Из провинции 13. Продолжение. Валя и о Вале

(Как публикатор чужих материалов я проявляю всё больше соавторской свободы, боюсь, что неуместной. Что поделать, эти материалы разрознены, многое приходится будто реставрировать из беглых и не очень внятных карандашных заметок, плохо сохранившихся дисков и распечаток с черновиками. По крайней мере, стараюсь в "отсебятине" соблюдать стилистическую верность оригиналам...)


ВАЛЯ СЛУЧАЙНО ВСТРЕЧАЕТ ТОНЮ

     —Тонечка?! Здравствуй, как я рада! Давненько ни с кем из нашей комнаты не виделась.
     —Привет, Валюшенька! Ну, ты совсем не изменилась, всё то же милое дитя. А одеваешься как! «Прэлэстно! Бэзупрэчно!»
     —Ха-ха-ха-ха! Вспомнила Серафиму Иванну? Ты её передразниваешь артистически! Но это не я одеваюсь так «прэлэстно», куда мне, а меня «бэзупрэчно» одевают. У меня есть приятельница, феноменальная портниха, из её лап не вырвешься, пока амуниция не будет на высоте. А ты, Тоня, похорошела! Пополнела, тощенькая наша Тоня, была такой щепочкой.
      —Хочешь сказать, растолстела?
      —Немножко поправилась, тебе идёт! Помнишь Нинусину частушку?
      —Какую именно? Она их сочиняла штук по десять в день.
      —Вот эту:

                «Меня дроленька не любит,
                Гли-ко больно тОнка.
                Видно, милому нужна
                Девка-пятитонка!»

