Не жалей меня

Маша Богородцева
НЕ ЖАЛЕЙ МЕНЯ

Все совпадения случайны.
История полностью выдумана. Такое не может происходить в 21-м веке.

Эпиграф.

Эта короткая история об одной девочке, которая была счастлива. А потом у нее забрали ее счастье. Эта история далеко не самая страшная. И, наверное, не всем интересна. Но я рассказываю то, что могу рассказать.

Пролог

Осень. Старый кирпичный дом на окраине. От него почти ничего не осталось, только половина детской комнаты. Один угол. Стол. На стене чудом уцелели полки. Книжки, тетрадки, игрушки. И пыль. Кирпичная и с улицы, опавшие листья, осколки кирпича, стекла, упавшая балка. Тихо. Очень тихо. Вдруг неслышной тенью человек в камуфляже. Прижался к стене. Замер. Стало видно - это совсем молодой парень. Не бреется еще. Осмотрелся. На столе – тетрадка. На ней цветочки наклеены. Написано: «личный дневник, руками не трогать. Ученицы ... класса М... Б...». И смайлик. Парень взял дневник в руки, смахнул с него пыль и песок, бездумно полистал... У него тоже сестренка младшая в 6 классе. Была. А мама учительница. Тоже была. Открыл, перелистал страницы:

... пишу в тетрадке. Потому что нет света и воды, и комп. Не работает. Телефон сел давно. Мама почему-то еще не вернулась. Холодно. И страшно. Но сейчас хоть не стреляют. Я... я решила, я запишу сказку. Ту, что придумала. И все закончится. Все вернется и будет хорошо. Только ручка плохо расписывается. И пальцы не слушаются. Потому что холодно. Все, начну:

«Сказка.

С чего все началось, уже никто не помнил. Жило село, большое. Часть за речкой, часть перед. Или наоборот. Жили по-разному, то хорошо, то не очень. Но дружно. Все ведь свои, родственники. Когда неурожай, засуха или еще что, помогали друг другу. Не чужие же. Свои все. Время шло, село росло, уже не все знакомы были, не все здоровались. И так выросло оно в две страны. Одна за речкой, вторая перед. Или наоборот.

С чего все началось, уже никто не помнил, но оно началось. Сначала вроде и не страшно. Маленькая война. Где-то далеко. На пограничной речке. Даже и не война, а так... кто-то стрельнет, кто-то ответит. Конечно, в гости перестали ходить друг к другу. Но сначала еще общались. Потом меньше. Время шло.
У кого-то убили брата. У кого отца, сестру... и вспыхнуло. И взорвалось. И встали, и пошли друг на друга, и уже все равно было, кто виноват, и с чего началось. И стали гибнуть и сгорать в этом огне люди - как свечки. А пожар войны от этого становился ярче и сильнее.

Чем бы это закончилось, если бы не... но по порядку.

У одного мальчика погибла мама. Случайно. Ведь воины не воюют с женщинами и детьми. Просто случайность. Просто снаряд. Просто война. И мальчик вырос, он рос и готовился, стал сильным и умелым, и ушел воевать, и хорошо воевал. Убил многих. Врагов, конечно. Да, они все или почти были воинами, с двух сторон, и родину свою защищали тоже, с двух сторон, каждый свою. Так вот - он убил брата одной девушки. Он не знал ни того, что убил чьего-то брата, чьего-то сына. И не думал об этом. Он убивал врагов. Враги же не люди? Или не совсем люди?
Женщины не воюют. Они любят, рожают детей. Лечат. И ждут. Своих мужчин и сыновей.

Так было. Но у одной девушки погиб брат. Девушка была очень упряма, и несмотря на то, что ее мама и родственники не пускали, ушла на войну. И научилась убивать. Врагов. Они же не люди. Или не совсем люди. И у нее это тоже стало хорошо получаться. Как и у того парня.

И после нее, появились еще такие девушки. И с той стороны реки, и с этой...»
«Какой-то детский лепет», - подумал парень и заглянул в конец. А там – кровь, и слипшиеся страницы. Ее было много. Но сейчас она давно засохла. Он хотел выбросить тетрадь, но что-то не дало. Может вставшее перед ним живое лицо сестренки. А может... не знаю. Я еще не умею читать мысли. И он вернулся в начало тетрадки.

Глава 1.

Для меня, как и для многих, все началось 24 февраля. Или все-таки раньше? Жила девочка Маша, ей было 12 лет. Еще ее некоторые называли Марийка. Девочке нравилось. А мама обычно ее называла – Маруся. И так ей нравилось больше всего.
Веселилась и грустила, с кем-то дружила, а с кем-то не очень. Домашняя девочка. Любила читать. И была счастлива. Только этого не знала. Потому что люди, они часто не знают самых простых и понятных вещей.

Для счастья ведь надо так мало. И так много... - чтобы твои близкие были живы и здоровы, и чтобы была в семье любовь. Да, и еще – чтобы никто не мог этого отнять. И все. Больше ничего. Не надо.

Мама работала в школе. Учительницей. Папа работал, чем-то там руководил в районе. И за пару недель До, меня тоже начали спрашивать, а что, а как будет, а это правда или нет, что нападут... Я отмахивалась, а меня доставали некоторые.... Ну спроси папу, спроси. А папа на работе пропадал, приезжал поздно. Я дождалась и спросила. А он так посмотрел, вздохнул.

- Не знаю, доча. Есть информация такая. И подтверждения есть. Но не знаю.

Я не совсем поняла про подтверждение, но что-то екнуло внутри, и я неожиданно каким-то севшим голосом:

- И что теперь будет? И мама подошла, обняла, я прижалась к ней спиной. Они переглянулись. Папа и мама. Потом мама сказала:

- Ничего, Маруся, все будет хорошо.
Хорошо не было. 24.02. 4 утра. Мне кажется, все дети, и все у нас, кто не знал – узнали и запомнили слова из старой песни: «ровно в четыре часа, Киев бомбили, и объявили, что началася война...» Как страшно. Дрожит земля. Далеко. Но дрожь передается тебе. Начинают стучать зубы. Дрожит земля, и ты дрожишь. Вся. Дрожь проникает внутрь и начинает тошнить. От этой дрожи. И от страха. Мама – бледная, обнимает... становится немного легче. Но – не об этом.

Магазины, вокзалы, очереди... кто-то уезжает, мобилизация... Все и все какое-то нереальное. Как сон. И слухи, слухи, слухи...

Так это началось.

Глава 2.

Странная это штука – память. Или психика? Или мозг?
Я что-то помню очень хорошо, а что-то совсем. Не помню. А что-то смутно, едва-едва.

Я очень плохо помню расставание с мамой. Зато помню хорошо обстрел. В тот день. До этого. Странно, да? Но не хочу вспоминать. Но, вспоминаю. В очередной раз.
Подвал. Бомбоубежище. На самом деле просто подвал. Плач маленьких деток. Где-то бухает. Далеко. Еще. И еще. Но дрожь земли все равно есть. Как будто она тоже боится. Дрожь земли, воздуха, и ты тоже – внутри все дрожит. Я всегда старалась помогать там. Так легче. Уже половина знакомы в лицо. А кто-то и по имени. Подать воду. Или подержать, если маме маленького надо что-то сделать. Или еще что. Разговаривают уже мало. И тихо, почти шепотом. И лица... такие лица...
Потом – бах! И посыпалось сверху, и пыль на зубах, и страх – кажется вот, и обрушится потолок и все обрушится, сминая в блин и корежа людей, всех, маленьких, больших...

Дети, кто спал – проснулись. Плач, громкий, почти все маленькие. Да и постарше тоже... кто-то вскочил, кто-то, наоборот, сжался в комок, многие мамы прижали детей, закрыли собой, будто смогут защитить.

Потом заговорили много и разом. Кто-то побежал к выходу из подвала. Это же не бомбоубежище. Просто подвал.

Ракета попала в кинотеатр. Рядом. Мой любимый. Он такой красивый. Был. Ничего. Вообще. Просто куча мусора и камней.

За 3 недели. Почти ничего от моей школы. Садик. Стадион. Детская больница. Поликлиника. Рынок. У нас рядом. ТЦ, в который ездили с мамой и папой. Гостиница недалеко. Библиотека детская и для юношества. Я... да), я читала книги на бумаге. Любила. Даже в библиотеках записана. Была. Моего любимого городка, такого красивого, маленького, зеленого, в скверах и парках, больше нет. Он есть, но как будто умер. Нет. Его убили.

Мне надо было быстро уходить, и я напихала в рюкзачок кроме сменок белья, носочков, теплых и таких, спортивку и свитер. Аптечка. Ручка и салфетки. Косметичка моя. А еще любимого зайку – игрушку из детского детства. Бутылка с водой. батончик. шоколадный. Мама положила консервы. Из запаса. НЗ – это так называется. Откуда-то мама нашла. И – все... все.

– Беги, доченька...- и перекрестила.

И никто не подумал записать на бумажку ни телефоны родственников, ничего. Все казалось сном и казалось – вот-вот закончится. Или мама просто в спешке забыла.

А я и не думала об этом.

Cвiдотство про народження. Хорошо, не забыли. Я почему-то любила этот документ. Мой первый. Всякие школьные не в счет.

Шла долго, через город, дворами. Симку сломала и выкинула. Потом телефон. Как научили. Людей мало совсем. Быстро куда-то идут. Машин нет. Почти. Пара военных проехала. Дым. Горит на заводе где-то и на северо-западе. Там военные какие-то были. Пролетел вертолет. Я спряталась, даже не думая. Как мышка, между полными мусорными баками и горами мусора. Присела. Кто? Свои, чужие? На всякий случай. В последние недели, все, что летает сверху – несет угрозу.

