Генри Киссинджер. О Китае

Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.
Русский всегда напрямки и обязательно ввяжется в драку.

Сейчас не о русских, речь о Киссинджере. В возрасте 100 лет Генри посетил Китай и вел переговоры с Ван И. Начался его роман с Китаем в 70-е годы, когда они с президентом Никсоном установили с КНР дипломатические отношения.
К моменту написания книги ( 2012 год) Генри в Китае был более 50 раз и познал его существенно. Об этом и разговор, точнее о его книге и его мыслях.

С первых визитов сменилось 8 американских президентов и 4 поколения. Китай изменился значительно. Он стал сверхдержавой, но исключительность его в культуре. Америка старается всех привести в свою веру и ее деятельность носит миссионерский характер. Китай же не старается привести других в свою веру. Однако история говорит о том, что никто не может сравниться с Китаем в искусстве понуждать соседей к уступкам, опираясь на свое превосходство. Китай являлся, как бы, миром в себе, а император имел вселенский статус, восседающим в «Тянься» - Поднебесной. По этой причине китайцы судят обо всем чисто со своих позиций.

У Китая были на то основания, потому как на протяжении 18 веков он был самой передовой, в том числе в экономике, страной. В 1820 году он производил 30% мировой продукции. Коррективы внесла промышленная революция.
Киссинджер вспомнил Конфуция и как создавались империи. Большинство – с помощью силы, с помощью силы они поддерживались. Когда силы истощались – они рушились. У Китая другая история. Он постоянно ратовал за консенсус, народу прививалась общность ценностей, к правлению допускали просвещенных чиновников. Китайцы никогда не придумывали мифы о создании космоса. Свою Вселенную им помог создать Конфуций. Его больше всего заботило внедрение гармонии, он внедрял принципы правления, правила ритуалов и сыновью почтительность.

Главная обязанность – знать свое место. Его философия искала спасения не личности, а государства через правила поведения отдельных индивидов.
Император высший властелин человечества – рода человеческого. Китай никогда не поддерживал американскую идею универсализма для распространения своих ценностей. К соседям ближним и дальним относился с «дружественной отчужденностью» и не стремились превратить их в свое подобие.

Первый Минский император в 1372 году говорил так: «Кто прибыл к нам со скромностью того мы провожаем с щедростью». А во времена Хань ученые утверждали: "Император не правит варварами, Те кто к нему приходит, не будет отвергнут, кто уходит, не будет преследоваться».
Министерство иностранных дел появилось в 1861 году, что стало итогом Опиумных воин. Его разместили в старом непрестижном помещении, бывшего департамента железных денег, давая понять его низкое положение, сохраняя различие между Китаем и другими государствами.

В прошлом Китай стремился не столько к завоеваниям, сколько к предотвращению вторжений и предотвращению создания варварских коалиций. Китай не хотел подминать под себя варваров, а только править на «свободном поводке». Он подкупал варваров или использовал демографические преимущества. Потерпев поражение, они переделывали захватчиков под себя.
Китайцы считали, что не всегда можно решить проблему, и тем более, что большой напор может привести к нарушению гармонии. Стратегия Востока отличалась от Западной. Китайцы редко шли на риск и действовали по принципу: все или ничего.

Им подходила политика разработки долговременных ходов, тонкость мышления, использование окольных путей и терпеливое накопление относительных преимуществ.
Тут, кстати, время привести в пример игру «вэйци» - окружающие фишки», которая на Западе именуется по-японски «го». В России она называется «облавные шашки». Эта игра учит стратегическому окружению и психологическому преимуществу, минуя конфликты. Об этом за тысячи лет говорил генерал Сунь У периода Весен и Осеней (770-476). Оформил их в своем сборнике «Искусство войны» Сунь-цзы.
У него победы чаще совершались без сражений, потому как все продумывалось заранее. «Осторожный правитель благоразумен, к действиям относится предупредительно. Сохранять мир, не задействуя армию, используя уловки и дезинформацию».

Нынешний Запад тоже не хотел воевать с Китаем, он стремился торговать. Первую миссию с этой целью совершил в Поднебесную Джордж Маккартни в 1793-1794 гг, но пропасть между цивилизациями, в том числе в дипломатии, не позволила достичь ему успеха.
Китайцы отнеслись к англичанам как к бесцеремонному и не осведомленному ни в чем варварскому племени, ищущему особой милости от Сына Неба. Китай оставался приверженным своим сельскохозяйственным путям развития с его растущим населением, для которого производство продуктов питания становилось все более насущным, а его воспитанная на конфуцианстве бюрократия ничего не знала об основных элементах индустриализации: паровом двигателе, кредитах и капиталах, частной собственности, общем образовании.

