В немилости у Морфея глава 18

                Глава 20

                Концессия


    Весенний ветер трепетал кусок брезента. Я уставился на него, словно зачарованный. Ребята в кузове грузовика обсуждали всякие пошлости о повстречавшихся девицах, а я был не в теме, так как священникам, по их мнению, нельзя даже думать об этом. Но если бы я действительно был священником, то всё равно думал бы об Агнешке беспрерывно.
    Незапланированная остановка, позволила мне выпрыгнуть за борт, подальше от непристойных солдатских бесед и заодно размять затёкшие ноги. Вслед за грузовиком остановился и трофейный мотоцикл «Панония», на котором восседал комбат.
    Водитель грузовика Колек тоже выбрался наружу и подошел к командиру с приставленной к пилотке рукой, чтобы озвучить очевидные вещи: 
    - Позвольте доложить?
    - Отставить. Сам вижу,- сурово ответил капитан, осматривая деревянный ветхий мост через реку.
    - Что будем делать?- Колек пытался продублировать суровую интонацию капитана.
    Командир перевел взгляд на меня, будто ожидая конструктивных предложений, на немой вопрос, я выдал ему свою идею, которая пришла мне ещё минуту назад:
    - Если вопрос в тоннаже, то нужно его уменьшить.
    Судя по лицу, первая же идея комбату зашла, и он озвучил мысли вслух:
    - Звучит приемлемо. Так держать, товарищ капеллан. Я в людях больше ценю смекалку, чем профессионализм.

    Колек традиционно с укоризной ворчал на меня, утверждая, что это липовая идея уровня первоклассника. Это было вполне в его духе. Но вскоре мы разобрали грузовик почти до основания, оставив только механику, и все вещи перенесли на другой берег гуськом по одному.
    - Всё равно выглядит ненадёжно,- почти не разжимая губ, высказался Колек, стараясь скрыть за этими слова заботу обо мне.
    - А позвольте, мне сесть за руль?- спросил у командира, не надеясь на позитивный ответ.
    Комбат одобрительно кивнул.
    - Ваша идея, товарищ капеллан, вот и дерзайте.
    Я понимал, что последнее время капитан пользовался моей универсальностью, но от скуки, я сам ему это позволял. Особенно сейчас. Даже в самых смелых своих мечтах я не мог представить, что смогу управлять грузовиком без водительских прав. Раньше мне давали за пачку сигарет проехать пару метров на танке, но это совсем другое. Выставив перевернутый головной убор на вытянутую руку, Колек издалека забросил мне в него ключи от зажигания. Я выудил ключи из шапки и незамедлительно завёл полуразобранный агрегат.
    Мост под колесами стал трещать ещё при въезде. Машина шла прямо и точно. Пытался держать скорость на минимальном пределе. Вспомнив Морфея, я попросил у него помощи и он меня услышал. Во всяком случае, мне бы так хотелось верить.
    Оказавшись на другой стороне, я облегчённо произнёс:
    - Это я в первый раз сидел за рулём грузовика.

    Все посмотрели на меня, как на безумца.
    Затем комбат приказал на всякий случай взорвать за нами мост, чтобы усложнить переправу предполагаемому противнику. С взрывчаткой перестарались, и в реке всплыла оглушенная рыба. Та, что оказалась у бережка, мы забрали с собой, ведь близилась вечеря.
    - Как раз сегодня четверг - рыбный день,- сказал комбат, с беспрецедентной для него улыбкой.
    Уж и забыл, какой сегодня день недели. Странное дело, но я совсем не помню какой даже месяц. Все дни смешались, разделив время только на годовые сезоны.
    Через километр на нашем пути попался брошенный вражеский блиндаж. После проверки на минирование, мы вошли. По бардаку стало ясно, что немцы убегали отсюда впопыхах. Они даже забыли ящик шнапса, который капитан сразу же разбил, чтобы солдаты не напились перед предстоящим заданием. Какое именно задание, никто пока не знал. Ещё среди разбросанного хлама валялся радиоприёмник. Стрелок-радист, покрутив верньеры, нашел веселую мелодию. Но как по мне, самой ценной находкой здесь была кухня. Вспомнив свои навыки повара, я предложил помощь коку, и через короткий срок на столе у ребят истощала пар жареная рыба с перловкой.
    - Осторожно, ещё горячее!- прозвучал заботливый голос кока.
    - Смотри мне,- вставил слово капитан, сурово глянув на повара,- Диарея на войне равносильна сдачи в плен. Ты уверен, что хорошо прожарил рыбу?
    Об этом комбат знал не понаслышке, все в нашем взводе хорошо знали историю, когда кок случайно отравил целую роту прямо перед боем.
    - Так точно,- натужно оторвалось от зубов повара.