Пришла. А от дома Али и тети Иры – большая яма. Воронка. И еще дымится что-то. И какие-то листы железа и доски – от гаража. Кучей. И остатки машины. Маленькой, которая тети Ирины, а не дяди Олега. И я заплакала. Просидела не знаю. Сколько-то просидела. Без мыслей. А потом сосед:

– Деточка, ты что? Да все хорошо. Родичi? Да все з ними добре, – он говорит, смешивая русские и украинские слова: – Ира, Олег, детки – все живы. Они уехали перед самым налетом. За час может. В село.

В голове все также пусто, но боль в груди отпускает, медленно, как будто нехотя.

Я встаю. Куда идти? И вспоминаю, что раза два была с Алей и Лесей у Алиного дедушки и бабушки. Помню – где живут. И иду, устало перебирая ногами.

– Эй, дiвчинка? А ты куда? Ты хто им? – я не отвечаю. Просто ухожу.

Вот. Этот дом. Старый, но с свежей покраской. Покрашенный забор. Аля говорила, что дедушка умер, но бабушка жива. Стучусь в калитку. Тишина. Подхожу к окну дома, которое прямо на улицу. Еле дотягиваюсь – стучу. Долго. В окно выглядывает кто-то, женщина пожилая похоже. Стемнело, и не вижу. Толком. Света в доме нет. Да и почти по всему городу нет. Жду. Открывает бабушка. Она стала ниже. Или это я подросла. Но, маленькая, я уже почти одного роста с ней.

- Хто це? – спрашивает. Я:

– Это я, Маруся. Одноклассница Али...

- Боже, Марийка, заходь... выросла як...

Глава 3.

Село. Мы с Алей спим на печке) там одеяла всякие, но твердо все равно. И жарко. А мы в трусиках и маечках пьем молоко, и едим пирожки. У нее день народження (днюха). Батько ее ругает:

– Аля... ну взрослая уже... ну шож вы не за столом. Маруся, - а мама ее, тетя Ира, ему:

- Да ладно. И нам кивает.

Я уже неделю тут. У другой бабушки Али.
Взрослые выпивают. За день рождения. Мы – просто.

Аля, моя одноклассница. Мы дружили в первых классах, потом почему-то нет. А сейчас я у нее. У ее бабушки в селе. И мы все время вместе.

На улице грязь такая... во дворе нормально, но мы все равно в хате.

Потом, разговоры всякие у них. Уже не трезвые. А папа Али вдруг:

– Маруся, ну скажи? Твой папа всегда за русских был. И я, тоже. Они же браться нам. Мы все их любили. И мой дед воевал в той войне, и твой прадед без ноги вернулся. У Иры так вообще... герои. Да у нас у всех. Так? А сейчас – что? Что это все? Денацификация и денационализация восточных русскоязычных областей Украины?

Тетя Ира:
– Олег! – а он:
– А дом наш. Для семьи, для детей. 10 лет строил. Потихоньку, как получалось. Мы все его любили очень. Ты же сама там была много раз...

- Олег!! Прекрати! – а я утыкаюсь в подушку и молча плачу. А Аля обнимает меня и что-то тихо шепчет – я не слышу. А дядя Олег -поднялся к нам и погладил меня по голове:

– Прости меня, дочка. Слышишь? Прости.

Папы нет. Мама... пропала. Я хочу к тете. В Россию. Мне говорят – не проехать. Тем более ребенку. Оставайся с нами. Дочкой будешь. А я не хочу. Не хочу! Если бы прошло время, как сейчас. А тогда я даже думать не могла. Мама жива! Она найдется!

Нашлись люди – ехали в Донбас. То есть в Россию. Через Донбас. Там, оказывается можно проехать, договориться. Несколько пересадок. Я уговорила. Точнее... стыдно вспоминать. Про это не буду. Про свою истерику. Простите меня, миленькие, дядя Олег, тетя Ира. Вы готовы были мне заменить моих. Да и сейчас не сомневались бы. Я знаю. И любили бы как родную. Простите.

Меня отправляют с молодой семьей. Муж работал в России. На вахте. И сейчас они решили, что лучше туда.

Аля... Мы стоим. Взялись за руки. Она:

– Ты не теряйся, - Я киваю. В горле ком. Мешает. Говорить.

И мы как-то неожиданно и одновременно обнимаемся. Крепко-крепко... у нее дрожат плечи. И я... тоже плачу и кусаю губы. Она неожиданно отстраняется, расстегивает курточку и снимает крестик. И шепчет мне сквозь слезы:

- Возьми. На удачу. Ты теперь сестричка мне. - Я... как же не хочется отдавать, но... я чувствую – нельзя по-другому. Я снимаю свой. Беру ее – золотой. Одеваю себе. Красивый. И отдаю свой. Простой. Серебряный. Мамин. Она:

– Я не возьму. Это же тебе от мамы... - я силком втискиваю его Але в руку:

– Пожалуйста. Возьми. Так надо. И пусть он принесет тебе счастье. Она все еще сопротивляется. И я – как в голову такое?

– Возьми. Сбереги. Ты его потом вернешь. Когда мы с тобой мою первую дочку крестить будем. - И она замерла. И медленно кивнула сквозь слезы. Это как клятва стала. Для нас двоих. Мы обязательно увидимся. И сделаем то, что пообещали друг дружке. Ведь так будет? Правда?

Глава 4.

Одна пересадка. Вторая. Отдых. Еда. Потом снова едем.

Я плохо помню, как потерялась. Наверное, заснула в машине. И – грохот какой-то, и треск, как ткань громко рвут... Я лечу куда-то, падаю на мягкое, переворачиваюсь и бьюсь головой о ручку на входной двери в салоне. Или как она называется. Не понимаю ничего, хлопаю глазами, голове больно... Кто-то распахивает дверь и рывком меня наружу. И кричит:

– В лес! Бегом все в лес! – и я бегу, спотыкаюсь, падаю и снова бегу. И понимаю, что это за звуки. Стреляют. Я бежала, не видя дороги, пока не упала. Громко дыша, лежала какое-то время. Вокруг шум, не пойму, что шумит. Ноги гудят. Сердце перестало выскакивать из груди. Что же шумит? И голова болит... вдруг понимаю, что это в голове моей шум.

Сажусь на какой-то корень. Трогаю голову. Сзади ниже макушки что-то влажное. Кровь... немного совсем, но меня замутило сразу.

Тихо как...

Тихо. Не стреляют. А куда идти?..

Я кричала.

Потом искала, откуда прибежала.

Потом – просто шла. Куда? Не знаю. Просто. Чтобы куда-то прийти.
Идти было тяжело и небыстро. По весеннему лесу. Грязь. Кое-где снег. Тоже грязный. Гудело в голове. Периодически мутило.

Шла до ночи.

Глава 5.

Наверное, я бы просто замерзла. Я засыпала. И вдруг такое тявканье, как кашель. Сухое. Злое какое-то. Ну уйди, уйди... а оно тявкает. Открыла глаза. Лисица. Рядом. Показалась такой большой... Все – эта мысль разбудила окончательно.

Я попыталась взять рядом ветку, больше ничего под рукой. И не смогла – пальцы совсем не гнулись. Ну почти совсем. И я закрыла глаза. Слезы на щеках казались очень горячими. Потом, злость. На себя, на лес, на мир. На все.

И я резко встала. Точнее хотела. Не вышло, упала на бок, боль – смотрю, содрала ладонь. Все-таки встаю, опираясь на дерево. А лисицы нет. Не привиделось же?

Раз встала, надо идти. И пошла. Шаг, еще. У меня температура, - подумала. Глаза воспалились, горю, сухие губы, трескаются, слюны нет, нечем облизать даже.

Достала бутылку, остатки воды в рот и на губы. Утренние сумерки.

Еще шаг, и полетела куда-то. Нога! Стрельнуло болью так, что сразу пришла в себя. Опустила взгляд – лежу в канаве, из правой ноги чуть выше щиколотки сзади сбоку - какой-то огрызок ветки. Толстый. Больнооо... дотянулась рукой – дернула... пришла в себя – лежу. Так. Снова встать. Задрать штанину джинсов. Достать из рюкзачка бинт, йод. Почти не глядя, полила прямо сверху. От боли закричала и испугалась сама своего крика. Как-то перевязала. Рука саднит, нога... боль... сознание плывет куда-то.

Встаю. Пытаюсь идти. На просвет впереди. Уже не соображаю ничего, просто инстинкт – идти, идти... впереди... домик? Еще, еще чуть... И снова падаю. И все. Перед глазами кружит, мелькает что-то, шум в висках – как звук водопада. «Папа, мама. Мамочка, забери меня отсюда...» Кажется, вижу их лица.

Сначала тишина. Потом - где-то рядом говорят. Говорят, но очень тихо. Открыла глаза. Темно. Ладонь ноет. Нога меньше почему-то. А на руке оказывается - бинт. Лежу на каких-то тряпках, на лежанке. В хате. Замечаю, что тепло. Странно. А, грубка, горячая.

