Рассказы покойной бабушки. Присный морок

Нина Алексеевна шагнула на дорожку и чуть прикрыла за собой приземистую калитку, тщательно проследив, чтобы створка не захлопнулась полностью. Затем обернулась и бросила взгляд поверх низенькой оградки, едва достававшей ей до колен.

Утреннее солнце весело выхватывало жёлто-рыжие комья рассыпчатой земли, которые Нина Алексеевна самолично доставила на старенькой тачке с облупившейся краской, чтобы подровнять просевший холмик. Лучи, не смирённые ни единым облачком, сеяли свет на всём квадрате необозримого пространства, отражаясь на мраморных, гранитных и металлических плоскостях, эмалированных табличках, чугунных узорчатых решётках и фигурках скорбящих ангелов. Глядя на какой-либо памятник слишком пристально, можно было увидеть своё отражение, но эти бытовые детали в такую знойную голубую погоду никого не могли напугать, особенно человека уставшего и старого, каким была Нина Алексеевна.

Все уголки гигантского кладбища обозревались во все стороны света, и только вдали, за карьером, откуда каждый день тяжёлые грузовики доставляли свежую землю, виднелись тёмно-зелёные сосны. А так, редкий крест или памятник превышал рост человеческий. Кое-где мелькали люди, такие же "гости", почтившие визитом близкого.

Нина Алексеевна подхватила со скамейки грубую сумку, ещё раз взглянула на высаженные и политые зелёные цветы, больше смахивавшие на уменьшенные кочаны капусты, чем на декоративные растения; перевела взгляд словно выцветших серых глаз на чёрно-белый портрет своего десять лет как покойного мужа и строгим сухим голосом проговорила: "Я к тебе сама приду, а ты к нам - не ходи!"

Сделав пару шагов по узкой, проходящей меж соседних оград, тропке, Нина Алексеевна тут же попала на широкую дорожку. По укатанной горячими колёсами земле иногда проезжали машины, которые допускались на территорию. Чаще всего - с новым "жителем". Пройдя зигзагом несколько поворотов, выбросив по дороге увядшие цветы и прочий мусор в большой ржавый контейнер, Нина Алексеевна подошла к миниатюрной церквушке у самого выхода с кладбища. Тут же торчала клюшкой обновлённая "советская" колонка. Повернув кран, Нина Алексеевна протянула сухие ладошки под плотную струю ледяной воды, что с напором ударяла ей в плоть, а после - в дорожную пыль, разбиваясь и сея брызги на чёрную грубую юбку.

Закрыв со скрипом кран, Нина Алексеевна заправила влажной рукой выбившуюся седую прядь обратно под платок, одновременно охладив ладонью нагревшийся на солнцепёке лоб. Мимо неё прошли несколько человек: женщина средних лет с мужем и молодой парень в пыльной спецовке (скорей всего, местный копальщик) - выходили за ворота; а пожилая женщина в блекло-зелёной юбке, наоборот, - входила. Седенькая, несколько сгорбленная старушка - наверно, погодка Нины Алексеевны, да кто в таком возрасте разберёт? После шестидесяти пяти - все погодки.

Семейная пара вышла за ворота и направилась к припаркованной машине, парень потопал в сторону автовокзала - там был местный магазинчик "продуктов и не только". Старушка в зелёной юбке и фиолетовом платке заглянула в церквушку - наверно, хотела прикупить могильные свечки. Нина Алексеевна, разморенная из-за жары, без всякой цели подумала: "Зря! Здесь они с наценкой и плохо горят. Лучше зайди в местный хозяйственный". Так странно - встречные люди на кладбище не могут убавить почти ощутимого кожей уединения, но стоило сделать шаг за высокие ворота и даже один прохожий тут же заменял толпу. И звуки удесятеряются: все эти автобусы и автомобили так-то были слышны и внутри погоста, но, видно, сознание меняло частоту, как будто переключало с диапазона одной радиоволны на другую.

Теперь же мысли изнутри обратились наружу. Сосны здесь росли свободно, никто их не рубил, и они создавали благостную тень. Пахло смолой и нагретой хвоей. Но воздух по-прежнему был сухим и горячим.

