Не с чистого листа 6

Не спится. В старом пальто и с кружкой горячего кофе в руках выхожу из дома. Застаю остатки ночи: густо-сиреневые  сумерки, тающие звёзды, мокрая скамейка. Лес, словно большой добрый медведь, блаженно вздыхает во сне.  Далеко-далеко на тёмном небе золотится полоска рассвета.
Почувствовать себя одинокой крохой в безграничной вселенной не даёт кот, ходит вокруг, трётся об ноги. С ним не страшно, с ним хоть на край света.
Вчера заходил заяц, спрашивал, нет ли капусты. Разочаровался. Сжевал  пожухлую травинку и неспешно поскакал прочь. Бурый, длинноногий. Пожелала ему удачи.

В доме, что в начале улицы, уже светятся окна, курится дымок из трубы. Дом-старичок с голубыми ставнями, где живут две женщины, похожие друг на друга, как две капли воды. Целыми днями хлопочут, возятся на участке, словно божьи коровки: маленькие, полненькие, обе в чёрных беретиках и красных клетчатых  полупальто. Одна орудует граблями, собирает  опавшие листья в кучки, вторая грузит их в тележку и увозит в неведомую даль. И так каждый день и листья никак не кончаются - какой-то заколдованный участок. Божьи коровки работают с такими серьёзными, сосредоточенными  лицами, будто выполняют важную миссию по спасению мира. Непоседы. Похожи на мою учительницу химии.

Немного озябла, зато приятнее вернуться в тепло, домой.
Нарезаю мелко большой, спелый  помидор, маслинки, фету, пару листьев салата, тоненько - лук, добавляю специи, выкладываю всё на подсушенный ржаной хлеб, посыпаю кунжутом. Вкусно.

Засыпанные сахаром половинки чернослива дали сок, пора варить джем.  В банке он загустеет, станет как мармелад, в меру сладкий. Обожаю холодный на тёплую плюшку. А пенки, конечно, с чаем.

Кружевные занавески просеивают солнечный свет, в печи вспыхивают малиновым угли, кудрявятся струйки жара, скрипит под ногами половица, по дому разливается тепло от печки.
Учусь не жить в ожидании счастья, не принимать новый день за обыденность, не запрещать себе радоваться. Добро и  красота - в каждом дне. Счастье - это намного проще, чем думаешь, оно кругом, сколько угодно. Только знай подбирай.
 Учусь доверять наитию, видеть, а не смотреть, слышать без слов, читать звуки.
Днём, когда яркое солнце рассеивает страхи, решаюсь зайти в лес, тот, что рядом с  домом. Ельник выглядит дремучим, темным и неприветливым, и я ужасно боюсь заблудиться, аж сердце замирает: заморочат, запутают лесные духи, забудешь, кто ты есть и куда шёл.  Надеюсь вернуться по своим же следам- вмятинкам, остающимся на пушистом,  зелёном ковре из мха.

А знаете, здесь много света, пронзительно голубое небо и все оттенки зелёного. Здесь шорохи, шёпот, скрип и птицы, спешащие  обсудить свои маленькие, но ужасно важные новости. Крупные коричневые сойки с яркими  полосками на крыльях с удовольствием качаются на еловых лапах, вверх-вниз, вверх-вниз. Пахнет хвоей и остро - грибами. Вспоминаю о старой ведьме, что варила вересковый эль. Видимо сегодня она готовит лисички в сметане...

Может когда-нибудь доктора станут прописывать своим пациентам не горькие пилюли, а смотреть на радугу раз в неделю, вдыхать запах цветущей сирени три раза в день, встретить четыре рассвета, читать на ночь добрую сказку, слушать малиновку, прогулку в лесу? Вот бы...

Дома звонит и звонит телефон.
Маруся Валерьевна, домоправительница и повелительница моей тёти Эммы, раньше говорили - компаньонка. Голос встревоженный. Эмма третий день не встаёт, температурит. Тёте девяносто шесть, Марусе к восьмидесяти.

- Всё будет хорошо, выезжаю. Марусечка, держитесь, я скоро.

Тётушкин домик с мансардой окружён солнцем и садом: киви, мандарины, айва;  из окна видны горы. Я была там с дочками много лет назад.
Эмма собственноручно пекла для нас хычины и хачапури, собирала в саду сладкие персики. Она всё делала с любовью и улыбкой, тихонько напевая старинные мотивы. Всё время в движении, в работе, в заботах.

- Зато меньше ненужных мыслей в голове, - говорила Эмма, разминая тесто на большом столе. Истинная женщина, наделённая пытливым умом, чувством юмора, отменным здоровьем и желанием жить.

Спасённые герани меняют место жительства, переезжают в домик Агнии.

- Не перепутай, - говорю я, - красная - Джулия, розовая - Габриэлла.

Обследование закончено, мне назначено явиться завтра в двенадцать на консилиум.
Но я не явлюсь. Я буду уже далеко от всего этого, и мысленно и фактически. И жизнь у меня будет другая. За два дня пути, с короткими остановками на сон, глядя в окно машины на мелькающие огни, перелески, голые поля, я успокоюсь и уверую в то, что  Господь позволит поставить на ноги тётю Эмму. И однажды утром я проснусь, услышав тихий, знакомый мотив и почувствую аромат горячих хачапури. Я сотру с её щеки муку, поцелую, скажу:

- Доброе утро, дорогая Эмма.

А Маруся Валерьевна,  намывая и без того чистейшее окно, будет ворчать, что та могла бы ещё полежать пару дней, окрепнуть, но сама от счастья не сможет сдержать радостную улыбку. Так обязательно будет.

На заднем сидении, закутанный в теплый  плед, спит Васенька. Хватит с него самовыживаний. Агния в этом случае тоже не вариант, у неё Манечка, а Манечка и кот - вещи несовместимые. Я уверена, Василий найдёт, чем заняться в Марусином амбаре или в саду. Можно в хорошую погоду и в горы прогуляться.

За щекой карамелька, на губах улыбка. Улыбаюсь первым лучам. Солнце взошло! Значит будем жить.