Третий побег 17 глава

17 глава. Месть

Распахнутая дверь в кабинет к мастеру не скрипела, сам он сидел, задрав острый нос, беспечно глазел через окно на небо. Жилистые руки он сцепил в замок и вытянул на стол, вроде не замечал, что мы вошли и выстроились по стеночке в ожидании задания.
– Гутен морген, – друг за другом поздоровались мы, недоумевая на его безделье.
– Гут, гут, гутен морген, алес гут, – пробормотал он и не спеша оглядел нас, как будто видел в первый раз.
– Ну и где вы ночевали? – неожиданно улыбнулся мастер.
Оно и понятно, что он волновался, последние недели англо-американские армии наступали со всех сторон, по лесам и хуторкам шатались дезертиры, фанатичные фольксштурмисты и гитлерюгенды. Так что мы старались особо от станции не удаляться, ночевали в мастерских депо. Заботы об обеспечении лагеря у нас отпали, если что и прошерстили, так для себя про запас.
Мастер приехал раньше обычного, говорит, с рассветом спать уже не может, солнце будит. Он загадочно улыбался, кивая в такт своим размышлениям, вроде чего-то хотел от нас услышать.
– Вот и хорошо, вы меня домой проводите, дети, так будет правильно…
– А у нас же смена, как же… – опешили мы.
Старик ухмыльнулся и пояснил, что фрау позвонила, что Смиты и Томми в гости приехали, весь народ ломанулся в город к ратуше, лагерь наверняка освобождают, не надо и вам попадаться на глаза, никто не знает, чего ждать…
Вот так вот!
Ждали-ждали и дождались. А чего бояться-то? Документы-то у нас в порядке, но, впрочем, это же фрау от подруги узнала. Всё правильно, они же немцы, им есть чего бояться… А я как-то и не думал об этом, старушка как старушка.
Мастерские в депо опустели, наверно, все в центр к ратуше рванули, даже двери не закрыли, а там же у нас в шкафчиках есть приличная одёжка на выход. Мастер посоветовал взять с собой, в этом хаосе пока работы не будет, пригласил погостевать у него.
Поскольку мы привыкли его слушаться под страхом сдачи в гестапо, то так и поступили, закинули мешки за спину и потопали. Наконец-то не надо бояться бомбардировок. Говорят, от Берлина камня на камне не осталось, а как же люди?..
Заслышав отдалённую перестрелку, мы ускорили шаг, старику предложили ехать на велосипеде, так ловчее будет, пожалуй, фрау права, не следует шляться…
Да что за навязанные старухой страхи?
Это же освобождение, войне конец, и мы выжили. Вот и сосед-фермер катит тележку с молоком сдавать на маслобойню четко по расписанию. Немцы остановились, перекинулись новостями. Фермер знал уже, что танки британцев в городе, но порядок нарушать нельзя… Мы, конечно, недоумевали, да и прежде не понимали у бауэра, ведь он резал свинью, мясо сдавал, а потом шел в магазин и покупал по талонам положенное его семейству. Нам такого порядка никогда не понять.
Мы застали фрау в гостиной у громкоговорителя, она сидела у окна, подперев кулачком щеку, конечно, видела, что мы пришли, но не засуетилась, а облегчённо вздохнула. Видимо, сарафанное радио успело накрутить ей нервы. Говорят, мальчонку пристрелили, перебегал дорогу автоколонне, на окрик военных не остановился. В городе переполох и столпотворение, и она очень рада, что мы все живы, и никуда нас не выпустит.
День прошел весь в слухах и новостях по местному радио. Прошло сообщение о капитуляции в Люнебургской пустоши. 5 мая 1945 года правительство Деница сдалось британской и канадской двадцать первой группе армий, да только не все послушались приказа.