     —Вот я пятитонка и есть, как видишь. Потому, наверно, что двоих грудью вскормила. Девочка и мальчик!
     —Вот здорово! Так ты замужем, Тоня?
     —Уже нет. Но алименты кое-как платит, паразит. А я в своём Романовском «процвэтаю» в Доме культуры. Плюс прирабатываю с баяном на свадьбах и тому подобное. Жаль, что на похоронах на баяне играть не требуется, там воют а капелла.
     —Ха-ха-ха-ха-ха! Циники мы с тобой, Тонечка.
     —Да не люблю я никакой показухи. Кто действительно в горе, тот молчит, как тяжелораненый в шоке.
     —Да, верно... Огород завела?
     —Конечно, плантация: лук-картошка-морковка-свёкла-капуста-репа. Чёрная смородина крупнейшая, малина отличная. Корову, свинью заводить боюсь пока.
     —Ты козу заведи! У нас с бабушкой была коза. Существо «ндравное», правда. Молока не много, но «прэвосходное»! Для детей-то.
     —Хорошая «идэя», подумаю. А ты как, Валюша? Твои-то обстоятельства как, подружка наша махонькая?
     —Как видишь. Нога не отросла, ха-ха-ха-ха! Всё так же и прыгаю на правой с костылём. Что интересно, завела тем не менее такую любовь! Ах, Тонечка, так... так полюбила, так счастлива! «Ажно» выскочила замуж, представь себе.
     —Валька! Молодчина! А... вы... ты...
     —А от продления рода пока воздерживаюсь.
     —Не пьёт, не бьёт, не гуляет?
     —Ну, что ты! Gentleman не из таких.
     —Джентльмен? Эсквайр, чай?
     —Ха-ха-ха-ха-ха! Дачу заведём, будет the squire, ха-ха-ха-ха-ха!
     —Это ещё что такое? «Аглицкому» не обучены мы!
     —Помещик, значит.
     —А серьёзно? Что за личность?
     —Помнишь, конечно, Ирину Львовну? Её сын. Так что в этом семействе я, выходит, так и осталась. Везёт мне в жизни. Даже не верится...
     —Везёт! Тебе! Без ножки-то! С костылём прыгать — везёт! Валя, Валя...
     —Везёт, везёт! Ведь какой был подарок судьбы, когда Ирина Львовна меня нашла, как гриб в лесу.
     —Ну, я бы сказала, как ананас среди грибов.
     —Ааа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Трюфель. Ты уж скажешь. Когда мне льстят, я стыжусь, Тонечка. Меня как личность Ирина Львовна создала. Да не только меня. Её все помнят, кто у неё учился.
     —Как не помнить! Ирина Львовна… До сих пор французские песенки исполняю под свою «гармонь». Подражаю Edith Piaf. Народу нравится. Особенно местным буржуям. Экзотика же, не слыхали такого. Не понимают, конечно, ни слова, но перевода обычно и не требуется.
     —Да, я помню, Тонечка, ты с таким темпераментом пела! Моя одинокая нога сама в пляс ударялась. Pas de deux с костылём на пару!
     —Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Юморная ты девочка, наша Валюшенька! Да... Ирина Львовна... Тебе Ирина Львовна, я помню, как мать родная была. Когда ты в больницу загремела, она ведь испереживалась вся, сама не своя ходила.
     —Да. Я знаю. Ах, Ирина Львовна, Ирина Львовна! Разве можно забыть...
     —Но сын её — он вроде бы в Москве? Такой, говорили, умный парень.
     —Слишком умный, такие там, видимо, не ко двору. Практически его оттуда попёрли. Личная жизнь у него тоже... не сложилась. Поначалу очень тосковал, хотя и храбрился. Жалели мы друг друга, подружились, а потом... Вот. Он завёл здесь дело, на хлеб хватает и даже с маслом, как говорится. Купил вон автомобилище здоровенный. Тоже, выходит, буржуй.
     —Эсквайр, ясное дело! А ты? Тоже при его бизнесе? Ты ведь как будто по распределению в Заречный попала.
