Двенадцать с половиной

   - Жмуриков везут! Жмуриков везут! – орал на всю ивановскую Изя Кац и размахивал над головой каким-то дореволюционным картузом.
   Давид открыл глаза.
   Боль слегка отступила и можно было идти в больницу. В блеклом небе ярилось и клонилось к западу июльское солнце. Озабоченно ворковали голуби, гоняясь друг за другом. На недавно построенной детской площадке вожделенно матерились школяры.
   - Жмуриков везут! – заорал Изя Кац, встав перед скамейкой, на которой сидел Давид, руки в боки.
   - Сколько? – деловито спросил местный столяр, а за сто граммов – на все руки мастер, Николай Кузьмич.
   - В больницу свежих жмуриков везут. Аж двенадцать с половиной штук! – ответил малец, всем своим видом показывая, что ему никак не восемь лет, а целых десять. – На всех хватит!
   - Господи, счастье-то какое! – всплеснула руками бабка Серафима. – Старый, кончай диван давить. Живо надевай галоши и беги в поликлинику…
   - Чего я там не видел? – пришел из глубин распахнутого окна густой бас деда Стаса, мужа бабки Серафимы, здоровенного мужика под два метра ростом.
   - Желудка своего пропитого ты там не видел. Печени развалившейся. Да, может, на этот раз яйца достанутся. Кацавейку мою захвати, ирод клятый, я тоже пойду.
   - А почему с половиной-то? – поинтересовался Николай Кузьмич, собирая с доминошного стола свой инструмент.
   - От водителя микрика, говорят, только половина и осталась, - стараясь быть степенным, ответствовал Изя, но на последнем слове выскочила предательская сопля и ее пришлось ликвидировать рукавом. Однако впечатление значимости было испорчено.
   Тут в голову Изе пришла мысль, что с такой новостью, ему будут рады на городской площади, а не только во дворе, и он во всю прыть понесся туда. Но – добрые новости быстрее детских сандалий – городок уже бурлил, а по центральной улице и площади к поликлинике тянулись жители.
   Закатное солнце поливало крыши и стены последними лучиками, но это никого не останавливало. Главное – попасть на прием к терапевту или эндокринологу, да хоть к черту, чтобы оттуда уже с направлением – в больницу. Ну а гинекологам, ортопедам и прочим отоларингологам придется упираться до глубокой ночи, а кому и до утра.
   «Сегодня врачам будет не до меня,» - подумал Давид и сбавил шаг: пара автобусов дребезжала по городу только с десяти до трех. Один ходил по главной улице, другой поперек. Назвать эти разваливающиеся на ходу автоодры автобусами было, конечно, преувеличением, но за последние десять лет столько всего поменялось, что разобраться в названиях, явлениях, а тем более законах нормальный человек уже был не в состоянии. А себя Давид считал нормальным, отказывая в этом всем окружающим. Без исключения. Скорее всего из-за ненормальности окружающих у Давида и развился порок сердца, потребовавший срочного шунтирования. Во всяком случае так утверждала колдунья Ванесса, которая три недели снимала с него порчу и сглаз. А когда снимать больше было нечего, так как у Давида кончились деньги, отправила к врачам. Операция была назначена на завтра, и вот – на тебе! – жмурики.
   Проблема была, конечно, не в мертвецах, а в фузогенах. Их изобрел какой-то итальянский хирург, который кому-то когда-то там пересаживал голову. Пересадил или нет, никто уж и не помнит, а вот фузогены вошли в обиход. Насколько понимал Давид они обеспечивали приживаемость донорских органов у пациентов. И если поначалу приживаемость была фифти-фифти, то с тех пор наука шагнула широко: появились фузогены плюс, фузогены два плюса, и вплоть до фузогена десять плюсов. Для кого именно изготовлялся фузоген десять плюсов оставалось только гадать, так как сам правитель получал фузоген девять плюсов. А депутатам и прочей мелочевке, навроде мэров, перепадал только фузоген 5+. Понятно, для некоторых это изобретение стало гарантией вечной жизни, а для большинства – способом поправить здоровье. Так что свежие трупы разлетались, как горячие пирожки.