    Его ругать, всё равно что, забивать гвоздь кастрюлей с супом. Но сейчас он незаметно суеверно постучал по деревянной досточке.
    Себе я организовал красиво оформленное блюдо из перловки для аппетита, так как не смог отвыкнуть от цивилизованной довоенной жизни. Кулинарный изыск немедленно был съеден и пережеван. Запах лука перебивал даже запах пожаренного леща. Комбат всех заставлял кушать лук, чтобы не было цинги.
    Солдаты ели быстро, но не из-за голода. Было такое, что бойцы только успевали умыться и убегали в бой без завтрака. На десерт кок приготовил печеные коржи к компоту. Пережаренные коржи не внушали доверия. Я боялся, что мой желудок не переварит это.
    Неожиданно для всех, в особенности для Колека, командир встал и громко произнес:
    - Я всё искал повод сделать это торжественно и вручить нашему польскому товарищу сержанту Колеку Возняку то, что он заслужил в последнем бою. И вот, сейчас настал именно такой повод.
    Удивленный Колек, не дожевывая, глотнул перловку и привстал. Видимо он спутал чувство гордости с каким-то подвохом.
    - За отличие на боевом задании и проявленную смелость, сержант Колек Возняк награждается медалью «За отвагу»!- командирским голосом объявил капитан.
    Аплодировали все без исключения. Затем медаль бросили в гранённый стакан со спиртом и Колек выпил его залпом. Обычно так делали, когда получали очередное звание, но в нашем взводе были собственные традиции.

    Когда Марик и Климек остались дежурить, они как всегда, перебивая друг друга, завели новую полемику, которая впервые переросла во что-то общее. Спор заключался в том, что Марек считал медали бесполезными символизмами, а Климек настаивал на том, что эти круглые кусочки металла нужны, но лишь для ложной поддержки мотивации. Как по мне, они оба исключали другую главную ценность награды – духовную гордость.
    Спор прервал какой-то уличный шум. Выбравшись наружу, я увидел партизан, которых давно ждал комбат. Партизаны выглядели так будто вернулись с того света после каких-то не людских мытарств. Шествуя без строя, каждый думал о своём.
    Партизаны не церемонились, не растрачиваясь на всякие воинские приветствия и прочие армейские прелюдии. Неулыбчивые дяди обступили капитана и один из них заговорил. Пошевелив пересохшими растрескавшимися в кровь губами, он перешел на полушепот, а это значило, что информация если не секретная, то точно не для всех. И всё же, я смог вытащить из доклада несколько ключевых посылов. Мне стало ясно, что у них был выбор умереть от обезвоживания или погибнуть в неравном бою без боеприпасов. В итоге они выбрали третий вариант, решив покинуть пост, так как не намерены быть частной охраной для какого-то иностранного инвестора. Концессия их не касается.
    Напрягши извилины, вспомнил значение слова - Концессия. И я с партизанами солидарен. Чем бы на тех предприятиях не занимались, а это вряд ли бы хоть как-то повлияло на ход войны. Я понимаю, что война войной, а экономика страны должна работать, но львиную долю прибыли всё равно получал владелец компании. Интересно солдатам скажут правду, за что они тут будут умирать вместо опомнившихся партизан?

