как здесь? У меня открыто было?
- Я ж крестная, у тебя для меня всегда должно быть открыто – засмеялась женщина.
- И то правда… – задумчиво протянул Саша.
- Ну ты же меня ждал?
- Ждал, да… Но я не думал. Я не знал…

Саша не любил не знать. Знания всегда спасали его, а мозг обычно не подводил. В самых сложных ситуациях оставшиеся эмоции и чувства уходили на второй план, отключались. Голова же наоборот начинала активно работать. Саша привык к тому, что все всегда можно было осмыслить и объяснить. Когда это не получалось, Саша терялся, ему становилось страшно.

Но в данный момент ему почему-то не было страшно, страх съежился и опустился куда-то на дно ванной.

Хотя весь вечер по пути с работы, и уже достаточно долго лежа в ванне, он тщетно пытался осмыслить свой жизненный путь и понять почему оказался в тупике и как из него выбраться. Но все кругом в какой-то момент перестало поддаваться осмыслению. Как будто из обычных вещей выстраивалась совершенно непонятная, непривычная картина. И Саша уже решительно не понимал: почему так? И в какой момент стало так? Логически напрашивался вопрос – что и в какой момент он, Саша, сделал не так? Однако даже в своей голове Саша предпочитал этот вопрос не озвучивать, потому что чувствовал бессмысленность его постановки и бескомпромиссность ответа на него.

Появление крестной не вносило рациональности в картину мира. Но это словно окончательно выключило желание Саши что-либо понять.

- Ты много думаешь, Саша – крестная как будто прочла его мысли.
- Да как-то не просто все, мама Оля.
- Это понятно. Ты сам никогда простым не был.
- Запутался я, кажется, леля.
Женщина ласково улыбнулась.
- И как тебе запутанным? Что чувствуешь?

Саша поднял глаза. Он был искренне рад видеть эту добрую и мягкую женщину. При виде ее уже седых, но еще густых волос, мелких морщинок у глаз где-то очень глубоко в нем зашевелилось еще что-то теплое, помимо радости от встречи. Что-то очень сильно забытое или спрятанное. Спрятанное от посторонних, а в первую очередь – от себя.

Вопрос крестной про чувства, как будто прошел насквозь через Сашу. Он не знал как на него ответить словами, но вдруг ясно понял, что он что-то чувствует. Как минимум, тепло воды. Внутри, правда, был холод. Но на границе внутреннего холода и внешнего тепла он вдруг на мгновение почувствовал себя. Ему почему-то захотелось положить как в детстве ладошку на поверхность воды и увидеть, как она не тонет…

– Я скучал, мама Люба…
- Я тоже скучала, сына… А вообще - как тебе?
- Не знаю… Холодно мне. И страшно в последнее время… Я же совсем один остался, мама Люба. Одному – страшно.
- Да, знаю. Тебя обижает кто-нибудь?

Дрожь пробежала волной по поверхности воды от тяжелого бесшумного вздоха. Сашу растрогала сама постановка вопроса – невинная, но вместе с тем очень точная, попадающая куда-то очень глубоко. Ему, взрослому здоровому мужчине, было не мыслимо честно признаться – да, меня обижают.

Саша вздрогнул всем телом, закрыл глаза и заплакал впервые за долгие годы. Он вдруг перестал стесняться своих чувств, которые нахлынули, своих слез, своих шрамов и татуировок в самых неприличных местах. Горячая волна отнесла его на много лет назад, в глубокое детство. Крестная пришла чтобы его искупать… Еще все живы, ванна глубокая, а плакать не стыдно если больно или грустно.

Крестная протянула руку и осторожно погладила Сашу по мокрой макушке.

- Ты о чем плачешь, сына? – спокойно спросила крестная.
- Так… Обо всем сразу. Давно не плакал. Семь лет уже?
- Да, семь весной будет… А расскажи еще - как тебе страшно?
- Не знаю… Как в лесу, когда заблудился. Помнишь? Ты же меня тогда нашла.
- Да, я тебя встретила. Но ты сам вышел. Шел-шел и вышел. Молодец, смог же.
- Я не помню, как я выходил…
- Ну вариантов-то много как выйти – рассудила крестная – Можно на помощь позвать. Меня же ты позвал сегодня? Можно сесть, посидеть, отдышаться…

Сашины слезы побежали сильнее, обжигая кожу на щеках, раздраженных щетиной. Он прочувствовал каждый звук этих слов – позвать на помощь и отдышаться - и ужаснулся насколько они стали не привычны ему. И оставалось только плакать от того, насколько он все далеко завел. Как будто он стал лесом, в котором сам же и заблудился. И он же управлял вертолетом, который скользит над зеленой поверхностью, высматривая маленького мальчика, который в беде и которого кто-то ждет и ищет.
 
- Все это хорошо, маленький – успокоила крестная - Поплачь, сына, легче станет. Тебе еще вот такую же ванну слез выплакать надо. Ты уж позволь себе, пожалуйста, как я уйду. Сегодня чуть-чуть, завтра чуть-чуть… И ничего не бойся. Не бойся хотя бы плакать.
- Мама Люба, посиди еще… Я у тебя еще столько хотел спросить…   
- Пойду, сына, пора мне. Скоро наговоримся.

Крестная еще раз прикоснулась к сашиной мокрой макушке теплой мягкой ладонью и вышла также бесшумно, как и появилась.

Саша снова остался один. Глухо щелкнуло стекло стакана, осыпались остатки льда, воздух наполнили приторные запахи водки и «Амаретто». Несколько жирных бордовых капель упали на пол, остальные окрасили воду. По квартире растеклась мертвая тишина.