3. 2. Прокофий

             http://proza.ru/2023/09/02/563


            Прокофий, Прокофий, ты пошто балуешься, ты чего лошади и всем собакам во дворе очки одел, паршивец такой! – Акинфий Никитич Демидов, схватив за ухо сына, выговаривал ему за баловство, – Ну, что ты за человек растёшь, уж десять лет разменял, а всё мозгов не прибавляется! Нет чтоб на завод пойти, посмотреть, как работа строится! Нет, оболтус – оболтусом растёт! Всё, завтра готовься в шахту полезешь, посмотришь там, как руда добывается, да ума может наберёшься.

            – Чего сразу в шахту, тятя, давай на завод лучше схожу!

            – Сказал в шахту, значит в шахту, там поболе ума прибавится!

            Наступило завтра. Проехав всё селение, подъехали к подножию горы, где раскинулись многочисленные заводские постройки, Акинфий вместе с сыном подошли к конторе. С разных концов завода тянулись к шахте рабочие. Все они был одеты в серо – желтые пеньковые куртки, подпоясанные ремнями и такие же штаны. На ногах высокие затасканные сапоги, покрытые налётом рудяной пыли, у каждого за поясом фонарик и рукавицы, а на головах были надеты картузы. Все с бледными, изможденными лицами, теряющимися среди серого утра и серых костюмов, с безучастием поглядывавшие вокруг.

           – Тятя, а что они похожи на живых мертвецов?

           – А вот будешь оболтусом ничего не знающим, тоже таким и будешь!

           Подбежал штейгер.

           – Ой, радость то какая, сами пришли Акинфий Демидович, что случилось-то, нежданно, так и не предупредили! – суетился местный начальник.

           – Вот возьмёшь моего отпрыска, покажешь ему шахту, пусть ума набирается! Головой мне отвечаешь!

           – Так куда его, Акинфий Демидович, ведь мал-то ещё?

           – Баловаться не мал, а в шахту спуститься мал что-ли? В самый раз, не переживай!

           Тот подал сигнал, и толпа начала зажигать свечи в своих фонариках и исчезать в низкой двери шахтенной постройки. Кое-кто, в ожидании очереди, докуривал трубку, кто отдыхал, кто лениво брел и надевал рукавицы.

           – Как тебя Акинфий Демидович приодел? А ну-ка дай гляну! — Посмотрел на Прокофия штейгер. – Не пойдёт. Всё снимай, до самой рубашки, чтоб ничего не было!

           Прокофию было слишком холодно, и он не послушался.

           – Жарко будет! Жалеть станете, Прокофий Акинфич! А ремнём потуже следует затянуться... Фонарик за пояс засуньте, да лишнюю свечку в карман возьми, в запас. Потом рукавицы надобно захватить, да картуз сейчас по голове подберу...

           Порфирий взглянул на себя в зеркало, треснутое с угла: «Да, вот это видок, полное чучело!»

           — Ну вот! Теперь можно и в шахту, – пробормотал Серафим, он же штейгер.

           – Теперь спускайтесь за мною и берегите голову.

           Порфирий подошёл к квадратной яме, приблизительно в аршин шириной, в которую как раз могла пройти человеческая фигура. В стену около ямы были вделаны три скобы, чтобы можно было за них ухватиться до начала спуска. Ноги сразу уперлись во что-то твердое; оказалось это была ступенька лестницы. Перебирая мало – помалу ступеньки руками и ногами, скоро остановились на площадке.

           Осветив её фонарем, Порфирий увидел ниже точно такое же отверстие, такие же скобы в стене и снова погрузился в черную яму, сначала по пояс, затем и с головой.

           – Ну тятя и удосужился, очки ему на собаках не понравились!

           Тупо продвигаясь за Серафимом, оглянулся: перед глазами показалась обычная лестница с узкими ступеньками, какие подставляются обыкновенно к домам, чтобы забраться на крышу. Сколько он по таким перелазил на эти крыши! Все перекладины были сырыми, на многих комьями скопилась от беспрестанного ползания рабочих мокрая грязь. Хватаясь руками, Порфирий промочил уже насквозь свои рукавицы, о которых сначала думал, что они лишние. Как не старался, пролезать в отверстие, чтобы не коснуться спиной или головой о деревянные срубы, покрытые, как и ступеньки, влагой и грязью, не получалась, и мальчонка постепенно превращался в чумазого «беспризорника» с улицы.

            Чем дальше спускались, тем становилось жарче, и в то же время холодок пробирался под промоченную куртку, дотрагиваясь льдом до мокрой спины. Нигде не слышалось ни голосов, ни звуков, только и сверкали от фонаря мокрые ступени лестницы, за которые хватались руками, – все остальное было покрыто сплошным мраком. Откуда-то капала вода на спину и на лицо, поддувало холодным ветерком.