Нас освобождали англичане, Томми, значит, как их называли. Мы только и делали, что чаёвничали, обедали, перекусывали, ну и, конечно, помогали по хозяйству. Спать нас оставили в гостиной. В первый раз я мылся в настоящей ванной комнате, лежал и не верил, что бывает такое счастье. Раньше я ванну представлял как корыто какое заграничное, а тут…
Мастер на ночь закрывал ставни, мол, мало ли кто забредет на огонек, так спокойней. Конечно, старик был прав. Курей он тоже запер и всё сокрушался, что нет больше овчарки. Так долго мы никогда не спали, подскакивали в три утра, как на работу в лагере будили. Изумленно оглядывались при лунном свете, прислушивались, трогая белое бельё, принюхивались и проваливались в блаженство. Ни вшей, ни храпа, только кошка зевнула и тоже повернулась на другой бок, подозрительно глянув на нас.
Известие по радио о капитуляции Германии, подписанной в Реймсе, днем 7 мая мы слушали, опешив, не верили, крутили ручку приемника в поисках разных станций. Слёзы катились сами по себе, мы их даже не замечали, внутри всё дрожало, сердце трусилось, как овечий хвост, часто-часто. Мы трое обнялись, цепко сжимая плечи друг друга, к нам подошел мастер, раскинув руки, обхватил всех разом, что-то пришептывая на своем.
Какой-то журналист выдал информацию в эфир вопреки запрету и явно поспешил, так как русские потребовали подписывать безоговорочную капитуляцию в Берлине. Черчилль и следом новый президент США Трумэн официально объявили днем 8 мая об окончании войны. И только 9 мая сообщили наши, Левитан периодически повторял это долгожданное сообщение по радио весь день.
Историческая справка:
Поскольку немцы официально установили окончание операций на 8 мая в 23:01 по центральноевропейскому времени, этот день отмечается по всей Европе как День Победы. Большая часть бывшего Советского Союза отмечает День Победы 9 мая, поскольку окончание боевых действий произошло после полуночи по московскому времени.
https://en.wikipedia.org/wiki/End_of_World_War_II_in_Europe

Освободили лагеря как трудовые, так и концентрационные. Это слово – концентрация, нас сильно удивило. Мы-то были уверены, что концлагерь образовано от слова конец, ведь именно так и происходило в них, для этого они создавались, чтобы кончать людей. Фрау смотрела с каким-то детским испугом на наши объяснения с мастером, может, и хотела что-то возразить, чем там им мозги промывали, но благоразумно не решилась влезать в наши толкования, только поставила бутылку шнапса. Многие вещи мы понимали по-разному, но никто не стремился что-то доказывать, все словно замерли в ожидании определённости.
Что дальше?
Основной концлагерь Бухенвальд в апреле сорок пятого освободили американцы, мы же попали под англичан, и по слухам, это был лучший вариант оккупационных властей. Томми развернули полевые госпитали для гражданских, многие заключенные были определены в городскую больницу. Мастер упрашивал нас пожить у него, что и понятно, при таком людском наплыве немцам в уцелевших домах грозило подселение. Вскоре ему позвонили со станции, вызвали на работу. Нас это даже порадовало, мы направились пёхом, фрау собрала нам бутеры на обед, попросила уточнить, что теперь творится с карточками в лавках. Мы поклялись, что вернемся вместе с дедом с работы, так она его называла.
Первым делом с нами побеседовали, наскоро проверили документы. Чтобы сфотографироваться на новый пропуск ди-пи (displaced person – перемещённое лицо), мы обрядились в свои костюмчики, пышный галстук в красный горошек нам на троих подарила фрау. Пропуски как были, так и оформили на поляков, потому как никаких других документов не имелось, и проявлять себя настоящими мы решили не торопиться. От лишних проверок нас спасал 1927 год рождения, мы явно до 1939 не были гражданами СССР, по малолетству с нацистами не сотрудничали, на работах оказались против воли, поэтому могли избежать передачи в советскую зону оккупации.
