Только тебя слушать хочу!

 
Большая перемена, как всегда пролетела молниеносно. Нелицеприятный разговор со сторожем, провинившимся уж в который раз, нахально прервал заливистый школьный звонок. Сделав по инерции шаг, другой к двери, она вдруг остановилась и бросилась к телефону, как будто какая-то потусторонняя сила подтолкнула.  «Газ, кажется, не выключила, в казане от плова одни угольки уже остались, - пронеслось в голове, но вслед за тревожными сигналами поступил успокаивающий, - Алексей дома, если что, уже выключил, он, хотя и приболел, не мог не заметить моей оплошности».
Трубку немыслимо долго не поднимали – уже минуты три! Что-то не то, что-то неладное, не похоже это на Алексея. Тревога нарастала. Еще позавчера он пришел с работы приболевшим. Надеялись, что за два выходных подлечится домашними средствами, но, видно, надо было настоять на визите в поликлинику. Из-за его недомогания в воскресенье она вынуждена была сама ехать в город проведать внучек, хотя очень не любила такие поездки. Машину водила хорошо, но предпочитала быть пассажиром. Особенно выматывал ее город – никогда не знаешь, какой ждет впереди «сюрприз» в виде новых дорожных знаков, чаще – запрещающих.
Вернувшись поздно вечером, застала супруга в постели, читающим его любимого Квитка-Основьяненко. Ей показалось, что выглядит он неплохо, хотя и был необычно бледным. Алексей Петрович заверил жену, что ему уже лучше.
Изрядно устав от поездки, коротко поделилась своими впечатлениями, приняв ванну с успокоительными маслами, блаженно заснула, лишь коснувшись головой подушки.
-Да, - наконец-то донеслось из трубки.
Татьяна Сергеевна с трудом узнала голос мужа.
- Что у тебя с голосом? Ты измерял давление?
- Еще нет. Что-то язык разбух, плохо ворочается…
-Да, у тебя инсульт! – осенило ее.
Выросшая в семье потомственных врачей, из любопытства еще девчонкой перечитала она многочисленные медицинские справочники, бывшие в доме настольными книгами для родителей и деда с бабушкой, потому неплохо разбиралась в симптомах многих болезней. Близкие долго сокрушались из-за того, что она прервала династию, отдавшую врачеванию людей  более 200. Добро, хоть ее дочка надела белый халат, а иначе для стариков «трагедия» оказалась бы непереносимой.
Сбивчиво объяснила фельдшеру «скорой», что у мужа инсульт, назвала адрес и поспешила сразу в больницу.
- Вот список, если быстро найдешь все, что в нем, и ночью не последует инфаркт, то вытянем Алешку, - стараясь смягчить печальную суть произносимого, медленно выговорил бывший одноклассник Борька, а ныне главный врач ЦРБ, - что было в «НЗ», мы уже ему капаем, но чудес, ведь не бывает! А у Алексея верхнее давление, когда его привезли, за 300 зашкаливало. Нельзя было игнорировать осеннее обострение гипертонии! Говорил же ему, что пора подлечиться! Ну, ничего, Тань, не падай духом, прорвемся. Из краевой уже вызвали консультанта.
С Борисом они лет пять сидели за одной партой и жили по соседству. Спустя годы, два золотых медалиста – гордость сельской школы, возвратились на родину и возглавили два важнейших учреждения: он больницу, а она – школу. Дружили семьями, тем более что их супруги работали в одном Доме культуры.
Белые высокие потолки. Стены, окрашенные чуть темнее, краской с нежным апельсиново-персиковым оттенком. Казенное постельное белье казалось серым из-за снежной белизны такого родного и с трудом узнаваемого неподвижного лица. Он ли это, ее Алеша? Всегда улыбчивый, так и пересыпающий любую беседу шутками, анекдотами, цитатами из поэзии и прозы классиков и современных авторов, собственными стихотворными строками, галантными комплиментами, сейчас вчерашний неугомонный балагур походил на египетскую мумию. Его полностью парализовало. Все конечности, перекосило лицо и рот, отняло речь…
- Господи, - шептала она, с трудом отодвигая подступивший к горлу ком и смахивая непослушную слезу, - Господи, помоги!
Не хотелось, чтобы он видел ее такой слабой, но ничего не могла с собой поделать. Боялась, что он очнется и увидит ее покрасневшие глаза и распухший нос (с медового месяца он приучил ее тщательно следить за своей внешностью, объяснил, когда, куда и какой накладывать грим, умело и любовно делал это сам в первые годы супружества). Но сейчас он безмолвствовал, не поднимал веки. Медсестра время от времени меняла флаконы с лекарствами на высоких металлических штативах. Смотреть, как капля за каплей по трубочкам к иголкам, врезающимся в голубые вены рук, сочится живительная жидкость, было мучительно тяжело. Глаза устали. На какое-то мгновенье, закрыв их, женщина вырвалась из пелены гнетущего оцепенения и окунулась в негу воспоминаний. Прекрасные картины давно минувших дней проплывали, словно кадры кинохроники.