    Утром повар приготовился к трибуналу, так как один из солдат всё-таки отравился. Хочу сразу уточнить, что это был ключевой солдат с возложенной на него ключевой миссией. Кока решили не наказывать, ведь это был единичный случай и, как я предполагаю, он отравился Модафанилом. Но проблема осталась. Вместо него нужно было назначить кого-то, а весь солдатский состав под расчёт. По привычке командир подошел ко мне и, оглядевшись, нет ли никого рядом, спросил:
    - Догадываешься, какое у меня для тебя поручение?
    - Вы же знаете, религия мне не позволяет стрелять?- ответил ему первое, что взбрело в голову,- Могу лишь помолиться за вас.
    - Я понимаю, что не святые горшки лепили, но в этом задании нет ничего боевого. Стрелять не придётся, разве что из ракетницы. Тем более, здесь твой дар бессонницы просто находка.
    Мне всё давалось легко, потому я не видел в этом ничего сложного, но это было почти боевое задание. И сама мысль о том, что мы воюем за какую-то концессию, меня не утешала. А с другой стороны, я не видел для себя опасности.
    Пролетела мысль о дезертирстве. Хоть это и была идеальная возможность снова сбежать, учитывая моё свободолюбие, но я давно бросил эти попытки. Возможно, чувствовалось какое-то скорое окончание войны. Возможно, меня устраивал статус. А может, мне было комфортно среди старых друзей.
    В общем, я согласился.
    - Хорошо. В чём суть задания?

    Комбат качнул головой в сторону вокзала, что едва виднелся издалека и ответил, но официально, так как рядом собралось несколько солдат:
    - Вам товарищ капеллан, нужно залечь в той вот постройке и подать сигнал, если взрывчатку обезвредят враги из диверсионной группы. Фашистский бронепоезд прибудет по расписанию в семь утра. И он не должен пойти дальше вокзала, любой ценой.
    Наконец-то я остался, наедине, с собой. Это был тот самый вокзал, из которого началось моё паломничество в Польше, когда сбежал из вагона-зоопарка. Опять дорога привела меня сюда, но теперь вокзал был разбит. Мне вдруг вспомнился леопард, и на небритом лице проступила ностальгическая улыбка.
    Из четырех стен, которые когда-то назывались вокзалом, осталось лишь воспоминание. Вокруг были разбросаны обломки кирпичей, макулатуры и элементов мебели. Я едва не вступил в содержимое разбитой чернильницы. Рядом в углу доживало свой век фанерное полотно.
    Я несколько раз обошел вокзал, но так и не нашел ничего полезного. Мелкий дождик загнал вовнутрь. Облюбовав место у полуразрушенного окна, мне пришлось использовать ту бесхозную фанеру, желая быть не замеченным. Огромный лист одновременно служил защитой от дождя и неким подобием маскировки. А бросив взгляд над собой, я увидел свисающий кусок кирпичной стены и понял, что эта фанера была скорее для самоуспокоения, нежели для защиты. Менять положение не имело резона, так как все стены выглядели не надёжными и аварийными.
    Шепот мелюзгавого дождя добавлял умиротворения. Если бы я умел спать, то уже давно бы вырубился без задних ног.

    На часах стукнуло половина третьего ночи. Секундная стрелка торопилась от одного деления к следующему минутная шла с присущей ей манерой задерживаться, будто раздумывая над следующим ходом. А часовая стрелка, словно застыла в вечности, не решаясь совершить долгожданный шаг.
    Дождик угомонился. С ветки скапывали запоздалые дождинки. Настала звенящая тишина. Стало легче сосредотачиваться. Война имеет чудодейственную способность заострять боковое зрение и увеличивать частоту слуха. Продержаться бы ещё час до рассвета без инцидентов. Сфокусированный взгляд вдруг обнаружил вражеский силуэт, который копошился у взрывчатки. Я не спал, но я проснулся.
    Прошло около двадцати минут, а диверсант не уходил. Так дальше не могло происходить, ведь вдалеке уже были слышны гудки поезда. По инструкции пришлось выстрелить из ракетницы. Завидев источник света, враг зигзагами-перебежками посеменил в мою сторону.
    Опасаясь закономерной реакции, я схватил наличник на полу и спрятался за углом входной двери. Вернее за тем, что от него осталось. И снова я в такой же ситуации как тогда в вагоне. Только вместо леопарда другой зверь – фашист, но этот точно не пощадит.
    Противник подошел к входу и стал, точно завороженный. Затем, очень медленно, чтобы не выдать себя, он начал отходить назад. Я уже приблизительно знал, где он располагается. Мысленно приказав себе сгруппироваться, я отсчитал в голове пять секунд: пять, четыре… один и, подкараулив нужный момент, с размаху попал ему в плечо оторванным наличником. Как оказалось, в наличнике торчал гвоздь, и фашист выронил из руки свой Вальтер. Я увидел, как через хрупкие очки увеличились его глаза. Либо они увеличились от боли, либо он не ожидал повстречать священника вместо солдата. Скоро мой противник сообразил, что я здесь один и набросился с кулаками. Пришлось вспомнить, как когда-то дрался с Яреком. Это был бой на выживание. Я действительно хотел убить фрица, опасаясь за себя, и пытаясь не думать, что у него есть семья, дом, родители…