Где разговор, там люди. Но люди бывают разные. Только попыталась повернуться, как из-за печки:
– А, проснулась, малая? – я дергаюсь, и нога стреляет болью. Мужик, то есть мужчина. Пожилой такой, небольшого роста. Камуфляж. Капюшон. Обвешан чем-то.
– Не бойся, малая. Все хорошо.
– Я не малая, я Маруся. - Отвечаю почему-то как мама часто называла.
– Ну что ж ты так, малая? – и улыбается. И я почему-то сразу ему поверила. И просто ему, и что дальше все будет хорошо.
- Ты откуда и куда?
- Я.. оттуда. И туда.
- Емкий ответ. Ты лежи. Тебе ногу обработали и забинтовали. И уколы сделали. Но надо полежать. Температуру уже сбили.
- Да, хорошо.
- Так откуда ты?
Я из... , отстала от... в общем мы бежали.
- К русским?
- Дда.. нас ... я одна осталась, а там тетя. Родная.
- Понятно. Через пост ... обещали? Провести.
- Не знаю. Да вроде.
- С кем ехала?
- З села люди. З собою взяли. – я перейшла на українську - Обстреляли нас кто-то, все прятались, я в лесу заблудилась.
- А как Вас зовут?
- Артур.
- Дядя Артур?
- Нет, просто Артур.

Так я познакомилась. С ним. С тем, кто меня спас. С Артуром. Их была группа. Сколько не знаю. Кто такие, тоже. Лиц не видела. Кроме Артура. И больше никто из них со мной не говорил.

Глава 6.

Светало. Я проснулась. Температуры, похоже, не было. Там, в окне, стекло разбито, но не до конца. Грязное, в разводах и пыли. И снова тихий разговор. Уже за окном. Подкрадываюсь, если можно так назвать мое странное передвижение. Встаю, слабость такая, ноги дрожат, но иду. Но нога почти не болит. Удивительно.

А за окном:

- Ты понимаешь, что ее взять нельзя?
- Конечно, странный вопрос.
- Тогда что?
- Я ее не оставлю здесь. Идите. Доведу ее. Точки – завтра здесь, контрольная через 2 дня – здесь.
- Ты своих решений не меняешь, – утверждение, а не вопрос.
- Да. Ты знаешь.
- Тогда два нуля.
- Давай, разведка.

И вот так я осталась с ним. Как ушли остальные, не видела и не слышала.

Глава 7.

Мы были вместе день и ночь. И утро.
Целая жизнь.

Шли по 50 минут, по 10 отдыхали. Так он говорил. И на часы почти не смотрел совсем. Как так?

Из-за меня шли медленно. Разговаривали только когда отдыхали. Он говорил тихо, почти шепотом, но почему-то все понятно было. И места находил для отдыха такие - закрытые что ли?

Я на первом отдыхе, или привале, как он сказал, попросила научить стрелять и перезаряжать. И может у него есть лишнее оружие. Он показал, как стрелять из пистолета. Целиться, не закрывая левый глаз, двумя глазами, и поверх ствола. Или по стволу? Не помню, как правильно. Не стреляя. Разрядил и дал мне. И дал мне попробовать. И еще – что на ближней дистанции не нужно через мушку. А потом:

– Малая, но это тебе пока не надо. Оружие тяжелое для тебя. Даже пистолет. И еще – если сразу в тебя не выстрелят, то потом разглядят, что ребенок. Есть шанс. А если у тебя оружие – стрелять будут в любом случае.
- Я хочу не быть беззащитной. Если выйдем. Никогда. Никогда больше.
- Выйдем. Я обещаю. А стрелять еще научишься, если захочешь. Пойди на джиу-джитсу или дзюдо, считаю, для девочки это лучше, чем бокс и карате. Только заниматься серьезно. Года три хотя бы. Подрастешь как раз. И соревнования – схватки, обязательно.

- И стрелять уметь надо, согласен. Но главное оружие человека – голова. Учись мыслить не как все. Нестандартно.
- А это как?
- Учись видеть в любой задаче и вопросе – а как еще это можно сделать? Даже самые невероятные варианты. И вообще – не бойся принимать решений. Не жди, когда другие за тебя решат. Этому тоже надо учиться.

- В любом случае – сейчас у тебя другое задание. Учись смотреть и видеть. Ты должна постоянно видеть все вокруг и в случае опасности заранее знать – куда падать, или отползать и прятаться.

И когда шли, он показывал и меня проверял. По его сигналу или просто, когда какой-то звук – я падала. И падала не там, где стояла, а сразу в сторону укрытия – бревно, канава, хотя бы куст. И чтобы было потом куда. Отползти. Еще он показывал, как правильно падать. Оказывается, это тоже не просто. Быстро устала.

Потом в какой-то момент сказал:
– Малая, да ты у нас умница просто. - И это было так... приятно?

Потом я устала совсем, и нога тоже – устала и начала болеть сильнее, и голова. И он меня нес. Он давал таблетки несколько раз. Янтарная кислота и еще что-то. Не запомнила. Когда шли. Почти не мутило, но голова все равно болела.
Когда еще вечер не наступил, но было уже после обеда, мы вышли к дороге и – село? Хутор? Было видно несколько домиков, с садами. И какие-то еще постройки дальше. Как маленький завод.

Артур оставил меня в лесу, за кустами, метров 15 от дороги. И сказал – если любой шум или люди, или опасность – сзади начинался овраг и показал куст, куда прятаться. Там мокро, но сверху не видно. Вообще.

Вернулся, когда я еще не успела устать ждать. Подошел с совсем другой стороны. Я его не услышала. Пока не подошел и тихонько не кашлянул. Сказал как всегда тихо:
– Уходим. - И я за ним. Прошли по оврагу, потом вышли наверх и я спросила:
- Артур. А почему? – он понял. И ответил:
– Не нравится мне. Издалека тихо и никого. А есть следы. Свежие. Кто-то за околицей осматривался. Совсем недавно. А вот слева, где выезд. Мины. Для чего и кого? Так что обойдем. Не успеем сегодня. Дойти. Ты уж извини.

Мы ночевали в лесу на склоне оврага. Под кустом. Он еще нагнул ветку дерева и привязал. Как шалаш получилось. И накрыл – не знаю, куском ткани непромокаемой? Тоже привязал, там завязочки такие. Я не спросила, что это, хотя хотела. Устала так, что сил не было. А на землю еловые ветки. Много. Уходил вниз специально, там срезал. Чтобы незаметно – сказал. Потом согрел мне чай. На такой штуке, как сухой спирт, но нет. Много сахара. Хотя я так не люблю. Сказал – надо. Тушенка.
Я так устала, что есть не хотела. Голова болела. Он заставил поесть немного. Сам глотнул из фляги и тоже поел. Я спросила:
– Что это?
– Спирт.
– А... можно мне... немножко... – он посмотрел на меня, чуть капнул в кружку с недопитым чаем. Я выпила. До конца.

Почти сразу как-то стало. Теплее? И в голове – не легче, а как-то по-другому.

Спросила:
– А ты давно воюешь? – а он:
– Почти всю жизнь.
– На Донбасе?
– И на Донбасе тоже.
– А зачем?
- Это не моя война, малая.
– А тогда зачем, – и он непонятно так:
– Долги надо отдавать. Запомни, малая. Все и всегда.
– А можно мне еще?..
– Если только совсем чуть-чуть.
– Да. – Он чуть совсем налил и разбавил водой. Кивнул мне. Мы выпили – я из кружки, он глотнул из фляги. С чаем было лучше. С водой совсем противно.

Помолчали. И он вдруг:
- Я тебя выведу. Если нам кто-то встретится, делай как я учил. Но. Когда на Донбасе уже первая волна войны прошла, образовалась нейтральная полоса. Большая. И там много чего. Происходило. И через нее с той стороны приходили мальчики и девочки, их ловили иногда. Твоего возраста или чуть старше. Юные пионеры-герои. Он усмехнулся. Как-то невесело.

- Их ловили, расспрашивали, потом отпускали. Под честное слово. А некоторых ловили снова. А потом выяснили, что это не только разведчики. Дети же и взрывное устройство могут поставить. И другое многое. Могут. И. Никто не признается в этом никогда. Их перестали отпускать. Выпытывали все – и ... А еще, когда попадались красивые... с ними развлекались. По-разному. Говорят.
С нашей стороны были ... - он очень нехорошо выругался, которые тоже детей так отправляли.

Еще помолчал. Потом:
– Ты очень красивая девочка.
– Я? – удивленно сказала. И подумала: «Сейчас?!..» - Я представила себя, как будто увидела со стороны. Маленькая, худенькая совсем, грязная, чумазая, волосы в какой-то комок, с засохшей кровью, тоже грязные... глаза запавшие скорее всего, губы потрескались... красавица.
- Да. - Сказал он.
- Ты. Очень красивая. А теперь смотри, - он показал петельку. И сказал:
– Там у меня граната. Это для меня. Если палец в петельку и поднять руки, или хотя бы начать выпрямлять эту руку... Но если я пойму, что нам встретились не те люди. Могут и просто бандиты. Их тоже хватает. И пойму, что все, - и только если ты к этому готова и захочешь – когда я крикну – красный, беги ко мне. Но. Это тебе решать. Но лучше так.

Я, мыслей не было. Это, то, что он рассказал... это... потом я тихо-тихо спросила:
– Это все... правда?
– Да. – а я ему:
– А ты? Скажи, ты так делал? – а он, глядя мне в глаза:
– Нет. Но от этого не легче. - Я кивнула. И... грудь сжало. Страх. Нет, ужас. Смерти. Близкой. Такой реальной. Такой... я представила, что он рассказал. Как я... как меня... И – быстро, чтобы не передумать. Как в холодную воду:

- Да. Я согласна. Кричи красный. И зажмурилась. Как будто это произойдет уже сейчас. И от обиды, детской какой то, на все, на все вообще, очень захотелось плакать. Но слез не было. Ни слезинки.

- Давай спать. – И добавил, - Я тебя выведу.

