О писательском образовании. Работа над стилем

ВОПРОС СОРАЗМЕРНОСТИ

Кроме стилевого единства, там много еще чего всплывает при доработке, всего и не упомнишь. Но одной вещи все-таки коснуться не мешало бы. Это проблема соразмерности как отдельных фрагментов произведения, так и его целого. Проблема эта относительно недавняя. Средневековый или античный писатели имели в виду последующее чтение своих произведений вслух перед публикой. Даже знаменитые диалоги Платона и трактаты Аристотеля, это, как давно поняли антиковеды, не диалоги и трактаты как литературное произведение, а конспекты будущих бесед философов с учениками, либо записи учеников этих бесед, которые опять же делались не для публикации, а, как мы скажем, для себя, или для будущей устной передачи, когда ученики должны были выступать в роли учеников.

Поэтому если поэт был или слишком длинен или невразумительно короток, а также слишком заумен или, наоборот, простоват, аудитория имела все возможности, включая физическое воздействие, донести до него эту мысль. Конечно, и тогда проблема соразмерности существовала, особенно остро в ораторском искусстве, которое всегда рассматривалось как часть изящной словесности.

"Искусство защитника должно состоять в том, чтобы, не будучи многословным, а скорее сжатым, говорить, однако, настолько долго, чтобы подчинить себе волю и мысль слушателей. Очень короткою речью нельзя достигнуть той внушаемости слушателей, которая нужна. Для того, чтобы получить эту внушаемость, их нужно несколько утомить продолжительностью речи. Мы сказали 'несколько', и меру здесь необходимо соблюсти, иначе получится совсем другой результат. Слушатели, несколько утомленные, но не усыпленные речью, легче поддаются оратору, делаются более внушаемыми. Нам случалось выслушивать длинные, нелепые речи, многословные, нудные, которые, однако, своею продолжительностью сильно утомляли присяжных, но и делали их более внушаемыми. С другой стороны, нам слу¬чалось выслушивать превосходные, замечательные речи, ко¬торых недостаток, однако, заключался в том, что они были чересчур коротки. Слишком сжатая, чрезмерно концентрированная речь требует аудитории, хорошо подготовленной к умственной работе" (Владимиров)

Сейчас же ораторство оставили за политиками, а писатели даже хвалятся, что не умеют красно говорить. Из-за этого современный писатель непосредственно отделен от своей аудитории -- это раз.

Кроме того, процессы писания и чтения существенно отличны друг от друга. Поэтому пиша запоем писатель совсем иначе воспринимает текст, чем будущий читатель.

Конечно, много лет успешно работающий писатель знает свою аудиторию и умеет приспосабливаться (в хорошем смысле, чтобы быть понятым) к ней. Тот же Тургенев, при подготовке той же "Аси" к французскому изданию постоянно корректировал перевод с целью не задолбать французов русскими непонятками.

Так фразу "смиренно и важно молилась, кланяясь низко, по-старинному" он передал "elle priait avec une gravit; modeste, s’inclinant profond;ment, suivant la coutume du vieux temps et touchant la terre du bout des doigts avant de la frapper avec la front". Не вникая в совершенно излишний здесь перевод, даже по количеству слов можно почувствовать разницу.
ОБСУЖДЕНИЕ
Писатель уж такой человек, что не может держать написанного при себе, обязательно нужно хоть с кем, но поделиться. Впрочем, это свойство человеческой натуры: язык дан (кем дан? богом что ли) для общения, а не для монолога.

Есть писатели, которые никого не слушают и полагаются только на себя. Это даже не тип -- это rara avis долго не живущая. Обыкновенный же, типичный средний писатель, хотя бы его и замуровали в учебниках с клеймом гения, нуждается в понимании. Другое дело, что одни пишут до опупения, ни с кем не делясь ни планами, ни замыслами, не пуская в свою творческую лабораторию, другие же не могут ничего скрывать, свои писательские печаль и радость каждому знакомому и малознакомому готовы разболтать.