Надо признать, что во времена Маккартни преимущества от торговли с Западом были далеко не столь очевидны: поскольку валовой внутренний продукт Китая приблизительно в семь раз превышал английский, возможно, императору (Цяньлунь) было бы простительно думать, что именно Лондон нуждался в помощи со стороны Пекина, а сов

Новая британская миссия появилась у берегов Китая в 1816 году, сразу же вскоре после свержения Наполеона. Ее возглавил лорд Амхерст.
На сей раз задержки из-за протокола переросли в физическое столкновение между британскими посланцами и придворными чиновниками, собравшимися в комнате перед тронным залом. Когда Амхерст отказался выполнить обряд коу тоу перед императором, которого китайцы назвали «Владыкой Вселенной», его миссия тут же и закончилась.
В 1834 году английский министр иностранных дел лорд Пальмерстон направил еще одну миссию, решив добиться большого прорыва.

Пальмерстон, известный как человек, слабо разбирающийся в тонкостях регламентаций Цинской династии, направил морского офицера – шотландца лорда Напье – с инструкциями, противоречащими одна другой. С одной стороны, требовалось «быть законопослушными и соблюдать обычаи Китая», с другой – одновременно просить установления постоянных дипломатических отношений и размещения британского посольства в Пекине, получения доступа в другие порты на китайском побережье и в то же время установления свободной торговли с Японией.

Судьба сама распорядилась в пользу китайцев, избавив их от заносчивого варвара, когда оба – и Напье, и его переводчик – подхватили малярийную лихорадку и покинули сей мир..
Кульминацией конфронтации стало требование англичан по ввозу в Китай опиума. Про опиум и миссию Линь Цзэсюя я писал подробно, потому на этих событиях останавливаться не будем.
Приведу только высказывание губернатора Ци Шаня: «Китайские пушки, сохранились еще со времен Минской династии, а «все, кто командует орудиями, являются офицерами с литературным образованием… у них и понятия нет о вооружениях» .
Примечательно заключение по итогам войн Киссинджера, что проиграв англичанам, китайцы стали играть «роль послушных учеников, стараясь измотать силы противника».
 
Новый переговорщик князь Ци Ин изо всех сил старался установить личные отношения со «старшим над варварами» Поттинджером. Он одаривал Поттинджера подарками и демонстративно обращался к нему как милому и «близкому» другу (он специально для этой цели произносил это слово звуками соответствующих китайских иероглифов). В знак глубокой дружбы между ними Ци Ин даже обменялся с Поттинджером фотоснимками своих супруг и объявил о желании усыновить сына Поттинджера (он оставался в Англии, но стал после этого известен как Фредерик Кэин Поттинджер)
В итоге были подписаны Нанкинский (1842) и дополнительный Хумэньский (1843) договора.От китайцев подписал князь Ци Ин. Американцы загорелись политикой «открытых дверей».  Китайское государство потеряло свое превосходство.

Причины поражения исследовал Вэй Юань (1794-1856), помощник генерал- губернатора Линь Цзэсюя. Он написал труд «Планы морской обороны». Он писал:
«Сегодня английские варвары не только оккупировали Гонконг и накопили огромное количество богатств, чем они гордятся по сравнению с другими варварами, но также открыли порты и добились распространения прав благоприятствования и для других варваров. Так зачем же давать возможность английским варварам благодетельствовать другим варварам и тем самым увеличивать число их сторонников, уж лучше нам самим дать им эти блага, дабы иметь возможность их контролировать.¬
Другими словами, Китаю следовало бы предоставлять концессии всем алчущим странам, а не позволять Великобритании получать их и иметь свои выгоды от дележа добычи с другими странами. Механизм достижения поставленной цели заключался в реализации принципа наиболее благоприятствуемой нации: любая полученная одной страной привилегия.

Время — понятие субъективное. В пользе от предлагавшихся Вэй Юанем хитроумных маневров можно было бы убедиться только в случае, если бы Китай вооружил себя «наивысшими техническими достижениями варваров».
Тем не менее, стремясь выдержать натиск, Китай стал опираться не на технику или военную силу, а на два традиционных для него ресурса: аналитические способности собственных дипломатов, а также на выносливость и веру народа в свою культуру. Была выработана искусная стратегия натравливания новых варваров друг против друга. Так, китайские дипломаты настроили Россию и Японию друг против друга, взаимно нейтрализовав масштабы и длительность вторжений и той и другой страны. Часто вспоминали высказывание Мэн-цзы о том, что «он слышал об учениях нашей земли, чтобы изменить варваров, но я никогда не слышал, чтобы кого изменили варвары».

