Яблочко

- Ты такая же, как и твоя мать!
- Какая, бабушка? – Катя невольно встала в стойку, но тут же одернула себя. От кого она защищается?!
- Себе на уме! Она никого и никогда не слушала! И ты туда же!
- Что я должна услышать?
- Меня! Ты должна слушать меня! И уважать! Так как я старше и лучше знаю жизнь! Поняла?
Катя удивленно смотрела на чуть растрепанную, раскрасневшуюся от гнева женщину, которая трясла пальцем перед ее носом.
Очень интересно! И почему это она требует, чтобы ее слушали? Нарисовалась – не сотрешь!
Катя чуть шевельнула пальцами, словно почувствовав в них клячку. Вот бы подправить этот день! Убрать чуть теней там, и осветлить тут… Не хочется темного! Не любит она это… Скандалы, склоки, повышенные тона… Мама никогда так с ней не разговаривала. Всегда твердила, что нормальные люди умеют слушать и слышать.
- Открываем ушки, Катюша, и слушаем внимательно! Как зайчики! Знаешь, почему зайчик так хорошо умеет слушать? Потому, что лисичка ступает тихо-тихо. Отвлекся зайчик, слушал плохо, вот лисичка его – ам! И съест!
- Не надо! – маленькая Катюша замирала, глядя на маму.
- Конечно, не надо! Поэтому, зайчик умный. Слушает ушками внимательно-внимательно и бегает ножками быстро-быстро! Никакая лисичка его не догонит!
Это было давно. Катя уже почти выросла, а мамины сказки и уроки все до одного помнила.
Странно… Когда Катя была младше, то считала, что мама преувеличивает или что-то путает. А сейчас оказывается, что она ой, как права была!
Взять хотя бы эту «бабушку». Ее Катерина и не знала до прошлого года. Жила с мамой в маленьком городке на берегу Черного моря, ходила в детский сад, дралась с Наташкой и Ленкой, а потом мирилась с ними и бегала за мороженым на крошечную набережную. А потом была школа, Митька, первые поцелуи на берегу моря на закате.
И мама была…
Катя по привычке стиснула пальцами крупную бусину поддельной бирюзы на браслете, сделанном мамиными руками.
- Подумаешь, фальшивая? Зато смотри, как красиво получилось! Знаешь, маленькая, иногда бывает так, что настоящее, взаправдашнее, горькое и сложное. И как ты ни крути – не порадует тебя, и не согреет. А замена может быть не такой уж и плохой.
- Это как?
- Ну вот, смотри! Вы пару недель назад с Наташей из-за чего поругались?
- Она сказала, что мы бедные, и потому ты мне не настоящие фирменные кроссовки купила, а подделку. Сказала, что она точно знает, что они должны по-другому выглядеть.
- Да. Права была Наташа. Кроссовки твои дядя Рудик шил. Но никто и не говорил, что они фирменные, ведь так?
- Так!
- Зато они из хорошей кожи, красивые, и с любовью сделаны. Ты же знаешь, дядя Рудик по-другому не умеет. Тебе эти кроссовки нравятся?
- Да!
- Ну и какая разница тогда, фирменные они или нет? Это все люди придумали, чтобы казаться себе выше и лучше других. Понимаешь? Вот у меня есть такая тряпочка, а у тебя – нет. Я – лучше! А разве это так? Разве правильно?
- Не-а.
- Именно! Главное, чтобы человек внутри не фальшивый был, а остальное… Кому-то важно какой ярлычок к тряпочке пришит, а кто-то будет радоваться тому, что имеет. И я точно знаю, счастливее будет тот, кто знает, что не все ярлычками меряется.
Катя тогда очень долго думала. Успела даже пол вымыть в своей комнате и в маминой. А потом пришла на кухню, где мама варила ее любимое абрикосовое варенье, и спросила:
- Мам, а получается, что Наташка мне не лучшая подруга? Так что ли? Если она мне говорит, говорит, хорошее, а потом – бац, и гадости выдает? Я ведь знаю, мои кроссовки ей очень понравились. Просто сказать об этом она не захотела почему-то.