Нина Алексеевна медленно направилась в сторону железнодорожного вокзала, следом за копальщиком - оба вокзала располагались почти рядом - по разные стороны площади, и дорога туда поначалу вела общая, а потом раздваивалась. Разношенные босоножки без задника чуть слышно шлёпали по пыли и выщербленному асфальту. Размеренно шагала Нина Алексеевна, но, несмотря на пятна тени, образуемой раскидистыми ветками; попеременно сень сосновых лап сменялась открытыми, простреливаемыми солнечными ударами, пространствами. В висках стало потукивать: "ти-ки-ти...ти-ки-ти", - а через несколько метров и стучать: "тук-тук! тук-тук!", - словно окружающий, лишённый влаги, воздух напрашивался в гости, колотя в черепную коробку заместо деревянной двери.

Сердце уже выбивало прерывистые удары, и, пока не началась настоящая канонада с взрывами и жертвами, Нина Алексеевна решила передохнуть. Проходя через небольшой сквер, она заметила обшарпанную, но ещё вполне себе белую скамейку с волнообразной спинкой и тяжело опустилась на неё. Вытянув ноги, она сбросила летние туфли и устало вздохнула. Голова по-прежнему гудела, и Нина Алексеевна прижала пальцы к вискам. Закрыв глаза, она стала мерно раскачиваться, пытаясь унять тупую боль и пульсацию. Надо было немного обождать, совсем немного...

Нина Алексеевна встала с прояснившейся головой. Даже слишком прояснившейся: предметы будто окутала кружевная дымка. Но тело, несмотря на нечёткость окружающих предметов, ощущалось воздушным, как тридцать или даже сорок лет назад. Ноги несли Нину Алексеевну легко и не затекали. Она даже обрадовалась, что оставшиеся метры до станции пройдёт быстро, будто пролетит. Как стрекоза в июльский знойный полдень... Но странное дело: по расчётам Нины Алексеевны до вокзала было ещё минут пятнадцать ходьбы, но не прошло и трёх минут, как она увидела вытянутое одноэтажное розовое здание. Оно загибалось по краям, подобно клешням краба, образуя плавную букву "п". Как хорошо! Как быстро! И жара уже не так донимала. Удивительно: вроде не чувствовался даже слабенький ветерец, а температура казалась комнатной. Да, если подумать, и солнца видно не было. Всё та же дымка. Но мало похожая на туман, да и откуда туману взяться при ясном небе и не раннем утре? Каким-то образом Нина Алексеевна миновала кассы и турникеты. Такая вещь, как билет, её почему-то не озаботила. Может, уже наступил коммунизм? Наверно. На перроне уже собрались люди, какие-то быстро скользящие тени, да Нина Алексеевна и не всматривалась. Главное - поскорей домой добраться. А раз такая бодрость в теле, то, может, и на огород сегодня успеет? Надо полить, а то вся картошка пожухнет...

Часть фигур - встречающих или отбывающих - примостились совсем неподалёку. Их было трое, они заняли ближайшую скамейку у пустой урны. Взгляд пассажиров устремлялся вправо: откуда ожидался состав. Нина Алексеевна вдруг забеспокоилась: она забыла, на какую платформу подадут её электричку. А вдруг уже подали, да она припозднилась, и состав ушёл? Нина Алексеевна попыталась отыскать глазами большие вокзальные часы, но стрелки застыли на неправдоподобных цифрах - если верить им, то уже полшестого. Вечера? Утра? И слишком поздно, и слишком рано. Явно сломаны... Оглянувшись по сторонам, Нина Алексеевна решила подойти к лавочке, чтобы узнать у ближайших (а потому и самых отчётливых) соседей время. Ближний, сидевший к ней спиной мужчина, показался немного знакомым. Старый потёртый пиджак - такие носили ещё до войны. Плоская кепка. Обойдя скамейку полукругом, Нина Алексеевна немного удивилась. Моложавый, сорокалетний мужчина спокойно смотрел перед собой и, казалось, не замечал сверлившего его взгляда. А Нина Алексеевна, даже немного выпучив глаза, глядела на своего отца и гадала, куда это он собрался. Что ему делать в городе? Может, за сапогами решился... Мама волноваться будет, ведь поезда нынче ходят нечасто - не успеет возвратиться, придётся там ночевать. А у кого? Кто приютит сельского священника, пусть и сменившего поповскую фамилию на простую "Иванов". Слухи быстро расходятся, донесёт ещё кто...