   Депутаты, естественно, подчистили законодательство и Конституцию. Правитель издал соответствующие указы, и пошло-поехало. На первых порах по всему миру прокатилась волна смертоубийств. Но потом ее насильственно прекратили, когда выяснилось, что каждый десятый житель матушки Земли уже отправился на встречу с праотцами, а еще больше находится в перекрестии прицела. То есть являются потенциальными оргдонорами, как деликатно выразилась единственная в стране газета «Мир вам». За прекращение смертоубийств человечество заплатило, конечно, свою цену: двадцать процентов народонаселения, ну да ради доброго дела не жалко…
   В палате Давида было душно, шумно и темно. Все двадцать койкотел присутствовали. Четверо заядлых доминошников рубились в «козла», четверо видом поумнее расписывали «пулю», двое у северной стены изощренно ругались, а остальные слушали, подзуживая то одного, то другого, чтобы только скандал не утих. Спал только дедок на соседней с Давидом койке. Впрочем, он спал в той же позе уже вторую неделю, так что ничего необычного.
   В коридоре тоже было людно и шумно, зато от хлябающих дверей тянуло вечерней прохладой. Выходить на улицу запрещалось правилами, а толкаться у окна рядом с туалетом не хотелось.
   Давид присел на стул у стены, чувствуя, что еще немного и он потеряет сознание.
   - Подыми-ка ноги, милок, - рядом орудовала шваброй санитарка бабка Любка, как она сама представлялась. – Щас по-быстрому дотру и буду вас сортировать, кого куда…
   - Да я не с ними, - кивнул головой на прибывающих Давид. – У меня сердце…
   - У всех сердце, - вся бабка Любка, казалось, состоит только из необъятного таза и грудей, по-над которыми болталась скошенная к переносице голова с вытаращенными белесыми глазами. - А ну-ка, цыц тут все, разгалделись, как лягушки на выгоне…
   Коридор мигом смолк. Но через секунду издали, от туалета донесся визгливый голос колдуньи Ванессы:
   - А я вам говорю, что я первая. Вы вообще тут не стояли. Если хотите знать, это я устроила аварию, так что вы должны мне в ножки поклониться…
   - Ты куда подевался, мучение ты мое, - донеслось от входной двери. Это бабка Серафима Войцеховская опять потеряла своего благоверного Стаса.
   - Что означает, в женском отделении мест нет? – бежала за врачом Изольда Соломоновна Кац. – Так положите меня с мужчинами! Ви только поглядите, вот же ж один выезжает бесповоротно, а меня не хотят!
   Действительно из палаты Давида качки-санитары вывозили тело его соседа, спящего дедка. Один из санитаров жевал мясной бургер, а другой прятал в рукаве электронную сигарету с канабисом.
   - Вот жаба, - злобно выдавил из себя мужчина приличного вида, по всему – инженер или водитель такси. – Сдох от старости, а мог бы осчастливить кого…
   - Да в нем от ветхости даже черви перемерли, - прокомментировал кто-то.
   - Да мне бы только нижнюю челюсть и с пяток зубов, - жалилась непонятно кому опрятная бабуля лет восьмидесяти. – А тут понабежали…
   - Питбулям зубы не положены! – изрек приличный мужчина и хохотнул.
   - Что ты имеешь против питбулей? – возвысил голос долговязый парень неопределенного возраста, по утрам на пробежке Давид, бывало, встречал его с несколькими собаками на сворке. – Погоди встретишься с моим Файтером, тогда запоешь. Тогда тебе понадобится не только селезенка, но и все остальное.
   - Жмурики, жмурики, все мальчишки дурики, - прыгала по кафельным квадратам пола, как по классам, девчушка лет пяти. – Мам, а двенадцать с половиной трупов это много или мало?
   Она подбежала к дородной бабище с красными руками и ярко-мясного цвета помадой на губах.
   - Говорят, первая партия мертвых уже в операционной, - бабища не обратила на дочь никакого внимания. – И мэр, вроде бы, тоже там, уже под наркозом…
   - Ему-то отдельную палату выделят, - завистливо протянул долговязый любитель собак.
   - Жмурики, жмурики, все мальчишки дурики, - девчушка в белом сарафане вернулась к своей игре.
   Давид обессиленно закрыл глаза.
   - Да врут, что трупы уже в операционной, машина только подъехала… Во! Завозят…
   Действительно, через главный вход санитары проталкивали каталки с мертвыми людьми в черных пластиковых пакетах и нещадно матерились на все прибывающих посетителей. Они ставили каталки возле грузового лифта и выбегали за следующим.