- Откуда знаешь?
- Так Ленка сказала. Говорит, Наташка матери скандал устроила, требуя, чтобы та ей лучше, чем у меня, кроссовки купила.
- Ох, Катя! – Ирина, мать Кати, отложила в сторону деревянную ложку, которой мешала варенье, и обняла дочь. – Не руби с плеча. Наташа еще такая же маленькая, как ты…
- Я – не маленькая!
Катя крутанулась в руках матери и подняла голову. Глаза были злыми, но Ирина знала – на себя сердится. Подумала о подруге плохо – вот и злится.
- Для меня маленькая, — мягко поправила Ирина. – И ты, и Наташа. Для мамы ее дети, и те, что рядом росли, всегда малыши. И разве это плохо? Моей мамы уже давно нет, а я так хотела бы побыть снова маленькой… Чтобы меня вот так пожалели, приласкали… А некому…
Ирина чуть нахмурилась и поцеловала макушку дочери.
- Ладно! Что это я? Мы же о тебе говорили. И о Наташе… Катюша, дай ей время. Вспомни, как она тебя домой притащила, когда ты с качелей свалилась? Я же видела, что она тогда испугалась за тебя больше, чем за себя! А ведь тоже коленки ободрала, когда вслед за тобой с качелей спрыгнула. Ой, а ревела так, что врач в больнице предложила и ей укол сделать. За компанию. Чтобы успокоилась. Помнишь?
- Да…
- А как она тебе новенькие фломастеры, что ей отец привез, подарила? Просто принесла и отдала, потому, что ты тогда болела и я ее к тебе не пускала. Сказала, чтобы ты ей самую красивую картину нарисовала, а она ее на стену повесит и будет ждать, когда ты поправишься. Помнишь?
- Помню…
- Ну вот! А ты говоришь – кроссовки… Глупости все это! Подрастете и поймете, насколько это все пустое. А пока – не растеряйте то, что имеете.
- Она уже приходила.
- Зачем?
- Мириться. Просила прощения.
- А ты?
- А я сказала, что видеть ее не хочу и мы не бедные!
- Злилась?
- Очень!
- А сейчас?
- И сейчас злюсь! Но уже меньше…
- Вот и подожди, пока твоя злость совсем зубки растеряет, а потом – мирись. Если сейчас пойдешь – до конца не простишь и злиться все равно будешь. Разругаетесь совсем!
Как же Кате не хватало сейчас рядом мамы… Она бы точно знала, что сказать и что сделать. Особенно теперь! Когда бабушка рядом...
Бабушка появилась неожиданно.
Катя ничего не знала до поры до времени ни о том, что мама неважно себя чувствует, ни о том, что она связалась со своей бывшей свекровью, и попросила ее приехать.
- Ну здравствуй, Ирина! Уж и не думала, что свидимся! – пышнотелая, раскрасневшаяся от жары женщина закрыла за собой калитку и привалилась к ней спиной, пытаясь отдышаться. – Невыносимо жарко! Не знаю, как я все это вынесу!
- Здравствуйте, Галина Ивановна!
Катя удивленно оглянулась на мать, услышав в ее голосе странные нотки.
- Это Катя? – Галина Ивановна вздохнула, разглядывая девочку. – Ничего общего! Ты уверена, что она Сашина дочь?
- Вы не меняетесь!
Теперь в голосе матери был смех и Катя чуть успокоилась. Значит, не все так плохо. «Там видно будет», как мама говорит.
Бабушка ей не понравилась. Шумная, нервная, несдержанная. Она тут же наполнила их дом суетой и пустыми хлопотами.
- Бардак, как всегда! Разве трудно порядок навести, Ира?! У тебя же ребенок! Да еще – девочка! Пусть любуется, да? Как женщиной быть учится? Ее муж в первый же день после свадьбы из дома выставит! И правильно сделает!