В голове кишел полный сумбур, сердце дрожало от волнения. Не верилось – неужели всё позади? Вокруг неразбериха, как бы не попасть из огня да в полымя, поэтому быть ближе к знакомому пристанищу и кухне гораздо проще, чем объяснять свои побеги и перемещения через всю Европу. Не просто же так опасались немцы и вообще-то хотели попасть под американцев. Надо остыть, осмотреться, наесться вдоволь, да и на гостинцы родным надо подзаработать.
Рабочий день прошел больше в организационных вопросах. Новому военному начальству предстояла задача собрать разбежавшиеся или сформировать новые бригады. Локомотивное депо особо не пострадало, уцелевшие машинисты были на месте, с ремонтниками было хуже. Вскоре будут прибывать товарные вагоны, их следовало разгружать, сортировать, формировать пустые под загрузку. Войска без снабжения теряют боеспособность, а тут еще столько нахлебников, что не счесть.
В городе царило возбуждение, разношёрстные толпы бродили, глазели вокруг, кто-то истерически хохотал, кто-то рыдал, обнимался с солдатами. Немцы старались не маячить без дела, но исправно вышли на работу. В продуктовую лавку мы так и не пробились, хоть фрау нас умоляла не забыть это сделать. Во всей атмосфере витал нездоровый ажиотаж, да и откуда что здоровое могло быть после великих потрясений.
Томми организовали футбол, как я понял, это британские военнопленные решили сыграть с красноармейцами, да и толпу следовало чем-то занять. По привокзальному рупору обещали привезти фильмы и открыть сохранившиеся кинотеатры. Мы же провели обычный обход вдоль путей, проверили стрелки, никаких разрушений не обнаружили. На обратном пути застали в отстойнике, как военнопленные потрошили вагон с медикаментами, точнее, из склянок выбрасывали операционные нитки, а спирт выпивали. И это средь бела дня. К счастью, вагон был не «Красного Креста», а немецкий, не успел уйти на фронт. Почему-то было жалко, ведь сколько рваных ран можно было зашить…
Это были русские, не галичане, не власовцы, эти надзиратели из заключенных разбежались из лагеря от самосуда. Хитрожопые сволочи рванули в леса или в батраки. Что ж, всех найдут, вычистят, эк нас-то допрашивали разведчики, будто сами в Польше бывали, аж мороз по коже пробежал. Осталось ощущение, что нам не поверили, но бумажку дали, что прошли проверку.
В бытовке по-прежнему было пусто, французы-ремонтники исчезли чуть не месяц назад, наверно, с машинистами рванули на юг, ближе к дому. Венгерята так и не появились на станции, хотя зачем они нам.
Мастер предложил пойти посмотреть на футбол. Если британцы выдавали коленца в игре с мячом, то красноармейцы, вырвав мяч руками, обнявшись за плечи, как бреднем сметали противников, закатывая их вместе с мячом, вратарём и игроками в импровизированные ворота меж двух бочек. Судья бегал, свистел, ругался, народ вокруг улюлюкал, гоготал и плевался. Потом подошли солдаты, оттеснили пьяных в дугу русских военнопленных, да те и сами сморились, разлеглись, кто где упал. Военные сняли каски в сетке, разделись до трусов и, сформировав две команды, показали красоту владения мячом.
Надо же, а я мяча в руках никогда не держал…
Тем не менее за спинами болельщиков продолжалось движение, мелкие стычки и споры, где-то разбилось стекло, ну и ругань на всех языках мира.
Свобода пьянит не хуже спирта и шнапса, который я вчера попробовал и отключился.
Колонны танков двинулись дальше, из лагерей вывозили больных на грузовиках, толпы освободившихся остарбайтеров хлынули в городок, разбрелись по округе. Дневная смена закончилась, железнодорожное сообщение под новым управлением пока не заработало, ночью не ожидалось прибытия ни поездов, ни грузов, поэтому мы прошлись по знакомым улочкам, чтобы понять обстановку, перекинуться словом между собой. Хотелось, конечно, заглянуть в барак, попрощаться со стариками, но вряд ли кого там застанем, рассудили мы и решили проводить мастера до дома. Грицок сказал, что на хрен ему эти гулянки, что он сразу с мастером двинет домой. Говорят, что пленных немцев собрали где-то у леса, просто огородив периметр танками. Кто не дурак, тот постарается удрать из временной стоянки ночью, переодеться своим местные дадут, а подобрать оружие несложно.