     —Отпахала там три года. Жаль было уезжать, люди такие славные! Пока не напьются, конечно. Я там больше с непьющими якшалась, со школьниками, с учителями. А потом меня здесь пристроили. Практически «по блату».
     —Библиотека?
     —Техническая. В солидном заведении. По ходу дела окончила инъяз, чтобы соответствовать. Выучила ещё и английский более-менее, это ценится. Продвигаюсь по этой стезе, хотя с французским мне бы проще.
     —Конечно, Валюша, надо было сразу учиться дальше, а не в деревню тащиться. С твоими  способностями!
     —Ну, какие способности, тоже скажешь.
     —Прибедняешься, мать. Более головастых во всём училище не бывало, все просто обалдели. Разок прочитала — и железно на всю жизнь, к экзаменам можно не готовиться.
     —Ну, память есть, да. А так-то... Способности попугая. Тонечка, послушай, а ты где остановилась?
     —В Доме колхозника, где ещё-то на мои доходы. Называется теперь «Отель Нива», но ничего со старых времён не изменилось. Номера шестиместные, ночуют в основном кавказцы из небогатых, ну и всякие такие вроде меня. На рецепшине присматриваются, нет ли вшей, вообрази. Дустом воняет. Санитария и гигиена!
     —Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Слушай, Тонечка. Ты вот что. Давай лучше к нам, а? Ирина Львовна будет так рада! Она-то знает, что в нашей комнате никаких вшей не бывало, ха-ха-ха-ха-ха-ха!
     —Ха-ха-ха-ха-ха! Нет, что ты, Валюша. Зачем же людей стеснять. Припёрлась тоже колхозница!
     —Во-первых, никого не стеснишь! Могла бы разместиться даже с козой, ха-ха-ха-ха-ха!
     —Нет, Валюша, всё же не надо.
     —НАДО, НАДО, НАДО! Ты не представляешь, какая я «таперича» богатенькая Буратина. Стесняешься у Ирины Львовны — прекрасно, я володею ещё и фатеркой однокомнатной в общежитии, живи сколько тебе угодно.
     —В «опсажитии»?
     —Ха-ха-ха-ха-ха! Ага. Какой смысл тебе на гостиницу тратиться?  Тем более на такие хоромы шестиместные. Небось, один сортир на весь этаж.
     —Два...
     —Сказочный комфорт, пять звёзд, ха-ха-ха-ха-ха! Кончай церемониться, собирай «чумудан», мой Саша будет рад тебя перевезти на своём броневике, и на трамвай не потратишься! Там у меня не только «удобства», даже и кухонька есть!
     —Ох, Валя... Ну... Если не стесню…
     —Да какое стеснение, «окстись», мать!
     —Всё же неудобно как-то.
     —Неудобно, как говорит моя приятельница-портниха, брюки через голову надевать. Решено, никаких сомнений! «Ндраву моему не препятствуй»,  как Чехов выразился.
     —Чехов так?!
     —В частном письме, Тоня. А сейчас, если свободна, двинем к нам! Тонечка, а? Моего Сашу покажу, есть на что посмотреть. Чаю-кофею испьём. Вот Ирина Львовна-то обрадуется, на свою ученицу посмотрит! Тем более такую, которая chansons francaises по деревням поёт!
     —Если это удобно...
     —Oh Comtesse, je vous en prie, acceptez cette invitation!
     —Что? Comtesse... Графиня? Ха-ха-ха-ха-ха! Графиня с козой!
     —Ха-ха-ха-ха-ха! «Графиня изменившимся лицом бежит пруду». С чемоданом. И с козой!
     —Аааа-ха-ха-ха-ха-ха-ха! «Грузите апельсины бочках, братья Карамазовы».
     —Ну, довольно болтовни, Тонечка. Поскакали!
     —Ты вскачь, а я за тобой уж рысью. И тортик к чаю-кофею куплю по пути.
     —Так принято у буржуев?
     —У эсквайров.
     —Да зачем, не надо, Тонечка.
     —НАДО! НАДО! НАДО!