Мы спали ложечкой, знаете, как это? На боку. Он сзади и меня обнял. Сказал – так теплее. И у меня не было ни смущения, ни страха. Я заснула, кажется, моментально. И спала первый раз после отъезда и после начала всего, без снов. Спокойно. Еще так, только беспокойнее, - снилось, но не помню – спали на печке с Алей. В обнимку.

Светает. Я просыпаюсь, от того, что стало холодно. Я одна. Артур уже на ногах.
Маленький костер. Но такой теплый. Артур рассказывает, что давление низкое, туман, дыма мало и он по земле стелется. И уже почти светло, не ночь. Поэтому можно.

Болит все тело. Кажется, нет ни одной мышцы, чтобы не болела. От этого, кажется, даже голове легче. Артур заставляет меня делать зарядку. Очень тяжело. Но через 5 минут становится чуть лучше.

Чай... ой, какое счастье оказывается – горячий чай. И сахар. Кусками. Хочу есть. Тушенка, галеты.

Потом снова шли.

Глава 8.

Все закончилось как-то очень буднично и просто. Довел. Снова оставил в лесу. Ушел. Пришел не один:

- Познакомься – это... . Теперь все будет хорошо. - Они были знакомы. С этим командиром. Они. Враги. Знакомы.

Его звали не Артур. Это имя я придумала. Я думаю, его настоящее имя нельзя писать. Почему-то уверена, что мне он назвал настоящее. Но пусть будет Артур. Он для меня как король всех рыцарей. Самый первый из них.

И еще: я от него услышала первый раз, что в правильном вопросе половина ответа. и - малая, запомни: когда тебе говорят – выбирай, или-или - тебя обманывают. Вариантов всегда больше двух. Когда я сказала, что не поняла – он ответил. Потом поймешь. Сейчас просто запомни.

Он всегда относился ко мне серьезно. Как ко взрослой.

Были еще разговоры. А когда довел меня и уходил – улыбнулся:
- Живи, малая и будь счастлива. - Я ему:
- А если не получится? - А он:
- Это твое задание. - А потом еще добавил:
- Сделай это для меня.

Я все помню, Артур. Никогда не забуду. Я постараюсь. Нет. Ты бы так не сказал. Я – стану. Я буду. Счастливой. Потому что... потому что я должна тебе. Жизнь. А долги надо отдавать. Всегда.

И я все помню. И это: чтобы выжить, учись думать не как все.
И - бесполезных знаний не бывает. Любое знание - лишний шанс на выживание.
И – вариантов всегда больше двух.
И про вопрос и ответ.
И про учиться решать самой.
Я все помню слово в слово.

Когда он уходил, я окликнула. И сказала ему:
– Два ноля. – Не знаю сама, почему. А он улыбнулся, махнул как-то рукой, и мне:
– Знаешь, малая, а я бы с тобой в разведку пошел. Два ноля. - И все. Ушел как не было.

Так и не спросила - что такое два ноля. Пожелание удачи? А в сети и в вики, и вообще - толком не нашла. Может подскажет кто?

Глава 9.

Дальше помню плохо. Какие-то люди. Едем куда-то. Снова едем. Гудело в голове. Тошнило. В госпитале сказали – контузия. Сотрясение мозга. От чего, непонятно. Похоже, пуля. По касательной. Сказали. А может в автобусе сильно ударилась тогда.

Профилакторий. Врачи. Я там была в состоянии «все равно».
Там еще были. Дети. Кто-то с родителем.
Одна девочка заикалась сильно.
А мальчик в 5 лет перестал говорить. Совсем.

Многие ночью просыпались. И кто-то плакал.

Нашли тетю быстро. Приехала вся в слезах. Про маму и папу спрашивала. А у меня пусто все. Слез нет.

Сначала просто не могла спать. Потом. Потом...
Я просыпалась 3-4 раза за ночь. От крика. Своего. Слез не было. Но глаза.

Горели. Веки. Мне капали капли.

Сон. Просто сон.

Как мы в подвале. Я. И. Еще люди.
Подает потолок. Все рушится. Пыль. И плита. Прижимает, давит... Нечем дышать.

И еще. Сон. И другие.

Самое частое – умная бомба. Или ракета. Она сделана специально. Для меня. И она знает. Где я. И ищет. Я прячусь. А она. Находит.

И уколы. Сначала. Потом таблетки. И психологи.

Опекунство оформили быстро. Говорят, что очень быстро. Обычно не так. Но я еще была в профилактории недели две после оформления.

Плохо помню первые дни после выхода оттуда. С Родины. Но помню, что опрашивали. Или допрашивали. Безопасность или разведка. Не знаю. Я вопросов не задавала. Все равно было. Это было не один раз. В профилактории тоже. Папой сильно интересовались. Подробно. И анкеты, и опросники какие-то. И психологи тоже. Помню совсем глупые вопросы, например – а как звали вашего кота. А у нас кота не было.

Дом. Тетин дом.

Поселок.
– Вот, заходи, Машенька. Это кухня. Это твоя комната – здесь раньше девочки жили, теперь ты. - Тетя хлопочет, суетится вокруг меня. Смотрю – две кровати и узкий проход между ними - налево. Направо окно, стол, стул, за ним большой шкаф у стены.

Сестер я почти не помню. Двоюродных. И выросли они. Красивые обе. Катя уже замужем, и универ закончила. Натка только учится там. Второй курс. Тетю помнила лучше – она приезжала в 17-м году на похороны бабушки. Мамы своей.
– А что ты любишь? А вот салатик такой вкусный. А попробуй котлетки, – это тетя. А сестры тащат гулять. На море.
– Да не ищи ты свои кеды. Так пошли. Тут недолго. - Ну так, дак так. Хотя не привыкла. Но сейчас мне все равно. Прошли и правда немного. И тут – я замираю. Какая красота... сверху. Смотрю вниз. И что-то в душе – шелохнулось.
– Ну что ты как вареная, систер? Давай! – и мы побежали вниз по тропинке.

Море... про него я еще напишу.

Салют.

Первый раз это мы были на день города. Тетя меня таскала везде. А у меня депрессия. И я худею. Просто. По чуть. Каждый день. Ем нормально.

Салют. Я не помню, как я оказалась у входа в какой-то подвал. Закрыто. Сжалась в комок. Коленки к груди. Руки у лица. Я понимаю, это просто салют. Но не могу. Ничего. Сделать. С собой. Губы шепчут: «Пресвятая Богородица, Святая Дева Мария, спаси и сохрани. Пожалуйста! Пожалуйста!» Тетя испуганно бежит ко мне, что-то говорит, я не слышу. Обнимает. Но я не могу. Оторвать руки от лица. И остановиться.
Просто салют.

Вера.

Я верю. На самом деле. Нет, я как большинство, была. Да, в церковь ходили иногда. А ... на войне нет не верующих? Да. Каждый. Не обязательно в Бога. Кто-то и в дьявола. Или в удачу. Или что выживет. Я. У меня, Бог – он все знает. И он – справедливый. Но очень строгий. Он слишком строго наказывает своих детей. Я молюсь Деве Марии. Она мама. И все мамы и девочки – ее дочки. Все. И она обязательно попросит за каждую. И Он – он не сможет Ей. Отказать. Боже! За что ты нас так наказываешь? Может мы и заслужили? Но зачем так сурово?

Религия.

Не религия. Церковь. Я верю. Искренне. Это правда. Но церковь... нет. Отдельные батюшки – да.

Церковь. Вы – во что вы превратили святое?.. Ненависть – не может идти от Него. Бог – есть любовь. А вы? Благословляете войну. И ненависть. И здесь, и там... Господи, ты справедлив, но очень суров. Бываешь.
Но я ... Накажи их всех – пастырей своих – верой... нет, Верой. И пусть они поймут, что творили и творят. Я могу быть очень жестокой.

Школа.

Вот. Я здесь буду учиться. А, все равно.

Учителя.

Одноклассники.

Им интересно. Как все достало.
Все. Уже все ровно. Три недели и всем все равно. Хорошо.

Учительница.

Нет, не училка. Учительница. Я ей нахамила. Урок истории. А в учительской потом – она, у нее слезы:
– Вы все мои, девочка. Русские, украинцы. Вы же. Я старенькая уже. Не могу понять. Я же в союзе выросла. - Дева, как стыдно...
- Простите меня... нет ... я перед всеми, в классе. Извинюсь.

Перемена. И ... один мальчик.
- Мы думали, крутая, а ты... - мне все равно. Но он:
– Ты украинский партизанский отряд – с предателем...

И я... Он выше. Сильнее. Тогда первый раз – вспышка. Это – ярость? Я толкаю, он ударяется головой о стену. Лицо бледнеет. Я бью. Его. Не глядя. Куда попаду. Я... я могла его убить. Понимаю потом, когда оттащили. Оторвали. От него. Я. Убить... и кровь. Его нос, губы... ему плохо, он не может стоять.

Я смотрю на свои руки. Не понимаю. Кровь. Не могу дышать. Не могу кричать. Хватаю ртом, а кислорода нет... сердце у горла, в висках...

Четыре с половиной месяца после выхода из. Все испугались, конечно. Дальше не помню.

Снова психологи, таблетки. Панические атаки. Это так называется.

Музыка. Дыхание.

Воспоминание оттуда, вдруг, как будто снова я там: автобус – человек сползает по ступеньке... глаза такие... а в руках ... это... кишки? Очнулась с другой стороны автобуса, на четвереньках, меня рвет уже не знаю, чем... меня пытаются поднять кто-то... вода. Пью. И снова. И снова. Вдруг – голос:
- Дыши! Девочка, дыши! – и прогибают, плечи назад-вдох, до боли, до... и обратно – выдох... дыши!..