   - Ви конечно может надсмеяться над старым евреем, но я скажу вам, положа руку на сердце, откуда-то пахнет, - неожиданно возвысил голос Моисей Соломонович Шафф, брат Изольды Соломоновны.
   В который раз в коридоре наступила гробовая тишина.
   - А ну, кто там поближе, откройте пакет! – рявкнул от дверей процедурного кабинета Станислав Войцеховский, которого никто иначе как Стасом не звал.
   Сразу несколько человек бросились выполнять указание, и по коридору поползла густая тошнотворная вонь. Праздничного настроения как не бывало. Глубокий выдох не то отчаяния, не то возмущения, не то отвращения прошел по толпе от грузового лифта до дверей туалета.
   - Это ничего, - опять возвысил голос Моисей Соломонович, вновь оказавшийся в центре внимания, - они сейчас формалинчиком все прополощут и вставят нам…
   - Да я первее вставлю им! -  рявкнул Стас и саданул по двери процедурки так, что та слетела с петель.
   - Во гады! – поддержал его долговязый любитель питбулей и ударил кулаком по портрету главврача на стене.
   Портрет жалобно крякнул и оказался на полу.
   Исчезнувший на несколько секунд в процедурном кабинете Стас появился в дверном проеме, неся над головой квадратную бутылку с надписью «Этиловый спирт» и рисунком скрещенных костей с черепом.
   - Будет им сейчас формалинчик! Расступись, честной народ! - он открыл бутылку и влил в себя не меньше стакана прозрачной жидкости.
   Крякнул, занюхал рукавом и с размаха грохнул бутылку об пол. И бросил зажженную спичку. А в коридоре тем временем творилось невообразимое. Кого-то рвало, кто-то орал призывно со ступенек лестницы на второй и третий этажи. Четверка доминошников, прыгая через огонь, пробивалась в процедурный кабинет за спиртом. Бабка Серафима прокладывала себе путь на улицу с помощью электрошокера, волоча за собой пьяного Стаса. Визжала истерично бабка Любка, прижатая к дверям подъемника каталками с телами.
   Давид с трудом выбрался на свежий воздух и был удивлен тем, сколько народа собралось близ больницы. Торжественное ожидание горожан испарялось уже близ ограды. А на бетонной площадке близ входа царили непонимание, злоба, ненависть к медикам и друг к другу. С грохотом вылетело стекло второго этажа от брошенного камня. Из окон в конце здания вырвались языки пламени, окрашивая лица людей, кусты и деревья в зловеще оранжевый цвет. Люди кричали и визжали…
   Только отойдя метров на пятьдесят от звереющей толпы, Давид остановился, чтобы перевести дух. В груди горело и давило. Не хватало воздуха, и он хватал его открытым ртом.
   - А ви знаете, молодой человек, - раздался сзади голос Моисея Соломоновича, - почему самые смешные анекдоты евреи рассказывают только евреям и единственно про евреев?
   - Не интересовался как-то.
   - Потому что, если они это делают про людей другой нации, их бьют.
   - И часто?
   - Из века в век. Чувствуется мне, когда эта Варфоломеевская ночь закончится, во всем обвинят старого еврея Мойшу. После чего Моисей Соломонович отправится привычным для нас путем: по этапу, как это было с его предками, и предками его предков. Как это было во времена Сталина, Николая Второго, Александра Третьего, Екатерины Второй…Вплоть до Моисея…
   - Мойша, ты идешь или где? – вдруг раздался из темноты крик Изольды Соломоновны. – Абраша звонил, сказал, что полкурицы нас с тобой до утра ждать не будут.
   - Но ведь там была целая кура?!
   - Ровно до того момента, как ты оставил ее наедине с Абрашей.
   Шафф растворился в темноте. Только теперь Давид заметил, как много людей на улице в этот час. Одни бежали к больнице, другие торопливо возвращались.
   Во дворе Давид остановился возле осины, опершись о ствол рукой, переводя дыхание. Старые «хрущевки» утонули в грунте, и сквозь открытое окно первого этажа было хорошо видно происходящее внутри. Кузьмич стоял возле стола, держа на уровне груди стакан. За столом сидели долговязый любитель собак и вконец осоловевший, больше похожий на египетскую мумию Стас, а в дальнем углу комнаты переминался с ноги на ногу какой-то мужичонка в кургузом пиджачке.
