О любви

В семь часов вечера в офисе на десятом этаже никого нет, кроме двух застывших мужских фигур. Вмонтированная в потолок неоновая лампа бросает холодный свет на их измученные, уставшие лица. Одному из них лет тридцать. Он расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке и откидывается назад, на спинку офисного стула. Хороший пиджак, ухоженные ногти и запах дорогого одеколона должны делать его более убедительным но второй в комнате выглядит неуверенным.

Молодой парень лет двадцати теребит в руках смартфон и слегка раскачивается на стуле в стороны, как в трансе. Тридцатилетний продолжает:

"Люди вообще склонны усложнять простые вещи. Честно, я сам таким был. Когда мне было семнадцать, я был влюблен в свою соседку по коммуналке. Да-да, я жил тогда в коммуналке! Мои родители были пролетариями в энном поколении, и жили в одной и той же комнате на протяжении шестидесяти лет. Потому что в моей семье никто ничего не усложнял. Мы ютились на двадцати квадратах, я, родители и дед, и были довольны тем что имели. Отец постоянно приходил после работы домой бухой и сразу ложился спать, так что я его почти не видел, и можно сказать, что в моем воспитании он не участвовал. Мать была слишком занята домашними делами и работой, а дедушка стал маразматиком когда мне было уже тринадцать. Я был абсолютно дворовым мальчиком, пил, курил и неизвестно что бы со мной случилось, если бы не она."

Тридцатилетний взволнованно прошёлся по комнате, заложив за спину руки. На его красивое лицо легла мягкая улыбка:

"Она и ее мать жили в комнате напротив, и мы с нею часто встречались на кухне. Не помню, в какой момент симпатия к красивой и умной девочке из комнаты напротив переросла во что-то серьезное, но когда мне было лет семнадцать, мы уже ходили везде держась за руки и стоили много планов на будущее. Вернее, строила их она, а я как и прежде болтался по улицам с дворовой компанией.

Я до сих пор помню этот день. 17 апреля 2011 года. Гришка Сазонов, упорытыш из третьего подъезда, притащил с собой бутылку с самопалом, утверждая, что это дерьмо он самолично купил в ларьке. Мы раздавили бутыль на четверых на заднем дворе и я попал на пару суток в реанимацию. От метилового отравления мало кто спасается, и двое из нас четырех так и остались жмурами в белых больничных халатах с разрезами на жопе..."

Тридцатилетний с маникюром сделал несколько маршей от стола к полкам с офисными папками и обратно. Он сам не заметил как перешёл с литературного на дворовой язык, видно, он полностью находился под властью воспоминаний.

"Но я спасся. Вернее меня спасла любовь, как она мне любила говорить. Она была моим маленьким ангелом, и благодаря ей я вознёсся сначала из больничной палаты, а потом и из вонючей подворотни к нормальной жизни. Когда я окончательно поправился, она дала мне пощечину и сказала, что не хочет такой жизни, с алкашом из коммунальной квартиры, и уж если ей и суждено прожить в коммуналке, то хотя бы без алкаша.

Я и сам не хотел больше бухать и взялся за себя капитально. Итоговые экзамены в школе я сдал плохо. Поэтому я пошел в экономический техникум и три года учился на бухгалтера. Я подрабатывал сначала курьером,а затем младшим кассиром, и наконец стал получать свои, честно заработанные деньги. Их не было достаточно для съёма отдельного жилья, поэтому она также пошла на работу, переведясь на заочное педина. Своей карьерой она особо не интересовалась и делала все возможное для того, чтобы я мог свободно учиться. В свободное от учебы и работы время она заботилась об уюте в нашей съемной квартире и готовила мне вкусную домашнюю еду."

Тридцатилетний снова смолк. Теперь он стоял у окна и рассматривал ночной город, и отблеск от городских огней накладывался на его отражение в стекле.

"Когда я закончил техникум и нашел первую настоящую работу, мы были счастливы. Я помню, как я повел ее впервые в ресторан, и там, после бокала вина мы строили планы на будущее. Их у нее было столько, что хватило бы на несколько моих жизней! Потом мы ели какой-то дрянной жидкий десерт под шоколадным соусом и она улыбалась своей фирменной улыбкой, а в уголках губ у нее был этот дурацкий соус и я вытирал его салфеткой под ее счастливый смех...

Женился я через полгода на дочери шефа и получил свое повышение до менеджера отдела.

Вот так все просто. Ты можешь возразить, что любовь все решает. Чушь! Все решает бабло. Бабло - это ещё тот акселератор. Если бы я остался с нею, то был бы просто "перспективным молодым специалистом", вот как ты сейчас. А ты отказываешься подписать этот договор..."

Через пятнадцать минут тридцатилетний вышел из здания. Он прошел под аркой внутрь двора, достал сигарету и закурил. Идти домой ему не хотелось. Он думал о том, что история о предательстве снова сработала как надо и ещё один нехочуха подписал откатный договор на поставку очередного лакокрасочно-отделочного дерьма плюс расходы на монтаж чего-то там.

Каким-то непонятным ему образом история об отступничестве вот так предсказуемо влияла на молоденьких менеджеров и почти гарантированно вела их к грехопадению. Хотя... традиция у человечества в этом плане очень даже богатая.

Тридцатилетний усмехнулся. Затем поспешил в скромную съёмную двушку на окраине города, к жене и детям.