    Первые удары были точными, соперник не успевал уклоняться. После нескольких попаданий по его скулам мой азарт только распалился до белого каления. Я бил его, не разбирая куда, и по чём попало. В какой-то момент слетели его очки. А когда я был готов забить его насмерть, он навалился на меня всем весом.
    Оттолкнув от себя измотанного фашиста обеими ногами, он расстегнул дождевую накидку и вытащил нож, который слегка сверкнул рассветным солнцем от шлифованного лезвия. Затем я замешкался, и это спасло мне жизнь. Внезапно всё с оглушительным грохотом накрылось пылью. Кирпичи с штукатуркой, подвесной настенный ящик с посудой, кусок арматуры, всё это рухнуло на голову фрица, расплющив её в кровавую кашецу. Это было неприятное зрелище, тем не менее, ставшее решающим фактором в нашем противостоянии.
    После борьбы успокоился как после марафона. Сердце перестало быстро колотиться, дыхание снова стало равномерным. Я не мог собраться с мыслями, я будто разорвался и стал осколками, разбросанными по полю боя. Неужели таки на мне есть клеймо убийцы? В конце концов, я наконец-то осознал, смерти всех моих жертв были либо случайными, либо заслуженными. В данном случае я защищался, а кусок стены обрушился сам. Всё что меня раньше тяготило, пропало в трясине сомнений.
    Словно с дьявольской насмешкой рядом возле тела лежали его невредимые очки, на которых даже стёклышко не треснуло.
    Мой выстрел в небо был не напрасным. Запасным вариантом стала авиация. Но бомба, скинутая на поезд, не детонировала, и пилоту пришлось навести самолет на вагоны, сбросив их с колеи. Героическое самопожертвование. Страшно представить, что пронеслось у пилота в мыслях перед гибелью. Но он точно не знал, за что умирает, а если бы знал, вряд ли бы собой жертвовал ради концессии.




                Глава

                За кулисье


    - Сейчас бы жареной картошечки, да со свежим помидорчиком,- потягиваясь, озвучил потайные мысли Марек.
    - Ты провокатор! Так теперь и будем тебя называть,- недовольно проворчал Климек.
    - Весь мир театр и только ты в нём думаешь про буфет,- попытался подшутить, чтоб разрядить обстановку.
    - Весь мир театр, а люди в нём палачи и жертвы,- послышалось откуда-то сзади.
    Повернув голову, я увидел Колека возле гримёрной. Так как мы укрылись в воспаленном лоне полуразрушенного театра, было принято решение устроить в нём короткосрочный перевал.
    - Я возьму двух бойцов и пойду патрулировать, а вы втроём пока отдыхайте. Смените нас по приходу,- приказал сержант Возняк.