   - Между первой и второй – промежуток небольшой, - пискнул фальцетом кургузый и плюхнулся на табурет.
   - Вот ты, Стас, всегда казался мне пришельцем с других, далеких планет, -  продолжая прерванный спич, возвысил голос Кузьмич. – Вот посмотрю на тебя, потом – на небо и…
   - Инопланетянину больше не наливаем, а то он упадет в тарелку, он уже заходит на посадку, - изрек долговязый.
   - Не перебивай. О чем это я говорил? – поморщился Кузьмич. – Ах да, о космосе. Ученые утверждают, что в результате флуктуаций в космосе нарастает энтропия, причем в геометрической прогрессии. Так давайте выпьем за…
   - За технический перевод, - съехидничал долговязый. – Твоя когда говорить, сразу же переводить для людей…
   - Убью! – пробудился негаданно Стас и хрястнул кулаком по столу, а точнее – по тарелке с огурцами.
   - В тарелку он все-таки попал, - констатировал долговязый…
   Продолжение было вполне предсказуемо, и Давид побрел к своему подъезду.
   Над входом – тусклая обсиженная мухами лампочка. Внутри пахло кошками, собаками, голубями, жареной картошкой и скисшей капустой. Истертые и, словно сморщенные, бетонные пролеты давались с трудом. У дверей квартиры его ждал Приблуда. Кот. Он терся мордочкой о косяк двери, ластился к ногам Давида и громко мурлыкал.
   Кот прибился к нему в начале весны. Он приходил, когда вздумается, потом исчезал на несколько дней, и вновь приходил. Специально для этого приблудившегося гулены у Давида всегда была в запасе баночка рыбного паштета.
   Он вывалил содержимое банки в блюдце, прошел в комнату и сел в кресло у окна. С третьего этажа хорошо было видно охваченное пламенем здание районной больницы. Приблуда запрыгнул к нему на колени и стал жамкать лапками его живот.
   - Жмурики, жмурики, все девчонки дуры, - донесся с улицы голос младшего Каца.
   - Изя, - в голосе Изольды Соломоновны звучали властные нотки. – Прекрати кидать камни в окна соседей, тебя в темноте все равно видно по голосу. Если ты хочешь разбить окно – тебе следовало это делать возле больницы, никто бы не заметил. Иди домой…
   - Я что, уже хочу спать?
   - Нет, ты хочешь кушать курицу.
   Давид закрыл глаза.
   …Яркое солнце било в веки. Он прислушивался к себе. Такая привычная боль за грудиной ушла почти окончательно. Приглушенно пикал какой-то аппарат. Над ним высилась капельница.
   - Где я?
   - Ну на тот свет, молодой человек, вам еще рано, следовательно, вы в областной больнице, - врач, стоявший к нему спиной и что-то объяснявший медсестрам, повернулся и посмотрел на него поверх очков. – Предваряя ваш следующий вопрос, скажу, уже вторую неделю. Вы, молодой человек, родились с серебряной ложкой во рту, как говорят англичане.
   - Это еще почему?
   - Почему говорят? Или почему родились? – доктор был похож на Айболита, каким его показывают в фильмах для детей. В «гусиных лапках» возле его глаз пряталось лукавство. – Ладно-ладно. В вашем городе сгорела райбольница. Были пострадавшие, поэтому к вам отправили несколько бригад скорой помощи. Когда вам стало плохо, ваш кот закатил такую истерику, что соседи вынуждены были вызвать полицию. Вас ведь готовили к операции, и в базе данных есть все анализы и эпикриз. Такая вот череда совпадений. Так что благодарите своего кота и не забудьте купить ему свежей рыбы. Как, вы сказали, его зовут?
   - Приблуда… Только я не говорил.
   - Приблуда на фене, языке уголовников, значит нож.
   - Не знал. Но пусть остается Приблудой. Поздно переименовывать.
   - Поздно. Включить вам телевизор? Для многих — это самый привычный способ возвращения в реальность…
   - Все равно.
   Доктор сказал что-то медсестре, и та щелкнула пультиком. Потом положила его рядом с Давидом. А врач подмигнул ободряюще и вышел.