А отец её всё глядел и глядел перед собой, как и другие два пассажира. Был среди них и двадцатилетний брат Нины Алексеевны. Кажется, он. Видела его последний раз Нина Алексеевна ещё шестилетней девчушкой, а потом его призвали на войну, поэтому сейчас сомневалась. Он, наверно, едет к матери, куда же ещё?.. Встретил отца, всё понятно... А третья - Майка, соседка, лукавая старушка, сейчас тоже несколько присмиревшая и умиротворённая. Да, такое пекло всех уравняет. Всё это было непонятно и в то же время воспринималось Ниной Алексеевной, как само собой разумеющееся. Только странно, что соседка знакома с её родственниками и сидят они рядком... Да, куда же она направляется? Отец - тот за сапогами. Брат - к матери, хотя она же в деревне, и ехать им с отцом должно бы в разные стороны. Да только, поди ж ты, с этим они сами наверняка как-нибудь разберутся! Но Майя? Она тревожила любопытство посильнее близкой родни! Больше терпеть неведение было невмоготу и Нина Алексеевна, ещё минуту назад намеревавшаяся спросить "который час?", воскликнула:

- Что это вы все ждёте?!

Казалось странным, что эти люди куда-то хотят ехать, так безразлично и почти скучающе глядели их лица.

- Поезда! - это ответил отец, с лёгкой улыбкой глянув на свою дочь.

- Какого поезда? - не поняла Нина Алексеевна.

- В 11.45, - это уже ответил брат Николай.

- А! - неожиданно всё прояснилось, и Нина Алексеевна успокоилась, - Ну ждите-ждите.

Ей не нужен был поезд, она-то ведь ждёт электричку, которая как раз должна прибыть. Скоро! В...

- Ты поедешь с нами? - это уже вставила реплику Майка. - Мы тебя здесь ждём.

- Мне ж не на поезд... - начала Нина Алексеевна и спохватилась: - Ой, Майя! Я ж собиралась сегодня зайти к тебе... Дырявая голова!

- Ничего, - пожала плечом соседка Майя, - зайдёшь как-нибудь. Недалеко же живём...

Раздался резкий и почему-то высокий гудок.

- А вот и наш... - заторопился отец и хлопнул себя ладонями по коленям.

Подъезжающий поезд неприятно надрывался, и от дикого шума Нина Алексеевна зажмурилась. Казалось, он жалом звука доходит до самого мозга. Она схватилась за уши и недовольно раскрыла глаза... Тени деревцев, что росли в скверике, наполовину скрывали скамейку. Мимо, пища и надрываясь, проносился "жигулёнок". Кто-то не уступил ему дорогу, и машина возмущалась на высокой ноте. Нина Алексеевна потёрла ладошкой лоб и немного усмехнулась: надо же, задремать на скамейке! Куда она шла? На вокзал, кажется... Электричка! Нина Алексеевна встрепенулась и заозиралась. Мимо пронеслась женщина. Зелёная юбка показалась Нине Алексеевне знакомой. Это же та старушка! Она, видно, уже успела не только приобрести свечку, но и поставить её в маленькую лампадку на могилке. Сколько же она кемарила?! Нина Алексеевна хотела окликнуть её, чтобы узнать время, но старушка стремительно умчалась вперёд, явно куда-то опаздывая. Увидев знакомого рабочего с кладбища, который тоже уже возвращался из магазинчика "продуктов и не только", держа в руке "не только" и варёную колбаску для закуси, Нина Алексеевна довольно резко подскочила и подлетела к копальщику, несколько попятившемуся от её пыла:

- Сколько времени?

Тот уставился на неё, но послушно вздёрнул к носу руку, легонько стряхнув рукав спецовки с запястья. Обнажив электронные часы, он произнёс:

- 11:34.

- Спасибо! - Нина Алексеевна уступила парню дорогу и задумалась. Голова почти не болела, но словно была заполнена ватой, поэтому туго соображала. Ей нужно домой. И она шла на электричку - яснее ясного. Надо торопиться, ведь электропоезд отходит ровно в 11:45! Вот и та старушка в фиолетовом платке неслась на всех парусах - настолько, насколько позволяли артритные ноги. Но вокзал-то далеко!! Нина Алексеевна подобралась и кинулась в ту же сторону, в которой минутой раньше исчезла старушка. Как необычно! Дорога, казалось, удлинилась в три раза, а ведь она так быстро преодолевала это расстояние совсем недавно. С её-то коленями? Невероятно. Когда же она успела заделаться олимпийской бегуньей?