"В продолжение 1847, 1848 и половины 1849 года", -- писал Островский, -- я писал свою комедию отдельными сценами на глазах своих друзей, постоянно читал им каждую сцену, советовался с ними о каждом выражении, исправлял, переделывал, некоторые сцены оставлял вовсе, другие заменял новыми" (Островский)

Те же кто скрытничает оставляют сладкий миг одобрения до выведения своей музы в свет, но все равно этот момент им важен.

По-разному воспринимается и дружеская критика. Лев Николаевич Толстой мог получить письмо какого-нибудь отставного унтера, где он упрекался в неточности деталей, и тут же спешил исправиться, но ни под каким видом не склонял уха к мнению коллег. Однажды он написал пьесу, будучи еще молодым, но уже прославленным писателем, и принес ее к Островскому для постановки на театре. Случай был для последнего тяжелый. Тот заперся у себя в кабинете, пыхтел, пыхтел, и когда встретился с Толстым попытался максимально тактично растолковать тому, почему его пьеса не годилась, "была несценичной", как сказали бы мы.

Лев Толстой все это выслушал, не проронив ни слова, молча взял пьесу и так же молча откланялся. "Я принес свою пьесу Островскому, -- вспоминал он позднее, -- и сказал, что ее нужно непременно поставить до Пасхи". -- "А что после Пасхи люди поумнеют?" -- спросил Островский. Так с юмором передавал эту историю на старости лет сам Лев Николаевич. Юмор юмором, но после того фиаско до самого конца своей жизни Толстой больше не встречался с Островским, упорно избегая тех мероприятий, где они могли столкнуться хотя бы случайно.

Совсем другим человеком был Максим Горький. Он познакомил Короленко с тремя своими рассказами. "Так может писать гимназистка, но не невероятный Иегудиил Хламида," -- якобы ответил Короленко (якобы бы, потому что этот, по всей видимости, имевший место быть короленковский отзыв о Горьком передавали несколько раз по разным поводам). И с тех пор до самой смерти писатель не включал этих рассказов в свои сочинения. Я читал два из них (третий не дошел), и если один из них таков, как о нем съязвил Короленко, то другой -- "На соли" -- мне кажется очень сильным, и не заслуживающим жестокой оценки.

Проблема обсуждения, кстати, ставит крест еще на одной псевдопроблеме: должен ли писатель тусоваться с себе подобными, или жить анахоретом. Совершенно очевидно, что когда он находится в стадии поиска своей темы, или только что закончил вещь, общение с коллегами по творческому разуму -- не только желательно, но прямо необходимо. Напротив, на стадии обдумывания или писания, желательно спрятаться ото всех. Конечно, друг это тебе не компьютер, его по желанию не включишь или выключишь.

Тем не менее приспосабливаться надо. Тургенев зиму проводил в Париже, где литературных хлопот у него был полон рот, и ему было не до писания, а лето -- в России, где полностью сосредотачиваля на производстве шедевров. Так же поступали классики молдавской и по соместительству румынской литературы -- Крянгэ, Эминеску, Негруци. Зима -- для литературного Бухареста, лето -- для писания в Молдавии (Бессарабии, кстати, входившей в состав Российской империи).

Другие, не столь счастливые авторы изворачивались как кто умел. У Бернарда Шоу как-то была сломана нога. Навестивший друг застал его в постели, быстро и неудобно писавшего. "Зачем же ты, больной, пишешь?" -- "А где я возьму время для писания, когда буду здоров?" -- отпарировал известный острослов.

ДОВЕДЕНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ

1. Техническая работа (уточнение фактов, корректура)

желательно браться под гнетом обстоятельств в последний
момент

2. Выравнивание

1) создание стилистического единства

2) придание композиционной стройности

3) создание иллюзии единства восприятия

а) преобразование скорости писания в скорость чтения

б) совмещение угла зрения писателя и читателя (писатель уже до начала знает содержание, читатель нет)

в) совмещение цели писателя и читателя

писатель пишет под одним углом зрения, читатель читает под другим, причем разные читатели под разным

поэтому произведение должно напоминать жизненный поток, из которого каждый пьес, что ему надо и сколько ему надо

большую подмогу здесь оказывают устоявшиеся жанры

ОСНОВНАЯ СТАТЬЯ
http://proza.ru/2023/04/03/249