Внучачья приливка 17 - В школу

Вот и сентябрь. Елисей загрустил:
 
- Снова в школу! Так не хочется!

- А что так? Хорошо же. С друзьями увидишься, много нового узнаешь за год, - попыталась я примирить внука с неизбежной школьной пахотой. Но мне это не удалось. Елисей возразил:

- Я и без школы могу много нового узнать. Зато не надо рано утром вставать, уроки делать.

- Это вряд ли, - возразила я, - Без обязательного самопринуждения к необходимым делам и обязанностям человека из себя не сотворишь.

- Сотворишь. Ведь хорошо же: встаешь, когда тебе хочется, делаешь то, что хочется, идёшь, куда хочется. Класс!

- И совсем не класс, - снова противно не согласилась я.

- Почему? – удивлённо повернулся на меня внук.

- А потому. В человека можно превратиться только тогда, когда можешь управлять своими «хочу» и «не хочу». Тебе не хочется, а ты же умный, и ты понимаешь, что надо, тогда берешь себя за шкирку, поднимаешь с кроватки и выволакиваешь себя туда, где должен быть. И всё это через «не хочу». Это называется воспитание силы воли. Таких людей называют по-настоящему сильными, а не тех, кто мышцУ накачал.

Елька, грустно вздохнул. Я, продолжила:

- Думаешь, папе с мамой сильно хочется все свои необходимые дела, порой нудные, тяжёлые, делать. Но они свою Нехочуху загнали далеко-далеко, и она даже не пытается свой нос высунуть.
 
- Ну и чего в этом хорошего? – вредно спросил внук.

Я подскочила на месте:

- Как чего?! У нас есть вы! Если б родители не трудились, выращивая вас, как растения, у нас замечательных внуков просто б не было.

Елька молчал, обдумывая мои слова. Я решила мальчишку совсем окунуть в тему, вспомнив, что вчера читала заметки ополченца с позывным Ногай, которые меня мучили и не уходили. Мелькнула мысль: наверное, жёстко об этом с девятилетним ребенком говорить. Но потом всё-таки начала читать, понимая, что только так можно внука заставить иначе смотреть на его нежелание ходить в школу.

Елька знает о событиях на Украине, с тревогой прислушивается к разговорам о событиях, происходящих там. Объяснять ничего не пришлось, ему всё было понятно. Ополченец с позывным Ногай писал:
 
- "В Пятихатках есть семья — мать похоронили. В Жеребянках у женщины дочь убило в коровнике, — рассказывает Ногай. — В Нестерянке парнишка есть, ему семь лет. Родители погибли, а бабушка не ходит. Он сам отца с матерью хоронил во дворе. Собираем гуманитарку для них, бабушка не хочет уезжать — за дом боится. А ребенку нужно в первый класс. Каждый день он выходит и смотрит на могилы родителей".

Осторожно посмотрела на внука. Он не отводил взгляд от текста, потом повернулся ко мне:

- Как же он живёт?

- Трудно живёт. Наши, когда получается, подкармливают их с бабушкой.
А потом добавила:

- Представляешь, с какой бы радостью он пошел бы в школу. С мамой, папой, держа их за руки, с цветами и улыбками он бы не шёл, бежал в школу. А он приходит на могилы родителей.

Елька молчал долго. Я не отвлекала, понимала – осмысливает. Что-то поменялось в его лице и в глазах. Передо мной сидел совсем другой мальчишка: посерьёзневший, думающий, понимающий.