«Ах, какой же глупышкой я была, - подумалось в сердцах, - все старалась утвердиться как специалист, потом – руководитель. Но это ли главное? Конечно, нет! А вот как жена, мать, теперь уже и бабушка, могла бы быть лучше! Он так хотел иметь большую семью, несколько детей, но она подвела черту на втором. Он так любил тихие домашние посиделки, устраивал ей день лентяя: подавал кофе в постель, готовил обед, пек пироги и даже торты, стряпал ей, сластене, разные экзотические сласти, а она вечно спешила: то на педсовет, то на сессию райсовета, то на какие-то мероприятия. И всегда отшучивалась: «Покой нам только снится!». Зачем, зачем она неустанно спорила, отстаивала во всем свою точку зрения? Была уверена, что та, куда рациональнее, чем у мужа. А значит - жизнеспособнее, вернее, чем его - мещанская, потребительская…
Она обожала его бархатный, похожий на трошинский голос. Во время концерта, когда он пел про листья желтые, что по городу кружатся, другие шлягеры, она прямо млела от сознания, что все эти песни – для нее, хотя внешне вида не подавала, ведь рядом в зале родители ее учеников. С грустью он как-то назвал ее: «Моя железная леди», а ей понравилось: почему бы и нет?
- Господи, все не то и не так делала! – прокричала надрывно, где-то в глубине души, стиснув зубы и сжав кулаки. Только тяжкий вздох вырвался наружу.
 Давно, совсем в иной, вчерашней юной жизни, кажется, еще в первый год их супружества, она забраковала только, что вспорхнувшую с эстрадных площадок столицы и долетевшую на юг страны лирическую песню, напетую без аккомпанемента Алешей после ужина. Ей не понравилось буквально все: «Что за уничижение женщины? Как попугай твердит: ты говоришь, я молчу?». «Так они же приметы добрые отыскивают, - возражал молодой супруг, - на все одними глазами смотрят, никого вокруг не замечают! Я, например, век бы только тебя и слушал!». Он подхватил ее на руки и закружил, осыпая поцелуями.
«Пусти. Пусти, шалопай, - рассердилась она, - никакой в тебе серьезности, целеустремленности и здорового карьеризма, так и будешь до пенсии худруком!». «Ну, и пусть, - смеялся он в ответ, - зато от слова «художественный, а не от  слова «худо». И это не мешает мне тебя любить, лелеять, на руках носить!».
 Теперь она поняла, как была не права. Только тебя слушать хочу!» - кричало, разрываясь от боли, ее сердце! Тебя одного: со сцены ли под оркестр, рояль или под гитару, на скамейке в саду, за праздничным столом или…  Но он молчал, а она успокаивала себя тем, что вот-вот произойдет чудо, наступит перелом, он оживет, откроет глаза и скажет, как бывало: «Зайка, капусты хочешь?». И поцелует ее в макушку, изогнувшись над своей крохой-женой вопросительным знаком. И уж тогда она признается, наконец, что показывала твердость характера из глупого принципа. И совсем это не унизительно для женщины, когда любимый говорит: «Ты у меня одна, словно в ночи Луна, словно в году весна», ведь для него нету другой такой, ни за какой рекой, ни за туманами… И счастье ее, что она нужна «чтобы гореть - не тлеть, чтобы стелить постель, чтобы качать всю ночь у колыбели дочь»…
Но когда он, наконец-то вырвался из оков небытия, Татьяна ничего не смогла сказать. Только грустно, как-то виновато улыбалась, поглаживая мужа по руке. Она еще не знала о том, что уготовано им Всевышним: неимоверные испытания и ни с чем несравнимую сладость любви еще на несколько лет. Что ее Орфей,  вместо обычных серенад, вынужден будет писать ей корявым, изменившимся почерком проникновенные мини-письма, что станут приятнее и дороже любых од. Впрочем, им вовсе не нужны слова, красноречивее слов говорили  глаза.
Окружающие будут сокрушаться: такая видная, образованная, а крест тяжкий несет с мужем-инвалидом. И не понять им, что счастье, такое безоблачное в начале их совместного пути, едва ли слаще редких крупиц радости, даруемых за вечность каждодневного самопожертвования, буквально вырванных из костистых лап беды.