   По ТВ показывали местные новости. Девушка-репортер ходила по пепелищу и что-то тараторила. Давид добавил громкость.
   - … выбрались через задний вход, - девушка пыталась изобразить на лице печаль и суровый стоицизм, но получалось это у нее плохо. – Коллектив районной больницы в полном составе вынужден был спрятаться в здании психиатрической лечебницы, предварительно выпустив оттуда всех пациентов. Их поиском и водворением обратно сейчас занимается полиция.
   - Здание психиатрии было выбрано неслучайно, оно, как видите, всего лишь в пятидесяти метрах от главного корпуса больницы, - репортер с трудом сдерживала улыбку. – Здесь пуленепробиваемые окна и массивные армированные двери, способные противостоять натиску разъяренной толпы. Слава богу, обошлось без необратимых последствий, но шесть человек, все-таки, пострадали. Больше всех – главный врач больницы, который был избит одним из нападавших. В полиции утверждают, что задержание бандита – дело времени.
   - Напомню. Основанием для беспорядков стала ложная информация о поступлении в больницу партии доноров органов. За доноров люди приняли пропавшую три недели назад группу спелеологов, причины гибели которых остаются неизвестными. Их тела были доставлены в больницу для экспертизы и опознания родственниками. Наверное, мы уже никогда не узнаем о том, как и почему погибли эти тринадцать человек, так как доставленные для судмедэкспертизы сгорели во время пожара. Студия…
   Диктор в студии канала, казалось, тоже едва сдерживала смех.
   - Спасибо, Виолетта. В продолжение этой новости, - она полуотвернулась и делано покашляла в кулачок. – В областном суде состоялось предварительное слушание по делу об организации беспорядков, поджоге больницы и нанесении телесных повреждений легкой и средней степени тяжести коллективу врачей. Первоначально дело было возбуждено против Моисея Соломоновича Шаффа, как главного инициатора противоправных действий. Но затем следствие сняло свои обвинения. Теперь главным фигурантом в деле признан несовершеннолетний Исаак Абрамович Кац, подстрекательские действия которого и стали причиной произошедшего.
   - В связи с тем, что Исаак Абрамович Кац не достиг возраста юридической ответственности, вся тяжесть вины, как считает следствие, лежит на его отце – Абраме Ицхаковиче Каце, с которого в суде взята подписка о невыезде. Ему грозит до десяти лет лишения свободы, именно столько запросила для него главный прокурор области, в качестве альтернативы предложившая ему за свой счет осуществить ремонт районной больницы и закупить уничтоженное пожаром оборудование. К другим новостям…
   - Да брешут они все…
   Только теперь Давид заметил, что он в палате не один. У двери стояла бабка Любка, сжимая руки и глядя куда-то в сторону.
   - А вы как здесь? – удивился он.
   - Прости ты меня, рухлядь старую, - было в тоне ее голоса и фигуре нечто, чего он видеть и слышать не хотел. – Я ведь там притворилась сильно пострадавшей и за тобой увязалась. А все потому, что думала, ты – богу душу отдашь, а мне твои органы достанутся. У меня ведь и печень, и селезенка, и почки… все органы внутри болят. Я-то смерти тебе желала… Даже сама убить хотела, пока ты тут без сознания валялся. Но убийцам по закону органы жертвы не положены, самого на органы могут пустить… Хотя что с меня взять, с развалюхи. Прости меня.
   Теперь она смотрела прямо в глаза Давиду, и было видно, какого труда стоило ей эта просьба о прощении.
   - Все нормально, - он проглотил комок. – Все хорошо. Со всяким может случиться.
   - Спасибо тебе, пойду поплачу в одиночестве, - и она осторожно, бочком протиснулась в дверной проем.
   За окном плескалось июльское солнце. Где-то на ветвях деревьев чирикали воробьи. По коридору шаркали шлепанцами пациенты. А по телевизору показывали кадры с места аварии пассажирского самолета и рассказывали о появлении в ближайшее время каких-то холигенов. После введения холигенов в организм, тот способен восстановить утраченные органы: отрастить потерянную руку или удаленную печень. В перспективе же, имея группу клеток человека, врачи смогут создавать его физическую копию.
   Настенные часы показывали 12:30.
   Давид закрыл глаза.