    Мы лишь почтенно кивнули, как и полагается в высокодуховном заведении, и выбрались на самый верх рядов с креслами, которые возвышались над сценой. Затем ребята принялись чистить свои, потёртые от войны, измазанные в землю ружья.
    - Вот смотрю я на разрушенный театр и вижу декаданс. Театр, по своей сути, всегда являлся сборником культуры всех времен и народов мира. Но глядя на все эти развалины, я тревожусь за будущее. Лишенное культуры общество, уничтожит себя за считанные дни! Поэтому, культура - это жизнь,- нарушил тишину голос Климека.
    - Ну ты и загнул,- удивился Марек.
    Это напомнило мне одну историю, и я вызвался подтвердить слова Климека.
    - А хотите, я вам поведаю рассказ, который мне когда-то рассказал отец?
    - Только если он не долгий,- уточнил Марек.
    - И чтобы я не слышал ни слова, про жареную картошку!- добавил Климек.
    - Обещаю,- я улыбнулся и начал рассказ,- В смутные времена, когда в полях Украины свирепствовала война, изгнанные казаки пытались вернуть обратно у татар то, что принадлежало им по старинному праву - свою землю. На той сакральной почве расположился город. Достопримечательностью этого города, была огромная библиотека. Новый день принес новую войну, которая длилась совсем не долго, так как порох и стрелы у воинствующих народов исчерпались, из-за того, что их воеводы не успели вовремя подвезти боеприпасы. И в тот момент, случилось что-то совсем не предугаданное. На израненный пулями и стрелами городок, налетела неистовая песчаная буря, ранящая кожу до самой крови. Ближайшим убежищем для воинов оказалось книжное хранилище, куда и спрятались оба выживших вражеских отряда. Только они хотели перейти в рукопашный бой, как вдруг, важный библиотекарь наставил на них своё ружьё и угрожающе произнес:

    "В святом доме никто портить книги не станет, а библиотека это мой святой дом!"
    Ничего не оставалось, как дожидаться окончания бури в смиренности. Кто-то от скуки взял в руки литературу и стал в голос читать какую-то комедию. Затем в ход пошли стихи, байки, баллады… Народ слушал, народ веселился, народ делился своими впечатлениями. Татары стали восхищаться мудростью украинских писателей о дружбе и мире. А казаки взаимно стали восхищаться мудрыми легендами и мифами татарского фольклора о мирной жизни. Даже разный язык был им не помехой, все непонятные слова переводил начитанный библиотекарь. Казалось бы, что ребята сдружились, и теперь им было неважно, ради чего они воевали, ведь можно было жить вместе на одной земле под одним небом, уважая друг друга. Но буря прошла, а снаружи их ждали военачальники, которые вручили воинам новые боеприпасы и приказали продолжать резню. К вечеру, городок был усеян трупами. На выжженной земле лежали чьи-то сыновья, братья, мужья, отцы... Остались лишь те, кто отдавали смертоносные приказы. И волей фортуны, выжил только один библиотекарь. Он рассказал землякам эту драматическую историю. История превратилась в легенду, легенда превратилась в миф, который потомки пронесли сквозь столетия, до сегодняшнего дня. Историю опубликовали для широкого обозрения читателей. Читатель наконец-то её прочел и рассказал друзьям.

    - Это всё сказочки,- махнул рукой Марек,- Сказку и я могу рассказать.
    - Валяй,- мы с Колеком ответили в один голос.
    - Старый добрый садовник, просто обожал свою творческую работу. Суть его любимой заботы заключалась в том, чтобы облагораживать растения вокруг дворца. Из них он выстригал секатором гигантские устрашающие статуи в виде воинов. Садовник даже не подозревал, что своей незамысловатой работой спасает жителей дворца от лютой гибели. Потому что ночью систематически к дворцу приходили волки и, видя величественную стражу, уходили обратно в лес. Почтенный возраст скосил старика, и дворец остался без садовника. Но он перед смертью успел передать свои навыки старшему внуку. Спустя год ученик садовника стал думать о том, что эта работа не благодарная. За неё платят гроши, и вообще, она совсем не престижная. Решил он бросить дедово ремесло, а смену себе так и не нашел. На следующий год ночью все обитатели заросшего дворца были разорваны волками.
    После этого рассказа, призадумался и вспомнил отца, который всегда мечтал, чтобы я продолжил его ремесло с пчелами.
    - Рас такая пляска, то и я вспомнил одну сказку,- с азартом сказал Марек и продолжил рассказ,- Отгорела последняя звезда, и пробил час для отбытия на далекую заокеанскую чужбину. Капитан с каменным лицом отдал командирским тоном приказ - отчаливать. Матросы, повинуясь авторитетному голосу, послушно подняли якорь, облепленный дотошными моллюсками, и запустили в действие механизм мощных лопастей. Громадное неповоротливое судно, словно нехотя отчалило и поэтапно увеличило узлы, ориентируясь на фарватер. Через некоторое время океанский гигант мчал по водной глади, перегоняя собственную тень. Поспел вечер. Тучи шибко спрятались за горизонт, и расстелился легкий туман, подобно дымке из люльки старого морского волка. Блаженный шум волн, точно капелла восторгал слух усталой команды, готовой склониться перед чарами Морфея.