На всякий случай мы накинули курточки с нашивкой польских рабочих, а то уж очень красивые на фоне лагерников кажемся. Дело к вечеру, а город всё шумел. Вот и где все будут спать? Побредут обратно на нары? Кто их покормит? Полевая солдатская кухня – не круглосуточный ресторан. Как наладят Томми быт в этом хаосе? Ведь наверняка будут проверять, искать пособников нацистам, благо у нас не было нужды подтверждать то, чем занимались эти годы. А для мастера мы оказались самыми надежными свидетелями. Ну а что со старика взять? Это ведь мы боялись гестапо, а он нас всегда прикрывал, можно сказать, не только учил, но и сберег.
Бывшие заключенные умудрялись еще сцепиться меж собой, по бешеным глазам было ясно, что поубивают друг друга. То тут, то там раздавались выстрелы в воздух. Как я мог забыть, ведь Бартоло говорил, что будет жестоко мстить… И эти мстят, и кто их поймет, что они делят. Мы с Михасем решили уйти от греха подальше, догнать мастера и Грицка.
Мы уже почти покинули пригород, за полуразрушенным зданием начиналась проселочная дорога к фермерским хуторкам, когда приметили кучу-малу хохочущих оборванцев, по сдавленному визгу было понятно, что поймали девку, наверно, немку…
Я осмотрелся, на такое дело оглобли не хватает, а придется драться. Жалко доходяг, но надо бить. Подобрав палки от штакетника, мы бросились с криком «А ну разойдись, пристрелю!», размахивая налево-направо, сопровождая лагерным матом на всех языках подряд. Мужики отпрянули, сначала не поняли, вроде свои пацаны и вдруг против позабавиться, надо же отомстить фашистам. Две немки, воспользовавшись замешательством, успели вырваться и припустили по дороге сверкая пятками. Против нас было пятеро, мы хоть и были малорослыми, но незаморенными и натренированными циркачом. Кто-то сам отшатнулся от удара, кто от толчка свалился. Догонять они нас не стали, для этого силы нужны, да и для их грязных намерений тоже. Ишь ты, мстители объявились, нашли чем мстить и кому…
Утром на полпути до станции нас остановила девушка, рассказала мастеру, что мы такие замечательные парни, вечером выручили ее с сестрой. Мало того, что днем солдаты приставали с выпивкой, потом несколько раз толпа магазин пытались разграбить, и к вечеру это удалось очередным налетчикам, от которых продавщицы убежали побитыми, так еще и эти сумасшедшие поймали…
Мастер покачал головой, посоветовал не показываться из дому, пока порядок не наведут, дальше мы не стали слушать, ушли вперед. Типичная белобрысая немка, востроносая с водянистыми голубыми глазами. Чистокровная арийка – белая моль, с утра уже с кудряшками.
Третий день свободы пестрел разгулом военнопленных, мстителей оказалось немало. Сплошное безумие. Разумеется, Томми были шокированы истощенными мусульманами, расправами, так у нас еще просто трудовой лагерь, а что с ними было бы у крематория Бухенвальда, куда этих не успели увезти.
Мы предпочли заниматься привычным делом, человек должен добывать пищу своим трудом, нечего ждать халявы. Прибыл первый военный эшелон из Франции, охраны на станции прибавилось, пожалуй, можно было и не стеснять фрау своими ночевками, но мастер настоял, чтобы мы вернулись домой. Опять это странное непривычное слово домой, от которого тоже мороз по коже пробирал.