Катя не понимала, почему мама молчит. Прячет улыбку, но не возражает. Смотрит, как носится по дому эта странная женщина, сметая все на своем пути и наводя свои порядки, но ничего не говорит и не пытается помешать.
Коты от такой кипучей деятельности растеряли все свое привычное нахальство и попрятались по углам, а Грей, пес, подаренный Кате дядей Рудиком, молча ушел во двор и улегся в тени беседки, изредка глухо порыкивая, когда голос Галины Ивановны звучал в доме очень уж громко.
- Вот! Единственное здравое существо в доме – это собака! Понимает, что ему тут делать нечего! Животным вообще не место в доме!
Коты, услышав это, и увидев в руках Галины швабру, брызнули во двор. От греха подальше.
И именно тогда Катя впервые показала характер. Отловила своего любимца – Пончика, и демонстративно протопала с ним подмышкой к себе в комнату.
- Это еще что?! Катерина! – грозный окрик Галины Ивановны заставил Грея подать голос в дворе.
- Я за нее! – Катя лениво обернулась и уставилась на бабушку. – Коты останутся в доме. И Грей тоже! Они были здесь задолго до вас. Порядок, говорите? Вот и соблюдайте его! Это наш дом! И вы здесь в гостях! А у себя делайте, что хотите!
- Катя! – Ирина ахнула и закрыла рот ладонью. Никогда она не слышала, чтобы ее дочь так разговаривала со взрослыми.
Однако, к ее удивлению, Галина Ивановна совершенно не обиделась. Чуть прищурилась, ухмыльнулась каким-то своим мыслям, и выдала:
- Все-таки, наша порода! Хороша, нечего сказать! Яблочко от яблоньки... Ирина! Могла бы и получше мою внучку воспитывать!
С тех пор котов она не трогала. Брезгливо отстраняла от себя ногой, если попадались на пути, но из дома не гнала.
Впрочем, всем было не до них. События развивались так стремительно, что Катя растерянно смотрела на старые часы, которые стояли на комоде в гостиной, и пыталась мысленно остановить стрелки.
Куда так спешит это противное время?! Зачем?! Мама еще такая молодая! И так нужна Кате! Нельзя же вот так… Неправильно это!
Однако, время вовсе не собиралось слушать Катю. Оно неумолимо отсчитывало минуты, не давая даже малейшей надежды на то, что возможна остановка или хотя бы задержка.
Врачи, лекарства, больница...
Ирина ушла ранним весенним утром.
Накануне Катя впервые распахнула окна, впуская свежий ветер с моря после такой долгой зимы, и прошептала:
- Мамочка, скоро твоя вишня зацветет! Совсем скоро уже!
- А постараюсь, Катюша… Я так хочу ее увидеть!
Узнав, что мамы больше нет, Катя в ярости сломала ту ветку, которая тянулась к окну маминой спальни. Зачем она здесь?! Если смотреть на нее больше некому...
Галина Ивановна не церемонилась с Катей. Сгребла в могучие объятия, вытянула из кармана чистый платок, больше похожий на простыню, и скомандовала:
- Плачь! Кричи! Отдай мне то, что внутри! Не нужно оно тебе! Ты ничего не могла сделать… У каждого из нас свой срок…
Откуда она взяла эти слова? Откуда знала, что творится на душе к Кати в эту минуту? Ведь права же была! Именно себя Катя винила в том, что случилось. Мама слишком много работала, слишком мало отдыхала… Все для нее, для дочки своей… Хотела, чтобы Катя поступила в институт, получила образование…
А Катенька что? Гуляла с Митькой и девчонками, вместо того, чтобы сидеть в обнимку с учебниками и мольбертом. Скатилась на «тройки», хоть и знала, что времени до окончания школы всего ничего осталось. Да, спохватилась и принялась исправлять ситуацию, но маме об этом сказать так и не успела. Не хотела тревожить...