    Услышав знакомое имя, я иронично пошатал головой, а Марек продолжил рассказ:
    - Ночное небо тихо роняло звёзды, словно это были пылающие слёзы, наполненные частичкой света Млечного пути. В абсолютном штиле отражались все именитые созвездия похожие на мелкий бисер, рассыпанный неуклюжей швеей. Бархатные волны от рассекающей кормы слегка колыхали гладь, нарушая покой застенчивых огоньков. Символичная луна, повенчанная с океаном, совсем незаметно рождает лунную дорожку из серебра высшей пробы, дополняя сей шедевр. Вглядываясь в водную обсерваторию, дежурный матрос увидел, как небеса уронили очередную сияющею слезинку. Слезинку для загадывания желаний. И юнга тут же загадал одно, мечтательно улыбаясь. Только угрюмый капитан, взволновано вглядывался в просторы дальнего горизонта и понимал, что штиль зачастую пророчит шторм. Капитан не ошибся.
    Вдруг Марек на секунду умолк и отдал мне ружьё, чтобы я продолжил его чистить, а сам встал и продолжил рассказывать, жестикулируя руками.
   - Исподтишка и подло налетела неистовая буря. Водяные валуны, жертвуя собой, стали разбиваться о корму. Неумолимый ураган громко клялся потопить всё, что не было сотворено богом морей и океанов. Десять тысяч альбатросов вопили людям «убирайтесь, уплывайте пока целы», но понять людям их было не дано. Судно закачало, точно мост подвесной. Многоэтажная волна попыталась взять в плен строптивый тихоход. Но гигант отчаянно боролся с вакханалией стихии, казалось, будто это ягненок готов съесть озверелого волка. К сожалению, силы были не равны, закон джунглей действует и по этой долготе и широте, следовательно, победил сильнейший. Справедливость не вправе диктовать тут свои законы. Прошел час неравной схватки, и пагуба поставила смертных на колени. И уже неважно, кто завязал Фемиде глаза. Ведь команду сковал неожиданный страх. А в океане, где есть страх, нет месту жизни. Даже непоколебимому капитану пришлось узнать это страшное чувство, когда перед смертью невозможно надышаться. Отняв последнюю плоть, ветровые бесы "откуражились". Остался только гигант, сам на сам с бескрайним, порою несправедливым, океаном.
    Вдруг рассказ перебили несколько одиночных выстрелов, но мы к ним настолько привыкли, что не обратили на них должного внимания. А Марек настолько увлёкся, что не заметил, как превысил лимит рассказа.

