Глоточек чернил. Мораль у Диккенса

Диккенс, как известно, был вдохновенным, неутомимым и беспощадным критиком британской парламентской системы, британского судопроизводства, британской прессы, да и, пожалуй, всего британского общественного строя. В то же время его страстная сатира весьма обескураживала фанатов левостороннего движения: Диккенс не работал «по площадям», не целил в классы или сословия, не изобличал социальные антагонизмы, не призывал к революционной борьбе; порядочные люди и подонки распределены среди диккенсовских лордов и диккенсовских бродяг не менее равномерно, чем щебень в идеально уплотнённом асфальтовом полотне на A1 road. Вопреки советским агиткам, «вершина реализма» (с основательной плешью) не принадлежал и модельному ряду «буржуазных гуманистов», оснащённых головным светом пониженной мощности, коим, в соответствие с марксистской инструкцией, при обсуждении социальных проблем надлежало ограничиваться беспомощными жалобами на слишком медленный прогресс или упадок цивилизации и культуры, недостатки воспитания или извечное несовершенство человеческой природы и для которых истинные закономерности человеческой истории рассеивались в многообразии социальных взаимодействий и терялись из виду, словно дорога при тяжёлых метеоусловиях. 

Своё мнение автор «Повести о двух городах» излагает иносказательно, предъявляя читателю для опознания двух состоящих в родстве полифемов: лондонский уголовный суд Олд-Бейли и парижский Революционный трибунал.

Расписывая лондонскую юстицию, Диккенс резонно не жалеет чёрной краски: бесстыжие служители подглядывающей одним глазом через повязку британской Полифемиды готовы с лёгкостью погубить заведомо невиновного человека ради славы разоблачителей вымышленного заговора – на том свете им вероятно понадобится дополнительная термостойкость. Однако прокуроры и судьи Олд-Бейли всё же вынуждены орудовать в соответствие с определёнными принципами, которые они стараются извратить, которыми пытаются манипулировать, но которые они не в состоянии игнорировать. Эти циничные крючкотворы не всесильны и лишены возможности отправить невиновного человека на плаху, руководствуясь лишь собственной прихотью – для обвинительного приговора требуются формальные основания: подкупленные свидетели, липовые улики. Если же доказательств вины недостаточно, то челюсти разжимаются и жертва выскальзывает на свободу.

В отличие от своего лондонского церемонного собрата, Парижский революционный трибунал не нуждается в фактах, даже фальшивых, не имитирует состязательность и без процессуальных затей расправляется с теми, кого заранее назначил своими врагами.

Как бы Диккенс не презирал мелочность и сутяжничество британских институтов – парламента, прессы, суда, – он осознавал нравственное превосходство Британии, играющей по правилам, перед теми странами, где никаких правил нет вообще и где царит неприкрытый произвол. Право и мораль – это неразъёмная конструкция. Нравственный прогресс совершается там, где перья украшают банку с чернилами, а не хвост стрелы.