            – Ну, батянька, ну тятя, что удумал! Лошади очки одел и на тебе, в преисподнюю отправил!

            С непривычки Порфирий начал уставать. Проходили минуты за минутами, за лестницей следовала лестница и, казалось, не будет конца этому спуску, а между тем дрожали уже руки и ноги, пот градом катился по лбу, скатываясь на щёки. Спина и колени были в грязи, кожаные рукавицы вовсе превратились в мокрые тряпки.

             – Скоро ли доберемся, Серафим? – прокричал малец своему провожатому.

             – Еще лестницы три осталось, Прокофий, держись малой!

             Продолжая спускаться среди мрака и какого-то непонятного шума, очутились, в это раз уже не на площадке с дальнейшим черным отверстием, а на твердой почве.

             Потом Прокофий вспоминал, что оказался в один момент среди мутной лужи в узком и низком коридоре, где нужно было стоять немного согнувшись, и где с трудом возможно разойтись с встречным человеком. Это и были шахты.

             Освещая дорогу фонарями, которые уже вынули из-за поясов и держали в руках, двинулись по коридору вперед. Нередко вдали показывался огонек, и, приближаясь к нему, слышались окрики, и они прижимались к стене, чтобы пропустить мимо себя рабочего с тачкой груженной рудой.

             Прокофий брёл за своим проводником. Иногда им попадались похожие на пещеры углубления в стенах, там добывали руду, рубя топорами пласт, обломки сгребали лопатами, потом ссыпали в тачки, увозя на «рудничий двор». Как оказалось, они были уже так глубоко под землею, что раздававшийся вокруг шум, происходил от речки, протекавшей над ними.

             – Теперь отдохни, малец, – проговорил Серафим, успевая выполнять ещё и свою работу, проверяя и отмечая рабочих, инструктируя, а кого-то поругивая по пути, – Назад идти будет ещё труднее.

             У Прокофия возник перед глазами этот бесконечный спуск, а теперь в обратную нужно опять преодолеть весь маршрут, но уже наверх. «Кошмар, это я спустился и теперь обратно нужно подняться, а уже весь изнемог, а рабочие, извини, работают целый день здесь в подземелье и так каждый день. Вот тебе и ответ, Прокофий, почему они похожи на живых мертвецов!» – думал он.

            Засобирались назад. Поднимались долго. У Прокофия в памяти остались последние моменты пребывания в шахте, когда оставалась до выхода одна лестница, и сверху падал уже бледный луч света, а он изнемог до такой степени, что отдыхал на каждой перекладине и еле держался руками, мечтая только о глотке воды! Вот схватился за последнюю ступень, но подняться уже не было силы… И в этот момент увидел протянутую руку, схватился за неё обоими руками. Кто-то сильный вытянул его на верх. Рядом стоял тятя, большой и сильный.

           – Тятя, тятя! – только и смог прошептать Порфирий.

           – Ну, что, сынок! Ты понял теперь, как железо даётся? – Акинфий Демидович погладил по голове сына, – А теперь давай мамке помогать, братца меньшого понянчи, Никиту!

           Тут уместно сказать, что Акинфий любил советоваться со всякими гадалками и провидицами. Один раз старая ведьма – вогулка открыла ему тайну рода Демидовых. Мол, все подлинные Демидовы рождаются и умирают в дороге. И когда его младший сын, Никита, родился в то время, когда они плыли по реке Чусовой (плыли домой в Невьянск), отец вспомнил слова ведьмы и возликовал, вот он подлинный заводчик, подлинный Демидов!

           – Никитушку, так это я сейчас и с большим удовольствием, тятя!

           – Да за Григорием приглядывай, тоже вон подрастает! – Акинфий махнул головой, улыбнулся сговорчивости сына, развернулся и пошёл к упряжке с лошадьми, о чём-то попутно говоря, со своим штейгером Серафимом.

           Прокофий, старший сын Акинфия Никитича Демидова, появившийся на свет 8 июля 1710 года в Невьянском заводе, был не только первенцем в своей семье, но также стал первым из Демидовых, рождённых на Урале. Здесь же, в Невьянске, он проведёт детство и юность. Именно в Невьянске, начал формироваться его живой, деятельный, веселый, но вместе с тем строптивый, непокорный, настоящий демидовский характер, нередко заставлявший мальчика идти против воли отца. Акинфий неоднократно пытался воспитывать сына по – своему, но от отцовских строгостей Прокофия оберегала любовь деда – Никиты Демидовича, и заступничество матери – Евдокии Тарасовны.

           Продолжение следует.
           Книга опубликована в Литресе.