    - Утром водную стихию благословила солнечная погода. Было слышно, как в небо уносятся отголоски дельфинов и чаек, нарушая нетронутую с ночи тишину. А по лоскутному океану продолжает плыть стойкое осиротелое судно. Оно плывет из-неоткуда в никуда. Фаворит на один день не просто опустел, он стал изгоем. Изгнан из ада, не принят в раю. Теперь солнце его очаг, а океан его ночлег до самой тризны. Все равно ему не понять. Он свободен от чувств: утраченной цели, растерзанной надежды, ядовитого отчаянья. Он не умеет осознавать, как горько бывает, когда разлука целует веки. Выплыв из океана, гигант семь лет маялся по семи морям, словно дервиш. Всякое бывало, жизнь здорово потрепала корабль-призрак. Бывали штормы и куда яростнее, но несгибаемый герой отдался течению и достойно принял все апперкоты коварного фатума. Казалось бы, судно обречено на медленную гибель, ведь страшнее стихии может быть только ржавчина, коварно разъедающая корпус уязвимого метала. И вдруг! Что это? Остров! Нет! Это материк! Вот знакомые грани грубых скал, вот белоснежный маяк, хоть и обшаркан до неузнаваемости. А вот пляжный продольный изогнутый берег, такой бывает только один. Это просто немыслимо, но после семилетки извилистых путей, "блудный сын" снова вернулся восвояси. Непредсказуемая судьба привела его обратно, дав шанс опять прикоснуться к родимой земле. Если бы корабль был живой, то в тот переломный момент, когда корма прорезала золотистый песок берега, проснулись бы чувства, разбередившие ему душу до самой-самой глубины, несравнимой даже с самой не исследованной океанской бездной. Если бы у него были колени, он бы на них упал. Если бы у него были глаза, они бы пустили слезу. Если бы у него были губы, он бы произнес:
   "Где бы мы ни были, куда бы нас не забросила жизненная перипетия, а судьба, хотя бы раз в жизни, всегда преподносит шанс вернуться в родную страну, в родные края, в родной дом. Не теряйте этот шанс"
    Эта история мне тоже кое о чём напомнила. Она напомнила мне о том, что я был рядом возле родного дома, так и не посетив его.
    - Мы же договаривались, что истории должны быть коротенькие, но на этот раз я тебя прощаю,- шутливо произнёс Климек.
    Внезапно выстрелы повторились, но в этот раз они гремели рядом. Двери на сцену распахнулись, распугав несколько крыс, и мы в тот же момент спрятались за креслами. А дальше случилось то, что я никак не ожидал увидеть. Прямо на сцену с завязанными руками вышли два наших солдата, судя по униформе. Им в спину были направлены автоматы. Кто именно был из наших, мы не смогли рассмотреть. Фрицы поставили их на колени и пытались допросить, периодически стукая им по голове прикладом.
    - Что будем делать?- чуть слышно спросил Марек,- Нужно быстро решать.
    - Коран гласит - кто был свидетелем зла и молчал, станет соучастником преступления,- ответил Климек.
    - Но кто из нас попадёт из такого расстояния? И если стрелять, то только в тандеме. Иначе один из них накроет нас ответной очередью.

    Так как ружьё было в моих руках, я тихонько встал и прицелился. Договорившись про сигнал и мишени, мы с Колеком переглянулись, и начался отсчёт.
    В переломный момент я оцепенел, а Климек произвёл точный выстрел. Марек быстро подхватил у меня ружьё и сам выстрелил во второго врага, пока он был обескуражен. Но фриц всё же, успел выстрелить в одного из наших солдат. Я увидел, как куски одежды с плотью вышли насквозь. Кровь медленно расплылась под телом, смешалась со строительной пылью от разрушений, и обрела ржавый цвет, который постепенно превратился в багряный. Марек опустил ружьё и произнёс:
    - Это была моя тысячная пуля.
    - Спасибо, что выстрелил вместо меня. Я не смог нажать на курок,- поблагодарил Марека.
    - Твоя трусость стоила жизни одному из наших солдат, а могло быть и так, что убить могли кого-то из нас.
    Я лишь опустил голову, понимая, что он прав. А когда мы подошли к убитому солдату, я со стороны сразу увидел повязку на глазу, а затем в его лице узнал того, кто будет мерещиться мне до скончания дней. Теперь я виноват в смерти Колека. Но разве это справедливо? Он ничем не заслуживал смерти, он лишь был человеком, у которого первая война отобрала сына и жену, а вторая забрала и его. В то время, когда он мог бы просто жить обычной семейной жизнью, если бы не войны, которых он избегал до последнего.
    Закрыв Колеку глаза, я снова прочёл молитву. В отличие от подсчётов пуль Марека, я свои молитвы за упокой не считал. Их было слишком много.