Еще воспоминание – холодно. Света нет. Есть картошка, как варить? На чем? Хлеба тоже нет. Мама ушла и долго нет. Выхожу на улицу. Одеваться не надо. Уже одета. На улице кажется, теплее, чем дома.

А там хоронят. У соседнего дома. На кладбище нельзя. И доехать не на чем. И мины.
Кладут в ямы. Прямо у дома. Сверху таблички. Чтобы потом перезахоронить. Если оно будет. Это потом.

Я первый раз нормально пережила салют на новый год. 2023. Стояли у окна, тетя обняла за плечи. И я спокойно, почти спокойно стояла и смотрела. А сейчас и приступов нет. Уже 3 месяца. Зато есть психолог. Навсегда? Или все-таки нет? И дыхательные упражнения.

Я почти нормально общаюсь. На улице в поселке. В классе. По учебе догнала почти. Спасибо Насте. Но учусь еле-еле. Не интересно.

Иногда чувствую себя предательницей. Из-за того, что я здесь. И тогда – очень больно.

Панические атаки прошли. Равнодушие тоже проходит. Но пришла агрессия. Моментально вспыхиваю и не могу остановиться. Работаем над этим с психологом. Но пока слабо помогает.

С тетей напряженно. Хотя она и понимает. Но она тоже человек.

С учителями. Конфликты. Потом курение. Тетя узнала и сказала, что этого не потерпит. И не допустит. Курение и алкоголь. Будет меня держать. И пригрозила строго наказать.
Я не поверила. И тут же прогуляла весь день в школе. Из чувства противоречия. Меня никогда родители не наказывали физически. А может, просто не заслуживала? И я не верила до последнего, что это произойдет. Хотя, сейчас я думаю иногда – может я этого хотела. Физической боли. Чтобы одна боль заглушила, вытеснила другую.

Произошло. Я терпела. Старалась. И даже когда стало очень больно, не плакала. Не потому, что не хотела. Слез не было. А потом... как улетела. Отключилась. От всего. От боли. От жизни. Пришла в себя – тетя тормошит – девочка моя! Маруся! Марусенька! Солнышко! Что случилось? Маленькая моя... прости... прости меня... А я... боль неожиданно вернулась. И боль, и вообще все- папа, мама, лес... И я чувствую – у меня лицо – мокрое. И как будто внутри что-то сломалось, или как лопнула натянутая до невозможности струна – и отпустило, и дышать – легко, впервые по-настоящему легко за весь этот год. И я вдохнула полной грудью. И заплакала. Громко. И обняла тетю, и начала ее целовать, и шептала бессвязно:
– Тетя, тетечка, миленькая, прости, прости, ты держи меня, только не отпускай, не бросай, слышишь? – а она:
– Ну что ты, милая, доченька моя, что ты! Конечно, не брошу, я держу тебя, видишь? Держу, ты не плачь только, не плач...

Тетя.

Тетя Лена. Столько ты со мной намучилась. Нет, не тетя. Мама Лена. И этим все сказано. Я ее еще так не называю, не получается пока. Но знаю, что назову.

Девочка Настя. Настя. Настенька.

Мы босиком бегаем по прибою, хотя море еще очень холодное. Дурачимся). Потом, когда замерзли, бежим на теплые камни, плюхаемся на них. Болтаем ногами и просто болтаем. И вдруг она – она говорит:
– Я же тебя сразу... как ты пришла в класс. Помнишь? А перед этим класная сказала: Внимание! У вас новая ученица. Девочка с Украины. Ей очень много пришлось пережить. Дайте ей прийти в себя, не дергайте. Хорошо? Ей очень нужна поддержка. И что-то такое еще. А потом тебя заучка вводит. И ты стоишь. Все на тебя смотрим. И, я одна это увидела. Уверена. У тебя взгляд – на всех и ни на кого. Плечи расправлены, подбородок, вся как ... капитан на корабле. Маленькая, худенькая, а как будто сверху вниз на всех. С капитанского мостика. Но я видела. Секунду. Мгновение. Ты, сразу как вошла. У тебя взгляд – такой вдруг потерянный и беспомощный, – я сразу захотела тебя обнять крепко-крепко.
– Да не было такого, придумываешь.
– Было.
– Да не было.
– Было. А потом ты как снежная королева со всеми. И я мучалась, как к тебе подойти. А когда. Потом та драка. И когда ты задыхаться начала... я, ты знаешь, я потом ночь не спала. Плакала. И не знала, как тебе помочь. И придумывалось, что ты пережила. Всякое. А на следующий день тебя нет. В школе. И я снова плакала. Во вторую ночь. И потом еще. Ты же ничего не рассказывала, я и сейчас почти не знаю ничего. А как я радовалась как первоклашка, когда училка попросила тебя подтянуть) а ты... ты меня игнорила. Помнишь? Я то не забыла. 2 месяца и 17 дней. Это можно? Это как можно вообще?
– Ты что, дни считала? – я пораженно смотрю ей в глаза: - Правда считала? – и она вдруг смущается и отводит взгляд:
– Да. - Я в шоке. Снова молчим. Потом обнимаю ее:
– Настюша, прости, - еще и еще раз:
- Прости меня. – Она:
– Да ладно, хорошо же все. - И снова замолкает. Смотрит в море.

Я помню. Как тогда у нас дома. То есть у тети. Я в окно, а она что-то объясняет. Геометрию? А потом – как заплачет:
– За что?
– Что?..
– За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделала? – я, пораженно,
- Насть... Настя...
- Я так... я... старалась... я... - я обнимаю ее. Крепко. Шепчу:
– Настюююша... ты такая замечательная... ты даже не представляешь... ты самая лучшая... - а сама думаю? «... Дева! Какая же я... какая я дрянь».

Она плачет долго. Но я шепчу что то, глажу по спине, по волосам... нам по 13. Но она на полгода старше, почти 14. И выше. Но. Как ребенок. Для меня. Почти мой. Ребенок. И, я вдруг думаю – я бы хотела такую. Дочку. Спасибо тебе, Настя.

Друзья.

Настя...
А те мои? Друзья. Леся, Тарасик... где вы? В Польше? В Румынии?
Алечка, сестричка моя названная, почему твой телефон не доступен? Нет в инсте?
Верю – что когда-нибудь мы встретимся...

Про жалость.

Ненавижу ее.
Вы знаете, как смотрят на смертельно раненых? Я знаю. И ... на меня так смотрели сотни раз. Может не совсем так, но похоже. Это... это не объяснить.

Жалость.
Ненавижу жалость. Она унижает.
Вообще это как идешь по улице – и котенок. Жалкий. Маленький – уй, какой ты... и молочка... или просто погладить. И пойти дальше. Спокойно пойти дальше. По своим делам.

Есть такие слова – сочувствие. И сопереживание. Мне объяснили – это эмпатия. Но. Мне ближе именно эти слова. Со – чувствовать. Совместно чувствовать. Со – переживать. Совместно пережить. Вы понимаете? После этого. Совместного. Вместе. Разве можно просто уйти? Погладить, пожалеть и – уйти? Нет. Невозможно. И тогда - после этих слов появляются и идут вслед – поддержка и помощь. Тоже замечательные слова. Или я не права?

Море.

Я и раньше его любила. Ездили с родителями. Родители...
Море. Оно не такое как там. Но такое же – Черное. По названию, но не по сути. Если есть море, какие еще нужны доказательства существования Бога? ) Это я пытаюсь шутить.

Я люблю море больше всего на свете. Любое. Волнующееся, штормовое, спокойное... Его можно смотреть и слушать бесконечно.
Я иногда думаю, что море – для меня главный психотерапевт.
Я стараюсь приходить сюда в маленькую бухту каждый день. Даже зимой. Но зимой издалека. А как потеплело, я почти каждый день здесь. Хоть 5 минут. Разуваюсь и хожу. И становится легче. Спокойнее. Раньше одна. Теперь часто с Настей.
Такое вот оно. Море.

У нее глаза – цвета неба,
Ну а иногда – цвета моря,
Как же хорошо б жить на свете,
И не знать потерь или горя.

Только не бывает на свете,
Чтобы без потерь
И без боли,
И не от любви плачут дети,
И не от всего
Лечит море.

Родина

На розруху та руїни я вернуся в Україну...
Я вернуся в свое мiсто,
I як золоте намисто,
Буду землю цiлувати -
Де жили мiй батько й мати.
Де народився, там i пригодився?

Так?

Я вернусь. Обещаю. Я стану взрослой. Умной, сильной. И я вернусь. Жить в счастливой Украине. Или принять ее судьбу. Любую.
Конечно, я буду приезжать в гости. К маме Лене. К сестрам. К Насте. И они ко мне. Если все будет хорошо.

День рождения.

1 июня. Папа шутил, что у меня не только личный ангел-хранитель, а и ангелы-хранители ООН и еще каких-то, не помню, организаций... 1 июня мне будет 14. И я жду. Понимаете? Я жду и радуюсь). У меня тут некоторые) пытались узнать, что дарить. Не сказала. Потому что хочу сюрпризы. Но – чтобы они были только приятными и радостными. И гости. И, немало. К удивлению. И сестры, и Настя с мамой. и Максик, и одноклассницы. И одноклассники. И даже класная хочет зайти. А я не против.

Макс.

На три года старше. Хочет военным быть. Я бы не очень хотела этого, но ему не говорю. У Насти тоже отец военный. И он сейчас там. И они с мамой сильно переживают. Мы с Настей это не обсуждаем. Но я вижу. А мама ее, тетя Вика, врач. И Настя хочет быть врачом. И будет. Она отличница. И упрямая. Даже упрямей меня). Меня же переупрямила). Мы дружим втроем. Настя, Макс и я. Нет, еще, конечно и с другими. Но втроем особенно. Просто дружим. И он единственный, кроме Насти, кто меня может быстро успокоить. Я еще иногда психую. А он просто забрасывает меня одной рукой – он спортивный и сильный – себе на плечо, и говорит – повиси – успокоишься. Я его бью по спине, а он смеется. Ну и как с ним? И как злиться?