 Главной в заключенном в 1858 году Тяньцзиньском договоре являлась уступка, которой Лондон тщетно добивался почти шесть десятилетий: право на учреждение постоянной миссии в Пекине. Договором также разрешались поездки иностранцев по реке Янцзы, открывались дополнительно «договорные порты» для торговли с Западом, устанавливалась защита китайцев, обращенных в христианство, и западных проповедников христианства в Китае (реализация такого положения оказалась бы особенно трудной для цинов, учитывая Тайпинское восстание).
Французы и американцы заключили собственные договоры на аналогичных условиях в соответствии со статьями о наиболее благоприятствуемой нации.

Договорные державы теперь все свое внимание обратили на установление постоянных посольств в явно враждебно настроенной столице. В мае 1859 года новый английский посол Фредерик Брюс прибыл в Пекин для обмена ратификационными грамотами по Тяньцзиньскому договору, дававшему ему право обосноваться в Пекине.    Обнаружив, что главный маршрут следования — река Байхэ — перегорожена железными цепями и заостренными пиками, он приказал отряду английских моряков убрать препятствия. Однако китайские вой¬ска нанесли удар по группировке Брюса, открыв огонь из недавно укрепленных фортов Дагу в провинции Чжили. В результате последовавшего сражения было убито 519 и ранено 456 англичан.

При Этом Великий князь Гун сослался на древнюю китайскую пословицу: «Склоняться к миру и дружбе, когда временно ты вынужден делать это; использовать войну и оборону в качестве своей подлинной политики».
Претворять в жизнь политику великого князя Гуна доверили Ли Хунчжану, высокопоставленному мандарину, прославившемуся командованием войск при подавлении цинами Тайпинского восстания. Честолюбивый, образованный, бес-страстный перед лицом унижений, великолепно разбирающийся в классических китайских традициях, но необычайно остро понимавший их опасность, Ли служил на протяжении почти 40 лет, представляя Китай в его отношениях с внешним миром. Он относил самого себя к числу посредников между настоятельными требованиями иностранных держав территориальных и экономических уступок и экспансионистскими притязаниями китайского двора на политическое превосходство.

Его политические установки по определению не получали полного одобрения ни одной из сторон. В частности, внутри самого Китая о Ли Хунчжане сложились противоречивые представления, особенно среди тех, кто выступал за более конфронтационный курс. И все же его усилия — выполнение их осложнялось враждебностью традиционалистской группировки при китайском дворе, периодически настаивавшей на военных действиях с иностранными державами при минимальной подготовке, — демонстрировали замечательную способность лавировать и, как правило, смягчать крайне неприятные альтернативы для Китая периода последних лет правления цинов. Свою политику китайцы назвали «политикой самоусиления».

Еще в 1863 году Ли Хунчжан считал, что Япония станет главной угрозой безопасности Китая. И призывал балансировать между опасностями внешних сил и не позволять ни одной доминировать. Победить можно только их разделяя.
Председатель Мао даже предлагал для управления соединить методы Маркса и Цинь Шихуанди. Мао сформулировал доктрину «перманентной революции»., достигая в конечном «да тун» - Великой гармонии. Этого, как считал вождь, можно достичь через великие и многочисленные трудности и потрясения, когда народ, пройдя их, закалится и очистится. Мао начал с «большого скачка». Он говорил : «Не равновесие это нормальное состояние, равновесие – это временно».
Ныне Китай готовит «Отдельную кухню» и просто так простачком общаться ни с кем не хочет".

Как отмечает автор книги китайцы всегда являлись хитрыми проводниками «реалполитик» и адептами стратегических доктрин, четко отличавшихся от стратегии и дипломатии, которые предпочитали проводить на Западе. Бурная история учила китайское руководство тому, что не каждая проблема имеет свое решение и что чересчур большой упор на полное господство над каким-то отдельным событием может разрушить гармонию Вселенной. У империи было слишком много потенциальных врагов, чтобы она чувствовала себя в полной безопасности.
 
Если бы вдруг каким-то чудом в судьбе Китая возникла эта самая полная безопасность, то он все равно не ушел бы от потенциальной угрозы: Китаю всегда приходилось учитывать основные принципы жизни десятка соседних стран с разительно различными историями и устремлениями. Когда же конфликты интересов случались, китайские государственные деятели очень редко шли на риск и действовали по принципу: все или ничего. Их стилю ближе всего подходила разработка долго временных ходов. Там, где в западных традициях предпочли бы решительное столкновение сил и сделали бы упор на героические подвиги, для китайцев идеальной тактикой являлись подчеркивание дипломатических тонкостей, использование окольных путей и терпеливое накопление относительных преимуществ.
В этом и кроется различие в целях китайских и западных стратегов: первые стремятся к достижению относительного преимущества, вторые – к полной победе.