Это была странная, взятая с потолка, уверенность, но она была. Да, кажется, сегодня. Ведь она была уверена, что уже стоит на перроне, и вот-вот подойдёт её поезд! Постойте-ка!.. Нина Алексеевна затормозила так резко, что качавшаяся на локте сумка маятником полетела вперёд и тут же, устремившись назад, натолкнулась на её живот. Но Нина Алексеевна даже не обратила внимания. Её отец... Старший брат... Погиб в 1943-м неподалёку от Курска. Её мать даже ездила как-то на братскую могилу... И Майя, соседка. Умерла в начале прошлого месяца. Нина Алексеевна после мужниной могилы хотела навестить и Майю, теперь уже его соседку, да только из-за жары всё из головы вылетело. А ведь пристанище старой знакомой было всего в пяти минутах ходьбы. Но это подождёт. Что они там говорили насчёт поезда?

Голос брата (его ли?) вполне чётко раздавался в ушах. "11:45". Только и её электричка, на которую она так бежала, почти задыхаясь от мысли, что не успеет, отходила аккурат без четверти двенадцать! "Мы тебя ждём!" - это голос Майки.

Нина Алексеевна бросила последний взгляд на едва показавшееся вдали розовое пятно вокзала, усмехнулась и круто повернувшись на 90 градусов, зашагала в противоположную сторону вокзальной площади. "Ах, вы меня ждёте! Ну ждите..." - к Нине Алексеевне вернулась уверенность, будто вместо болотной топи она почувствовала каменистую почву под ногами. Дойдя до автовокзала, Нина Алексеевна забралась в пропахший бензином автобус. В салоне было душно, воздух словно уплотнился, но голова Нину Алексеевну больше не беспокоила. Путь на автобусе занимал минут сорок вместо пятнадцати минут на электричке: он шёл через все местные полустанки. Да и тряска была знатная, не говоря о сиденьях, напоминавших раскалённую печку. Но это было не так и важно. Она потерпит. На тот свет не опаздывают.

Автобус, полупустой и дребезжащий костотряс, отъехал от остановки. Нина Алексеевна приготовилась провести следующие минуты в крайнем неудобстве и париловке. Но доехали только до железнодорожного переезда. На часах было "11:51". Шлагбаум никак не хотели поднимать, и раздражённый водитель вышел узнать, в чём дело. Спустя пятнадцать минут он возвратился. Шлагбаум подняли и скопившиеся по эту сторону машины устремились дальше, подпрыгивая на железных рельсинах переезда. Выглянув в запыленное окно, Нина Алексеевна заметила у самых путей машину скорой помощи. Неподалёку маячила и милицейская. Вдали показалось всё то же розовое здание вокзала - теперь оно оказалось не по правую, а по левую руку. Опустив взгляд с розовой точки, Нина Алексеевна заметила группку людей, снующих подобно муравьям вокруг белой простыни. Та прикрывала что-то зелёное, распростёртое аккурат на шпалах между двумя полосками стали. Было плохо видно, но Нина Алексеевна сообразила, что локомотивом сбило человека. Его, видно, хорошенько отбросило - до перрона было далековато. Нину Алексеевну передёрнуло, и она уставилась в толстую спину сидевшего перед ней пассажира.

Невероятно уставшая, но с огромным облегчением покинула она салон-баню на конечной остановке. Вышедший размяться водитель тут же устремился к своим коллегам, курившим у припаркованных неподалёку маршруток и стал хвастаться-ужасаться пережитыми только что страстями.

- Говорят, старуху сбило. Наверно, хотела перебежать пути, чтобы успеть на электричку. Та как раз без пятнадцати прибывает. Может, перед ней хотела проскочить, а может, и не заметила даже, так была поглощена дорогой. Да и глуха, старая-то...

...Нина Алексеевна шла к своему дому. Там её ждали дети и внуки, и наваждение, посеянное сном и кладбищенским уединением, постепенно проходило. А, может, ей и не снилось ничего. Но, дважды переходя автомобильную дорогу, она внимательно поглядела по сторонам.