Письмо, написанное Ириной дочери, Галина Ивановна отдала Кате только на сороковины.
- Держи! Теперь можно. Читай внимательно. Мать тебе наказ дает.
- Почему конверт открыт? – Катя вертела в руках обычный белый конверт без марки и адреса.
«Катюше»… Вот и все, что было написано размашистым маминым почерком на обороте.
- Ты за кого меня держишь? Я, конечно, тот еще пряник, и тебе могу совершенно не нравиться, но читать чужие письма… - Галина Ивановна покачала головой. – Иди уже! Не до тебя мне сейчас. Уборки – до ночи теперь. Захочешь – приходи помочь потом. А мне некогда!
Обиделась… Катя поняла это сразу, как только Галина Ивановна отвернулась и ушла на кухню. Не ругалась, как обычно, не спорила с ней, а просто засопела, пряча глаза, и закрыла за собой дверь. Катя подошла, прижалась лбом к косяку, на котором еще видны были отметки карандашом, что ставила мама, отмечая ее рост.
- Ого! Как Катюша подросла! Какая большая стала!
Голос матери прозвучал так ясно, что Катя невольно отшатнулась от двери.
Большая… Как же! Была бы большая – была бы умная! И не обижала бы людей почем зря. Мама ее поведение точно бы не одобрила.
Катя закрыла за собой дверь в свою комнату, села на пол, и положила конверт на колени, не решаясь открыть его. Сложно… Так много она хотела бы сказать маме. Так много не услышала от нее…
Конверт был пухлым, туго набитым мелко исписанными листками, вырванными из обычной тетради в клетку. Катя обняла крутившегося рядом Пончика, и потянула листочки из конверта.
«Катюша! Перестань реветь сейчас же! Ты же сильная у меня! Так к чему эти слезы? Жизнь так прекрасна! И в ней столько все хорошего! Вот и цени ее! Не надо попусту тратить свое время, даже на то, чтобы оплакать несбывшееся. Ты сейчас скажешь, что у нас было так мало времени, чтобы побыть вместе. А я тебе скажу другое. Времени у нас было так много! Ты даже не представляешь, насколько много нам было дано! Хотя, что это я? Ведь ты не понимаешь… Давай-ка, я расскажу тебе обо всем по порядку. Ты имеешь право это знать. Это ведь твоя история.
С чего начать… С того, как мы познакомились с твоим папой, наверное. Знаешь, он был удивительный. Я, когда увидела его впервые, сразу же и влюбилась. Девчонки мои, подружки, крутили мне у виска: «Как ты можешь? Он же рыжий!». Не понимали, глупые, какой он красивый! Как солнышко! И такой же теплый был. Ты очень на него похожа, пусть и не внешне. Не знаю, почему так получилось, что от папы у тебя только веснушки, глаза и нос. Все остальное – мое. Когда ты родилась, он все тебя разглядывал и мечтал, что у тебя будут такие же кудри, как у бабушки. Его мамы. Галины Ивановны.
Катя! Она очень хорошая женщина! Не принимай близко к сердцу ее эмоциональность. Она всегда такой была. Не сдержанной, грубоватой, крикливой, и при этом – очень надежной и доброй.
Спросишь, почему ты ее не знала все эти годы? Почему не встречалась с ней?
А это уже моя вина. Я была молодой и глупой. Не смогла вовремя понять ее. Не разглядела.
Прости меня!
Мы очень сильно поссорились, когда ты была маленькой. С твоим папой мы жили хорошо и дружно. Но ровно до того момента, как он нашел себе другую любовь… Так бывает, Катюша…
Это случилось не потому, что он меня не любил, или ты ему не была нужна. Нет. Просто встретил ту, что стала для него вселенной…
Скажешь, а как же та вселенная, что была до? А вот так. Была и нету. Мне кажется, что я всегда любила его больше, чем он меня. Он был хорошим отцом. Жил со мной ради тебя, когда любовь уже прошла. А, встретив ту женщину, не смог больше врать. Всегда был честным…
Но это я сейчас понимаю, а тогда мне было очень плохо. Больно было так, что дышать не могла. А тут еще и Галина Ивановна приехала.
