Солнце в яблоке, или продолжение следует - 2

       Школьные годы. Сколько всего было со мной за эти непростые, но счастливые, счастливые школьные годы! Первая любовь и первое предательство. Слёзы и смех. Как радуга, которая играет и меняет цвета. Моя радуга. На которую я забиралась босой душой, усаживалась на самом верху, покачивая ногами, а потом вдруг скатывалась с неё и, оказываясь у самого подножья, глядела вверх, для того чтобы начать вновь своё восхождение. Восхождение на свою радугу мечты.
       Взлёты и падения – тёмные и светлые оттенки разных цветов. Моя радуга, она живёт во мне всю жизнь. Просто с годами я научилась прятать её свет внутри себя, в самых потаённых глубинах. Но о чём я… Всё это слишком размыто. В полнеба, в полжизни…
       И всё-таки школа. Группа продлённого дня, куда мы бежали толпой, потому что начинались эти школьные часы с улыбки поварих школьной столовой, которая находилась в то время в одноэтажном деревянном здании, немного в стороне от всех строений. Вкусное место. Из него по всей округе расплывался аромат горячего обеда, приготовленного заботливыми руками тёти Поли. Почему-то я запомнила только её. Хотя нет. Причина есть точно. Наши семьи дружили. Она раньше жила недалеко от нашего дома. Раньше. Но тогда всё решил пожар. Я помню громкий крик бабушки: «Горят! Люди, пожар!» Тогда сгорели три дома. И три семьи в одночасье остались без кола и двора. Именно так сказала моя бабуля. Она знала, что это такое. Ведь в её жизни тоже был пожар. Задолго до моего рождения. Когда мама была ещё подростком.
       Я слушала бабушкины рассказы о том времени. О том, что пожар уничтожил всё, оставив только их жизни: её и моей мамы. Но жалела она только об одном: в том пепелище сгинули письма и фотографии единственного мужа, моего деда, Ивана, который пропал без вести на дорогах войны ещё в далёком 1943 году. Бабушка часто говорила о нём с какой-то затаённой улыбкой. Говорила всю жизнь, несмотря на то что была женой всего пару лет. Наверное, она была с ним по-настоящему счастлива. Так мало и так долго, раз любви её хватило до конца дней. Она жалела о его письмах, где жила любовь. Мама тоже помнила их – письма отца с фронта – и рассказывала мне, как пряталась в детстве на печи, открывала шкатулку с письмами и перечитывала их раз за разом, прикасаясь детскими пальчиками к почти выцветшим буквам, на которых застыли капельки её слёз – девочки-безотцовщины. Единственное, что осталось после голубоглазого Ивана, которого на деревне называли красивым. Красивым не только внешне, но и сердцем.
       Ну вот… что же я… Начала с вкусных обедов, но память увела меня в глубины самого потаённого, что до сих пор заставляет плакать мою душу – в несбывшееся счастье моей самой любимой женщины, бабушки Александры.