Тогда после драки он и другие старшаки говорили с Ромкой. Ну с тем моим одноклассником. Не били, нет. Просто поговорили. Бедный Ромка. И в школе, и дома. Воспитывали. Хотя это я его побила. А не он меня. С ним все ровно давно, но не общаемся особо. Мне кажется, он до сих пор меня немного боится.

Война.

Она во мне. До сих пор. Я улыбаюсь чему-то, и вдруг...

Я ее чувствую. Каждый день. Там, каждый день, она забирает у кого-то кого-то. Я пишу. А она забирает. Она не ждет. Иногда мне кажется – она не пожар. А я видела старый очень клип – не запомнила названия. Там мультик, где люди как зомби идут, идут... и падают вниз. Страшный мультфильм.

Может быть, когда я допишу – она уйдет. Оставит меня в покое.
А может, только когда она закончится?
А может, никогда.

А вот это – вставлено позже:

О войне – я писать не умею,
О войне я писать не могу
Я от этого слова – немею.
Я от этого слова – бегу.

Отощавшие грязные дети
Трупы – в кучу, на талом снегу,
И – весеннее солнышко светит...
Это все я забыть не могу,

Не могу позабыть артобстрелы,
И созвон полусевших мобил –
Эй, родные, вы как там... все целы?
Бомбы, рев самолетных турбин...

Расставания, горечь и слезы,
Кислый вкус черно-белых могил,
И тоски – довоенные грезы...
Не поймет тот, кто в этом не жил.

Где вы, те, кто за это в ответе?
Где вы, бл...и, в глаза вам взглянуть
Если б можно - на улице встретить?
И – в последний, единственный путь.

Нет. Сидите в тепле в кабинете,
Попивая столетний вискарь.
Но ответите, пусть на том свете.
За войны сладко-тошную гарь.

За могилы детей и подростков,
За безудержный плач матерей,
За молчащие третие тосты.
Там – за все вы заплатите Ей.
17.05.2023

Она не уходит совсем. Она возвращается. Иногда. Не часто. Как опытный палач. Не так часто, чтобы свести с ума. И не так редко, чтобы забыть. И перестать бояться. Война. И тогда – пишутся такие стихи.

Политика. И власть.

Не хотела об этом. Но... решила, что надо.
Ненавижу политику. Любую. И политиков. Точнее тех, кто у власти. Объясню. Мне кажется, что сначала там не только плохие люди. Но поднимаясь по ступенькам к власти, человек на каждой этой ступеньке оставляет частичку своей души. Платит ею.

Было такое выражение, слышала или читала – любая власть от Бога. Так вот. Нет. Может раньше так было. Сейчас - любая власть от лукавого.
Подымающийся по этой лестнице думает: да, я здесь уступил. Здесь не сказал. Здесь договорился. Но такие правила. Я же для благой цели. Когда поднимусь, все изменю.

И с каждым этим шагом лестница меняет его. Под себя. И в конце концов он превращается в того, с кем и с какими он изначально собирался бороться.

Дорогие! Может быть, как некоторые говорят, власть – неизбежное зло. Хорошо. Но есть самые важные вопросы. Почему есть выборы для президента. Парламента. А при решении начать войну – нет? Где референдумы? Или это менее важное решение? Вопросы войны и мира, жизни и смерти – решают без вас, люди! Жить вам, нам, каждому, или нет! Это правильно? Может, что-то надо менять?

Ненависть.

Я ненавижу. Умею. Научили.
Я ненавижу войну. И тех, кто ее развязал. Во имя любых самых благих целей.
Благими намерениями устлана дорога в ад. Или об этом все забыли?

Я ненавижу насильников. И убийц. И это - без коментов.
Хотя... пара слов. Солдаты. Воины. С двух сторон. Вы выполняете свой долг. Не просто долг. Между вами – ненависть. Страшная ненависть. Какая только может быть. Между бывшими братьями. Но прошу вас всех. Заклинаю. Оставайтесь солдатами. Воинами. Ни смотря ни на что. Не становитесь насильниками и убийцами. И не становитесь палачами.

Я ненавидела тех, кто... из-за кого... Но сейчас... бомбе ведь все равно. И снаряду тоже. На чьей стороне или за кого жертва. И ребенку все равно, от чьих бомб или ракет погибают мама или папа. Вот прямо сейчас. Это потом – не все равно станет.

Ненавистью не остановить войну.

Ненависть рождает только ненависть.

Если точно знать, что твоя страна победит, но. Тебе придется пожертвовать твоими родителями. Или детьми. Многие готовы на такую жертву? Пожертвовать собой - многие. Все, кто настоящие воины, настоящие солдаты. С двух сторон. А на такую жертву?

Может, все же, лучше остановиться? Остановить? И потом пытаться договориться?

Любовь.

Любовь – свята. Любовь – это жизнь и ее смысл. Любовь – это творчество. Любовь – это свет. Любовь – это созидание. Любовь – это добро.

Бог Есть Любовь.

Короткая фраза. И все. Все сказано.

Глава 10.


Я сейчас просыпаюсь рано. Кошмаров нет. Но просыпаюсь, в полпятого чаще всего. И не могу уснуть потом. И пишу. А днем, где могу, добираю. Сна.
Сижу. В сети. В ВК. Смотрю странички девочек. Незнакомых. Серьезных, улыбающихся, счастливых. Киев. Харьков. Чернигов. Днепропетровск. Львов. Другие...

Записи очень многих заканчиваются до 24.02.2022. у кого еще в декабре, у кого позже. Как вы? Где вы? Все ли живы? А ваши папа и мама? Братья, сестры? И пишется само. Без исправлений. И удивление – я снова начала писать стихи?

Листаю в контакте страницы –
Улыбки девчонок, их лица,
А скоро - печали, тревоги,
Обстрелы, дороги, дороги,

Потери и слезы, обстрелы...
О, Господи – будьте все целы.


Сначала я хотела писать подробно. Книгу. Потом... а зачем? Во-первых, я многое не помню или помню плохо. Психологи называют это умными словами, но смысл простой – психика защищается. Во-вторых, чем я отличаюсь от большинства тех, кто там и пережил это. Многим есть сказать больше, чем мне. А главное – я пишу не для этого. Не для того, чтобы просто рассказать свою историю.

Я иногда думаю, что все не просто так.

И пуля эта. По касательной.

И лисичка. Она же не дала мне замерзнуть.

И Артур. С группой. Случайно найти в лесу... так бывает?

И другое. Было.

Может, меня оставили здесь, чтобы я написала? Это.
Да нет, конечно. Глупости. Мистика.

Какой удивительный апрель. 2023 года.

Я начала дружить. Улыбаться и смеяться шуткам. Разговаривать с девчонками о косметике, об актерах, обо всем на свете. Кроме войны. С Настей раньше, но это другое совсем.

Я снова научилась плакать.

Я снова пишу стихи.

Я снова начала жить. Или правильнее – учусь снова жить.

Я поняла недавно – у меня украли год. Забрали год моей жизни. Девочки, они встречаются уже кто-то с кем-то, влюбляются. Строят планы – совсем не такие и не так, как я. Я в чем-то, что мне сейчас совсем не нужно, чувствую себя взрослее их. А в обычной жизни – как будто я их младшая сестренка.

Год. Целый год.

Глава 11.

Главное.

Это самое сложное.

О себе: хочу стать счастливой. Чтобы быть счастливой, надо чтобы и рядом с тобой были счастливы. Если у человека это не так, он может думать, что счастлив, и даже, может быть, верить в это. Но это обман. Обманывать можно долго, даже себя. Но рано или поздно придет понимание. Обмана.

Конечно, для счастья надо не только это. Но, это обязательное условие. Как в нелюбимой мной математике.

Нельзя быть счастливой за счет других. Мне кажется – это не требует объяснения.
Значит, как жить, и к чему стремиться – более-менее понятно.

А вот вопрос, как жить, если знаешь, что где-то кому-то очень больно. Страшно. Безнадежно. Ты не можешь на это повлиять. Но. Ты же знаешь? Это.
Можно быть счастливой? Наверное, да. Не думать. Не помнить.

Или нет?

Вопрос.

А если ты знаешь, что твое счастью может закончиться в любой момент. Просто потому, что кому-то этого захотелось. Или нет. Не так. Кто-то, просто проходя мимо, не в тебе дело. А как человек, случайно, или из своих совсем других целей, разрушит муравейник? Как пример.

Сначала я хотела написать по совету психолога. Выплеснуть. Все. Из себя.

Потом – чтобы кто-то прочитал. Зацепило. Задумался. Хоть на минуту.

Передать кому-то частичку, хотя бы немножко, своей боли, поделиться, и станет, чуть легче?

Но никак не могла собраться с силами.

А потом поняла, нельзя просто жить. Нет. Я узнала про девочку Машу и ее рисунок. Может не самый правильный, но искренний. С желанием остановить войну. И я поняла. Я хочу что-то сделать. Она, моя тезка, русская девочка, одногодка, просто удивительно, сколько совпадений. Которая не была там – поняла и смогла. А я, украинская девочка, которая оттуда, не смогу? Не попытаюсь? И я пытаюсь. Хоть что-то. И я пытаюсь. Пробую. Делаю. Сейчас. Пишу.