Это сейчас я знаю, что приезжала она тогда, чтобы «образумить» сына. Хотела, чтобы мы семью сохранили. Не понимала, что происходит. Но, как ты уже, наверное, догадалась, начала разговор со своего фирменного: «Где порядок?». И я сорвалась. Мы наговорили друг другу столько лишнего, ненужного и обидного, что мне вспоминать стыдно до сих пор. Она что-то кричала, обвиняя меня. Я что-то отвечала, обвиняя ее и твоего отца. И под конец выпалила, что ты не ее внучка…
Господи, Катя, какой же глупой я была! Как легко совершить ошибку и как трудно потом ее признать!
Мне бы вспомнить тогда как я лежала «на сохранении» и врачи говорили, что ты можешь вообще не родиться. А она бросила все, приехала и жила у нас больше месяца. Таскала мне паровые котлетки и навела такой порядок в моей маленькой квартирке, где жили мы с твоим папой, что я потом еще долго вещи свои найти не могла. И домой засобиралась она только тогда, когда уверилась, что все будет хорошо и тебе ничего не грозит.
Я не знала, что она встречалась с той женщиной. Пыталась поговорить, образумить, а в итоге чуть не прокляла ее, заявив, что никогда не примет.
И знаешь, ведь приняла. И детей, которых та родила, любила не меньше, чем тебя. Да, Катя, у тебя есть брат и сестра. Если ты захочешь, бабушка тебя с ними познакомит. Мы говорили с ней об этом. Плохо быть одной. Чем больше рядом с тобой будет родных людей, тем лучше. Мне спокойнее будет, понимаешь? Подумай об этом.
А теперь о том, что будет. Катюша, учись! Я так хочу, чтобы у тебя было будущее! Только прошу тебя об одном! Выбирай его сама! Не позволяй никому тобой командовать! Ты помнишь, о чем мы говорили? О том, куда лучше поступать и как использовать то, чем так щедро наградила тебя природа? У тебя талант, моя девочка! Вот и используй его! Не всякому это дано. И если уж природа расщедрилась и подарила тебе такую милость - действуй! Да, это будет непросто. Но я попросила Галину Ивановну, и она тебе поможет. У меня есть сбережения. Пусть небольшие, ведь многое пришлось потратить, но на год-другой тебе хватит. А там уже сама… Ты и раньше умудрялась подрабатывать. Твои сумки, расписанные красками, и картины туристы всегда покупали очень охотно. Думаю, в Питере или Москве продавать их будет гораздо легче. Не бросай свою мечту! Пусть она станет реальностью! И я верю, что когда-нибудь придет тот день, когда в столичной галерее пройдет твой вернисаж. И я обязательно порадуюсь за тебя, пусть ты этого и не увидишь. Мне кажется, что здесь я буду знать все и обо всем.
Я люблю тебя! Боюсь за тебя! Но верю, что ты справишься! Сильная, умная моя девочка!
Вытри слезы, я сказала!
Мама».
Катя отложила письмо и долго сидела, опустив голову и пытаясь справиться со слезами. Мама сказала не плакать!
Пончик давно уже свернулся рядом на ковре и спал, изредка вздрагивая во сне, а Катя все сидела, пытаясь понять, как ей жить дальше.
Ответ пришел в виде Галины Ивановны, которая заглянула в комнату, щелкнула выключателем, и скомандовала:
- Вставай! Хватит сумерничать. Пойдем! Я тебя чаем напою и поговорим. Надо дело делать, а не слезы лить!