Вечером мы быстрым шагом возвращались на хутор, мастер на велосипеде катился впереди, нас вновь встретила белобрысая, решила полюбезничать, притормозив меня. Ребята махнули рукой, а меня Хельга придержала, потом и вовсе заманила в дом, да на чердак, в свою комнатенку. Никаких особых слов не говоря, она принялась ворошить мои кудри, приговаривая: «Красавчик, не бойся». Я даже не понял, как оказался нагишом, как она сделала всё, что хотела… Именно сделала. Потом она что-то бормотала, вроде должно быть ласковое, обмыла меня из кувшина, чмокнула в головку. От неожиданности я подпрыгнул и тут только покраснел. Теперь стало понятно, что так мужики по бабам с ума сходят, ведь повелся как завороженный. После польского дедочка нас куском сала в чужую хату не заманить, если не видно, куда дёру можно дать. Хельга смеялась и лукаво стреляла глазками, пока я одевался, смущая меня еще больше.
Я кивнул, мол, готов уйти, но девушка загородила дверной проем намеренно, видя мое недоумение, пояснила:
– Такса, красавчик.
– Какая такса? – не понял я.
– Марки, красавчик, сигареты, спирт. Что ты можешь дать?
Я похлопал растерянно по карманам под пристальным холодным взглядом. В нагрудном кармане были документы, марки и карточки тоже нашлись. Я не стал спорить, показал ей. Она набрала пятнадцать марок, похлопала по заднице, мол, приходи еще.
– Какой ты еще маленький мальчик, красавец, – ухмыльнулась Хельга на прощание.
Я-то больше не пришел, она мне откровенно не нравилась, несмотря на доставленное удовольствие, а вот Михась, затем и Грицок попались на удочку, даже злобились друг на друга из-за бабы. А вот это было нехорошо. На что мастер ясно выразился, что не надо осуждать женщин, мол, у них есть штучка, какой нет у мужчин, и они голодные и теперь долго будут голодными не только на хлеб, ведь их женихи погибли… И он не стал добавлять, что на Восточном фронте.
После необузданного разгула, грабежей, насилия Томми ввели комендантский час, пригрозив, что нападавшие и мародёры будут расстреляны на месте, что касалось и собственных солдат. Чтобы навести порядок, оккупационная власть пустила патруль английской военной полиции по улицам города, организовала фильтрационные лагеря.  Весьма трагично заканчивалось это буйство свободы, недавно освободившееся узники водворялись назад в лагеря уже под охрану британцев.
Мы по-прежнему ночевали в депо, после смены обычно провожали мастера домой, помогали по хозяйству, обязательно слушали новости, переводили друг другу. В разрушенном Бремене гарнизон подводных лодок сдался лишь 11 мая 1945 года, сколько по городу долбили, а база осталась целёхонькой, что наводило на размышления.
Ожесточённые бои продолжались в Австрии и Чехословакии, в Западной Латвии и Восточной Пруссии, на датском острове Борнхольм. Битва при Оджаке между югославской армией и хорватскими вооруженными силами завершилась 25 мая. Как сообщалось в новостях, это последнее сражение в Европе, но остатки хорватских солдат сбежали в леса.
Всё! Войне действительно конец.
Мастер в выходной день пригласил нас на рыбалку, за холмом было озеро, а на другом берегу оказалась зона советской оккупации. Порыбачить нам не дали, нам и видеть было не положено нешуточное противостояние британцев с разведротами, которые охотились на белоэмигрантов, боявшихся депортации в СССР. Говорят, в лагере солидаристов всё было чинно и культурно, там даже не голодали, значит, их кто-то прикормил из западных держав, но никто не узнает всех подводных течений наших судеб, подковёрных игр сильных мира сего. Нашей бессильной жизни не хватит точно. Англичанам было наплевать на них, конечно, но хозяйничать на своей территории они не позволяли. На спуске с холма Томми нас развернули, пригрозив отправить в лагерь дипийцев, который мало чем отличался от гитлеровского.
20.08.2023 – 13.09.23