Маша, сестричка моя. Не обижайся, что так назвала. Ты держись там, родная! И – спасибо тебе.

Мне страшно. Я боюсь. Сломать можно любого. Найти болевые точки. Я очень боюсь детдома. Боюсь, что может быть из-за меня плохо моей тете, сестрам. Они никто не знают о том, что я делаю и хочу сделать дальше. Знаю, что написанное не понравится многим и здесь, и там. А кто-то будет ненавидеть. Хотя в моих строках нет ни грамма политики.

Простите меня, тетя, мои двоюродные, теперь родные - сестрички. Но долги надо отдавать.

Когда писала, иногда думала – все это никому, кроме меня, не нужно. И опускались руки. А иногда, в самых смелых мечтах – что прочтут многие. И что-то изменится.
Не знаю, изменится ли. Хоть что-то. Но - долги надо отдавать. Всегда. Теперь я это твердо знаю. Спасибо, Артур.

Я хочу, чтобы это прочитали многие. Я постараюсь найти людей, нет, я найду таких людей, которые помогут. Переведут. Чтобы могли прочитать на разных языках. Английский, китайский, испанский, другие... разместить на разных площадках.

Разные люди. Но - люди. Наш мир очень маленький. И хотя мы, возможно, очень разные, у нас есть общее. Самое главное, может быть. Все хотят счастья своим детям.

И я хочу.

И я хочу, чтобы у меня, моих будущих детей, всех вас, и ваших детей, настоящих и будущих - оно было. Это счастье. Или хотя бы шанс – на него.

Мамы и будущие мамы. Я хочу обратиться к вам.

Я написала это, чтобы вы знали: если война где-то далеко, это не значит, что она завтра не придет к вам. И к вашим детям.

Я хочу говорить именно с вами. Этот мир – для взрослых. Поэтому к вам. Этот мир - мужcкой. Но мужчины не поймут. Но женщины тоже что-то могут?

Я хочу, чтобы все вы, все мы. Хотя бы большинство. Поняли. Никто, ничья семья и ничье счастье, и дети – не в безопасности. Так было почти всегда. Всю историю.

Но сейчас – мир изменился.

Мир изменился. Он – не такой, как был раньше. Мы стали ближе. Каждый может связаться почти с каждым. Виртуально прийти в гости. Пообщаться. Узнать друг друга. Понять. Помочь.

Поговорите между собой. Сейчас это просто - соц сети. Соберитесь. Поговорите с Вашими мужчинами. Это же не сложно? Создайте группы. Напишите в правительство, президентам, королям.

Собрать внеочередное собрание ООН. Не совет безопасности. Общее. И задать один вопрос. В правильном вопросе половина ответа? Ведь так?

Один вопрос, представителям наших правительств, России и Украины: ответьте, вы хотите эту войну? Не думаю, что кто-то ответит – хотим.

А тогда еще один – вы готовы остановиться прямо сейчас? Сегодня? В эту минуту? Без, но (мы готовы - но ...). Я почему-то уверена, что трудно будет ответить – нет. Вот так. При всех. На виду у всего мира.

Тогда – остановите боевые действия. Каждая сторона. Со своей стороны. Вы же управляете? Со своей стороны. Если не вы управляете и руководите – то кто? Говорить надо не с вами? А с кем?

Остановите – без условий. Потом – договаривайтесь. Хоть 10 лет, хоть 20. Пока не договоритесь. Или, может быть, референдумы? Остановить, и референдумы? Не знаю.

Но сейчас – остановитесь. И - остановите.
А если кто-то не согласится – весь мир будет четко знать – не кто виноват, не почему и за какие идеалы, и с какими целями у кого. Об этом и так очень любят говорить. Нет. Весь мир будет знать – кто действительно не хочет, чтобы война закончилась.

Все просто. Наивно? Да. И еще раз – да. Невыполнимо? Нет. Очень выполнимо. Можно не верить, не ждать результата, но кто мешает попробовать? Хоть раз. Один раз.

А потом собрать деньги, если у стран их нет. Если хотя бы половина мира каждый человек сможет отказаться от 1 доллара. И отдать. Это 4 миллиарда. Я не знаю хватит ли этого. Но – может кто-то сможет по 2. Или 3. Доллара. И построить разделительную полосу. Границу. Сейчас это возможно. Технологии. Спутники. Дроны. Беспилотники. Датчики и видеокамеры. Я не специалист. Специалисты смогут. Построить, и все это - в свободном доступе в сети. На сотнях сайтов. На разных языках. В любое время. Вся информация. И тогда никто, нанеся удар, не сможет свалить на другую сторону. Придумать провокацию.

Это тоже очень наивно. Но – технически возможно? Можно попробовать? Никто не мешает. Правда?

Если случится Чудо, и все получится, и если останутся деньги – пусть будет фонд Святой Девы Марии. Против войны. Любой. И если где-то вспыхнет война – то, что сделано однажды, можно повторить. Хотя бы попробовать. Если еще останутся – пусть помощь при наводнениях и стихийных бедствиях. Денег же почему-то всегда не хватает? На новые машины, телефоны, на сладкую жизнь – хватает? А два или три доллара? На помощь? Детям?

Мамы, будущие мамы. Вы хотите жить в другом мире? Где вам и вашим детям ничто не угрожает? Давайте попробуем. Пожалуйста. Я становлюсь перед Вами на колени. Я ничего не могу. Одна. Подросток. Только написать это. Вы вместе – сможете!

Давайте попробуем. Пожалуйста!

Я написала. И теперь я могу только. Учиться и расти. И молиться. Пока я не стала взрослой. И я буду молиться. За вас. Всех. Неважно, во что верите вы. За вас и ваших настоящих и еще не родившихся детей. Даже если никто из вас не захочет, и не попытается помочь остановить это, эту войну. Но. Я прошу вас, я умоляю вас, на коленях – попробуйте. Пожалуйста! Если не получится, или получится не все, каждая из вас сможет хотя бы сказать себе – я попробовала.

Да поможет вам Пресвятая Богородица Святая Дева Мария.

Я люблю вас.

Маша

Я просто девочка Земли,
Хочу, чтобы сады цвели,
Хочу по лугу босиком -
И смотришь ты за мной тайком.

Хочу веселый детский смех,
И счастье каждому, для всех,
В ладошке яркую звезду,
На свет которой я иду.

Хочу, чтобы в 13 лет
Не знала горя, зла и бед.
По кругу в танце закружить,
И заново все пережить,

Без слез и боли – вновь и вновь,
А только радость и любовь.
Тепло и ласку мамы рук,
Отца объятий сладкий круг.

Ах, если б дети всей Земли
Собраться вместе бы могли,
Они тогда бы – в все цвета,
Раскрасить небо бы тогда...

Отсутствует лишь черный цвет.
Такого цвета в небе – нет.
Простая девочка Земли,
Хочу я, чтоб сады цвели...

***

Я опять пишу стихи,
Это очень-очень странно
Не сгорая от тоски,
Сидя ночью у экрана,

Я стихи пишу опять,
Улыбаюсь я при этом,
И как будто время вспять,
И как будто желтым цветом,

Цветом солнца и тепла,
Я живу, дышу и дею,
Я не этого ждала,
Но – кого-то я согрею,

И кому-то передам
Это ласковое чудо,
Счастье творчества отдам,
Что со мною – ниоткуда,

И кому-то помогу,
Помогу я – как сумею,
Чье-то сердце сберегу,
И кого-то я согрею.

Эпилог.

Парень настолько зачитался, что почти не успел среагировать, когда самым краем глаза уловил движение... выстрелы – раз-два-три... парня отбросило от стола, он упал и лежал неподвижно, неловко подвернув правую руку под себя. Лица не было видно, но голова окрасилась сбоку в темно красный цвет.
Еще одна фигура в камуфляже стремительно и легко вскочила со стороны разрушенной левой стены в комнату, если ее еще можно так называть. Девушка. В бандане и маске.

За минуту до этого. Девушка знала, кроме них других групп здесь нет. Поэтому решение было мгновенным. Вскинула оружие – фигура врага начала поворачиваться, но не успевала. И в последний момент, когда палец привычно плавно жал на спусковой крючок, будто кто то чуть тронул плечо и прошептал: «не убивай, пожалуйста»... рука чуть дрогнула, но девушка знала, что не промахнулась. Она четко видела, как пули вспороли камуфляж на плече и лопатке бойца, как он падал, видела кровь на голове, медленно, как бы нехотя, заливавшую его голову.
«Что он там смотрел? Так, что прозевал все?» - и она подошла к столу, взяла тетрадку.

«...а за ней пошли воевать другие женщины. И с той стороны речки и с другой. Их было немного, но они были.
Так случилось, что в какой-то момент одна сторона воевала уже за речкой, смогли зайти на территорию врага. Или это было перед речкой.

Парень, тот самый – в горячке боя, когда они ворвались в поселок на берегу. Подбежал к маленькому дому, ударил в дверь ногой... он чудом не успел выстрелить. На пороге стояла... его мама. Погибшая. Но живая. Потом они сидели и говорили. Рассказывали. Долго. Как они жили. И оказалось, что и горести, и радости одинаковы, что живут и любят одинаково. Люди. С двух сторон реки. И делить им нечего. Он показал свои фотографии, где мама. Она свои. Где дети.