Затея с «художествами» Галине Ивановне не понравилась. Она отругала Катю, пытаясь доказать ей, что куда лучше будет получить «нормальную профессию», но та ничего даже слушать не хотела. Вот тогда-то Галина Ивановна и выдала внучке, что та упряма как осел и в этом похожа на ту, что столько лет не могла себе признаться в том, что одним словом можно напрочь разрушить жизнь близких людей, лишив их тепла и заботы на долгие годы.
- Столько лет молчала! Ни словечка, ни весточки! А я ведь вас искала! Куда только не подавала запросы! Откуда же мне было знать, что мать твоя имя тебе сменила и фамилию новую придумала? Ладно бы еще девичью взяла, а то совершенно чужую! Как ей только это удалось?!
- Дядя Рудик помог.
- С ним я еще разберусь! Помощничек! Лишил меня надежды внучку найти! Ох, и получит на орехи от меня и пусть не обижается!
- Не надо! Он хороший! Помогал нам столько лет! Маму уговаривал за него замуж выйти.
- А она что?
- Не хотела. Говорила, что отца любит. Я же не знала, что он жив! Знала бы их историю - уговорила бы ее!
- Печаль какая, ты глянь! – Галина Ивановна со стуком поставила перед Катей тарелку. – Ешь! И подумай о том, что я тебе сказала! Что это за профессия такая – художник?! То ли дело – бухгалтер! И сыта, и при деньгах!
- Бабушка! При чужих!
- И что? Сначала чужие считать научишься, а потом и свои появится!
- Нет! Я так не хочу! Это не мое! Понимаешь ты это?
- Где уж мне?!
- Я не хочу тебя обидеть! Ты пойми! Я хочу заниматься тем, что мне нравится! Мама сказала, что она тебе деньги для меня отдала? Мне через месяц восемнадцать. Ты отдашь их мне, и я уеду. И никаких забот со мной у тебя больше не будет! Дальше я сама!
Галина Ивановна задохнулась от возмущения, выставила перед собой свой говорящий палец, но вдруг передумала ругаться. Посмотрела на Катю внимательно, усмехнулась и вдруг скрутила из трех пальцев фигуру, значение которой ни для кого не является секретом, начиная где-то с детсадовского возраста.
- Вот! Видела! С тобой поеду! И прослежу, чтобы из тебя хороший художник вышел! Я матери твоей обещала, что не брошу тебя. И нечего мне тут! Молчи!
Галина Ивановна сердито запыхтела, подвинула тарелку ближе к Кате, и скомандовала:
- Ешь, я кому говорю?! Остыло все!
А спустя несколько лет в небольшой частной галерее в центре Москвы по залам будет ходить странная компания.
Рыжеволосая, чуть растрепанная, полноватая женщина, высокий, нескладный парень в модных очках на длинном носу, и Катя с годовалым сыном на руках.
- Ну как? – она все-таки задаст этот вопрос, хотя раз сто даст себе зарок дождаться вердикта от той, что довела ее чуть ли ни за руку до этого дня.
Галина Ивановна оглянется на внучку, фыркнет сердито, и отберет у Кати малыша. Вытрет ему нос, перехватит поудобнее, позволяя уложить голову на свое плечо, и только тогда кивнет:
- Хорошо! И рамки красивые, и вообще! Вот только краски все равно ты переводишь – не дай Боже! Катя! Можно было бы и поменьше, а? И в мастерской уже порядок наведи! Я была утром! Там черт ногу сломит! Гена! – она повернулась к обладателю очков и носа. – А ты куда смотришь?
- А что не так, Галина Ивановна?
- У нее такие мешки под глазами, что глянуть страшно! Не высыпается же! Так! Сёму я сегодня забираю! А вы отоспитесь, отдохните, приведите себя в порядок и после выходных приезжайте! Все ясно? Ну, мы пошли тогда, да, маленький?
И проходя мимо Кати, Галина Ивановна остановится на минутку, проведет рукой по ее щеке и шепнет:
- Мама тобой очень гордится, девочка! И я тоже! Ты же это знаешь? Вот и молодец! Яблочко ты мое…