Конечно, это была не его мама. Это была мама той девушки. Удивительно похожи. Игра природы? Генетики? Все-таки когда-то это было одно село. Или что-то другое... Или просто чудо. Неважно. Важно то, что на фото парень узнал ее сына. И сказал – как прыгнул в воду – это я. Я его убил. А мать... нет, мама, - взглянула ему в глаза и перекрестила. И сказала – иди, сынок. Ты не один теперь. Она не сказала ему, как он был похож на ее сынка. – только не убивай больше. И найди... она чуть не сказала – сестру, - найди мою дочь. Расскажи ей. И попроси, чтобы возвращалась. И он ушел. А она еще раз перекрестила его вслед, и прошептала: - помоги тебе Бог, сынок».

Парень очнулся, сдержал стон. Сквозь чуть приоткрытые веки увидел спину. Фигура замерла у стола. Так же как он минутами раньше. Когда он увидел движение, и не успевал перехватить автомат, он, уже падая, пытаясь уклониться от выстрелов, дотянулся до пистолета. И держал его в правой руке, на которой лежал. Чуть приподняться... - довернуть ствол... «не убивай маму!» - и рука дрогнула, первый выстрел прошел мимо, второй – враг успел повернуться, но он выстрелил раньше. «Девушка» - успел подумать, пока она падала.

И замерло все в шатком равновесии: он – успевший встать на колено с пистолетом в руке, и она, лежащая в углу, с раненой рукой, но еще могущая держать ставший вдруг тяжелым, автомат.

Он мог бы успеть выстрелить раньше, третий раз, когда девушка падала, но... почудившийся детский голос со словом «мама»... Глупость, скажете Вы? Но бывает и такое.

Они смотрели друг на друга, секунду, две. Потом парень вдруг неожиданно сказал:
- Ты дочитала?

А она, еще секунду пристально глядя ему в глаза... опустила ствол автомата. Почему? Она сама бы не ответила на этот вопрос. Или... она вдруг увидела его... другим... в другой обстановке... и его маму, как она ждет каждой его смски. Или... да нет, показалось. И она сказала:

- Не успела. Дочитаем вместе?
- Давай перевяжу.
- А я тебя.

«И случилось второе чудо. Он нашел ее.

И случилось третье. Она не убила его, в первый раз с момента, как взяла оружие - не смогла. Потому что очень похож на брата. А еще потому, что получила от мамы письмо о нем накануне вечером. Оно долго шло, и так совпало. Тогда еще писали письма на бумаге, и привозили их почтальоны.

Дальше все было просто. Или не очень просто. Точно не известно. Известно точно только, что она сказала:
– Эту войну остановят только женщины. Иди к своим и скажи им это, – а сама ушла к своим.

И через какое-то время на острове посреди реки они встретились. Они – это женщины, с двух берегов реки. На многих были черные платки. И говорили. Долго. Или не говорили вовсе. А просто посмотрели в глаза друг другу. Но после этого ушли на свои берега. О чем и как они говорили с мужчинами, тоже не известно. Но война – закончилась. Обиды и потери не забылись сразу. Долго люди и природа залечивали раны. Но войны больше не было.

А парень и девушка? Нет, они не стали мужем и женой. Не случилось любви, не пробежала искра. Они нашли себе пары у себя. Но были у них дети, у которых бабушка была одна, общая.

Вот и вся история».

Они сидели, спина к спине. Молча. Перевязанные. Каждый вколол другому обезболивающее, и боль отступала.

- Это вы. Вы во всем. Виноваты. Зачем? Мы Родину защищаем, а вы? Зачем вы пришли?
- А мы людей. Защищаем. От вас.
- Наших людей? От нас?
- Да! Вспомни, с чего началось!
- Да?! И с чего?
- Да вы ... да ты!
- А вы? Что ты вообще...
- Эту девочку вы тоже защищали?!!
И вдруг замолчали. Оба. И она спросила тихо:
- Как думаешь, она ... жива?
- Не знаю, - так же тихо ответил он. - Но... я бы очень этого хотел.
- А давай, мы оба, если кто-то из нас останется жив, найдем ее!
- Давай!
- Обещаешь?
- Обещаю.

Все войны рано или поздно, заканчиваются.

Закончилась и эта.

Закончилась, несмотря ни на что, закончилась, хотя многие очень не хотели этого.

Закончилась не так, как ожидали и хотели и одна сторона, и другая.

Парень и девушка остались живы. Что удивительно. Наверное, это тоже можно назвать чудом. Потому что они вдруг стали видеть в тех, в кого стреляли, не только врагов, но и людей. И каждый раз боялись выстрелить и чуть медлили – а вдруг... это она... а вдруг... - это он. А может что-то произошло такое, что не только они, и другие тоже? Не все, и даже не большинство, но... стали видеть не только врагов?

После войны они искали ту девочку. Сначала каждый в отдельности. Потом нашли друг друга, и искали вместе. И не нашли.

Но – еще одно маленькое чудо? Они полюбили. Друг друга. Свадьбы не было. Просто роспись. На родине парня. И венчание. На родине девушки. Их не поняли. Ни здесь, ни там. И они уехали. Далеко. Жить, как они считали правильным. И были счастливы. А когда у них родился первенец, замечательная маленькая девочка, они ее назвали... вы сами догадались. М... . Именем той, что своей сказкой познакомила и спасла их. Сохранила. Их, и их будущих детей.


Апрель-май 2023

Послесловие.

Спасибо.

Спасибо тете-маме Лене, сестрам Кате и Натке, сестричке Алечке и ее родителям.
Спасибо моим старым и новым друзьям и подругам. Максу, Тарасу, Лесе. Большое спасибо Настюше и ее маме тете Вике. Спасибо моим друзьям в сети. Особое спасибо тете Ире и тете Тане, девочке Маше с ее рисунком. Психотерапевтам и врачам. И, конечно, Артуру. И всем, кто помогал и помогает. Помогает не только мне. Всем детям.

И еще Спасибо. Маме. И папе. За все. Я люблю вас.

И еще. Спасибо всем тем, кто решится помочь. Хоть как-то. Кто согласен, что надо. Может кто-то может помочь перевести? Разместить на иностранных сайтах и площадках?

Прошу вас, пишите. Если ответа нет, возможно, что-то случилось. Тогда – сами.

Удачи.

Всем – мира. И хоть немного счастья.

Я люблю вас.



Когда любовь приходит рано,
Тогда нежданная она,
Сидишь ты ночью у экрана,
Ты. Звезды. Поздняя весна.

Когда любовь приходит поздно,
Не знаю, может быть, пойму
Все призрачно, и все – серьезно.
Пока не знаю – почему.

Пока не знаю, как бывает -
С закатом встретится рассвет
Но я узнаю, все узнаю...
Четырнадцать не полных лет.

11.05.2023


Жизнь – как качели.
Раз! ухватиться – дальше лететь
Жаль, не успели
Кто-то. А мне бы. Песню допеть.

В жизни, как в песне –
Как мне успеть до - найти все слова
Сложится если...
Только мне силы хватает едва.

Не удержаться,
Чувствую – скоро, ввысь улечу.
Неба касаться
Солнцу смеяться – очень хочу,

Пусть улечу я
С этих качелей где-то туда,
Я не забуду всех, кто был близок
Нет, никогда.

12.05.2023


Важней любви бывает только дружба,
Когда с тобою рядом верный друг,
Поможет и поддержит – если нужно,
Возьмет в кольцо своих надежных рук.

Важней любви бывает – верность: слову,
Семье, Отчизне, милым и друзьям.
Хочу я жить в стране, где нет иного,
Где все – большая дружная семья.

Важней любви бывает только честность,
За честность я тебя благодарю.
Богатство, слава, деньги и известность –
За честь и честность все вам раздарю.

Важней всего бывает только Вера.
Я – верю, говорю я вновь, и вновь,
И в радости, и в горести, в потере...
А Бог сказал: важнее всех – любовь.

А Бог сказал: мы знаем все об этом
А Он сказал – не надо лишних слов,
Слова, дела, вопросы и ответы,
И жизнь - в одном. Единственном. Любовь.

13.05.2023


Представьте: утро, рассвет... маленький зеленый дворик. И выходит девушка.

Маленькая и худенькая (только не говорите – изящная. В некоторых местах можно бы и побольше ).

Она только проснулась, только встала - слегка затуманенный взгляд, простоволосая, босая. Выходит в маленький дворик, чуть ежась от утренней прохлады, становится посредине, на влажной от рассветной росы траве, закрывает глаза... Поднимает руки и тянется к небу. Встает на цыпочки. Вдох... потом руки вниз, и она опускается на пятки – медленный выдох. Сосредоточена на дыхании.

Потом еще упражнение.

Потом другое, третье... и еще... а потом просто стоит и слушает. Тишину. Где-то внизу море, если выглянуть за забор, то можно даже вдалеке его увидеть. И можно даже представить, что ты его слышишь...

И солнышко – только встает. Когда утром есть солнце, ей, этой девушке всегда хорошо. И настроение – тоже солнечное. Вообще она жаворонок – эта девушка. Не самая плохая птичка, правда?

Потом она встанет на колени в уголок двора, солнышко уже немного слепит глаза, но она их не закрывает, и глядя прямо в солнце – молится. Деве. За тех, кто здесь. И передает приветы. Тем, кто уже Там.

Потом – наклоняется вниз, ловит пальцами капельки еще оставшейся на траве росы – и умывается ею).

А потом вдруг – вскакивает и начинает танцевать. Что-то. Под слышную только ей музыку. Как умеет. Как хочет ее душа. Она не танцовщица, нет. И может быть со стороны это – совсем не смотрится. Но ей все равно. Никто не видит. Кроме солнца и неба. На юге небо ночью черное. А сейчас – такая синева...

Она, эта девушка, не знает, как и все, что будет с ней сегодня. Что будет с миром завтра.

Но сейчас – именно сейчас, в этот самый миг... она счастлива.)



Апрель-май 2023