ИГОРЬ С ПРИЯТЕЛЕМ О ВАЛЕ

     —Ну чё, замётано?
     —Ну.
     —Лады, держи бабки. А не рискуешь, упёр эти трубки?
     —Не, Лексан-Сергеич разрешил. Отходы же, куда такие обрезки. Только, говорит, давай скрытно, чтоб до Бобра не дошло, нах.
     —Бобёр?
     —Ну, Бобров. Да как бы директор и 20% акций. Ну, он ничё конкретно не решает, но к работяге при*баться любит, вредноватый. Делать-то ему нехер, нах.
     —А полосок медных не бывает? Вот таких.
     —Не, не видал таких. У нас такие не идут, нах.
     —Жаль. Ну, ладно. Теперь бонус!
     —Чё?
     —Спрыснуть, чё. Дополнительно, за мой счёт. За знакомство. Традиция, поэл?
     —Чё ж не понять, нах. Всегда готов! В тошниловку на Ленина? Ближайшая, нах.
     —Ну уж на хер, заведение для бомжей со свалки. А в приличных местах дороговато,  не для рабочего класса. Мы давай здесь, у Татьяны. Дала мне ключи от комнатухи своей. Там и холодильник есть, всё приготовлено.

     ***
     —Ого, закусон-то! Как на праздник какой, нах.
     —Валентина позаботилась. Она ваще-то против алкоголя, но типа того базарит, уж если выпил, то хоть закусывай, не так гадко. Гадко, мол, ей. Не переносит спиртное, на хер... Ну чё, буэм здоровы?
     —Буэм! А это какая Валентина, нах? Эта с костылём хохотушка, нах?
     —Ну.
     —Заходил как-то к ней санузел ремонтировать, нах. И чё это у ней столько книг? Прям на полу даже штабелем, полок не хватает, нах. Торгует книгами, ли чё?
     —Да ты чё, торгует! Читает сама.
     —Чего? Читает книги? Столько? На хера?
     —Такой у ней таракан, читать. С детства всё читает, ей в кайф.
     —Такая гора книжек-то. Склад прям, нах. За всю жись не прочитать, нах.
     —Ну, только не ей. В школе была, всю библиотеку там прочитала. Мелкая когда была ещё. Мы ведь с одного колхоза, я её знаю хорошо.
     —Вон чё. А чё это у ней за тебя такая забота? Клинья к тебе подбивает одноногая, нах?
     —Не, она с Александром ходит. На мази у них, как бы уже поженились, ли чё.
     —Да ну?  Я соображаю, на хер ему инвалидка-то, нах.
     —Любовь зла, слыхал поговорку? И потом, ты конкретно глянь. Кабы  не с костылём, булочка-то ничего себе, и мордочка, и фигурка. А прикид, видал какой? Танька ей шьёт. А образованная! Языки знает, по-иностранному читает. Ты смотрел, какие книги-то у ней?
     —Не, нах. На хера мне на книги еённые смотреть, нах. А чё?
     —Половина иностранные, поэл? Ей переводить, это как два пальца, как по-русскому читает. Александр её со своёй мамашей в Москву возит, так они там с французами базарят — переводчица ихняя только рот разинет и глаза пялит, Александр рассказывал.
     —А говорят, деревенская она, нах.
     —Чё говорят, точно деревенская. Я в той же школе учился, с нашего колхоза она. И чё из этого? Соображалка-то у ней не как у нас с тобой. Способная очень. Директор школы базарил, уникальная ученица была, мол.
     —Ладно, одно не догоняю. Чё она к тебе-то так заботливо? Такой закусон тебе.
     —Да... Неудобно даже. Ну, я тоже чего-нибудь. Привёз тут  сушёных грибов боровых  мешок немалый, рыжиков солёных три трёхлитровки, Александр обожает.
     — Рыжики? Да, закусь классная. Лексан-Сергеич под водочку рыжиком-то уж закусит, нах.
     —А чё это ты, Лексан-Сергеич, Лексан-Сергеич всё? Ровно учитель или депутат какой. По имя-отчеству.
     —Он же мой босс. На Котломастере главный, нах.
     —А ты базарил, типа Бобров директор?
     —Да чё Бобёр, нах. Это кому занести, где сунуть там, нах. Ну, по транспорту там, таможня, то-сё. А даже где материалы взять, это Василий сварщик и то больше, у него на Дзержинского связи остались. А Бобёр чё, до обеда поторчал, покрутился и весь день болтается где-то, нах. Раньше-то пивом торговал. Допустим, отожмут у него, так какая разница, с Бобром ли, нах, без него. А без Лексан-Сергеича ни хера на закрутится, нах. Проекты его, патенты все его. Чё-то там типа покатили на него, мол, премии коллективу велики якобы. Жадён Бобёр-то не по делу, нах. Так чё, Лексан-Сергеич говорит, ради бога, мол, валяйте без меня. Я, говорит, Василия Палыча заберу и, может, ещё трёх-четырёх, и где хошь с пустого места свободно начну. 51 процент ваще мой, говорит. Якобы примерно так, нах. Подамся куда в Казахстан, и, мол, адью, нах. Ау фидер зейн, нах.
     —Какой фидер?
     —Да не, слова прощания, нах. Бобёр не совсем уж тупой, понимает, от кого вертится бизнес-то. И народ за Лексан-Сергеича, нах, он не жмотится никогда. Если там задержка с оплатой, по рекламации или на месте чего напортачили, никто не скулит, знаем, своё получим. Последнее время Василий сварщик более-менее вошёл в курс, тоже, бывает, на отладку съездит, нах. Василий-то инженер, формулы знает, лабораторией какой-то рулил на Дзержинского. Алексан-Сергеич объяснял эти импульсные, никто ни хера не усёк, кроме Василия. Бобёр ваще пасть разинул и смотрит как баран, меньше нашего подсекает, нах. И что важно, заказы все через Алексан-Сергеича, поэл. Ноу хау, реноме, поэл. Репутация, он говорит, дороже денег. За границей уже внедряет, нах!
     —Китайцы, чай?
     —Не, сперва-то больше казахи. А теперь в Чехии шурует. Поэл, нах? Все расчёты, нах. Автоматику он лично сочиняет, теперь уже на микропроцессорах. Голова, короче.
     —Да, и в электронике секёт тоже, я могу подтвердить. Образованный, чё говорить. Он ведь в Москве учился.
     —В твоём техникуме, нах?
     —Ха-ха-ха-ха-ха! Ну, ты юморист — техникум! Он МАИ окончил!
     —Авиационный институт?
     —Ну. С красным дипломом.
     —Это как?
     —На пятёрки, вот как.
     —Да... Учились-то многие учились, а чему выучились, нах. Практически-то, нах.
     —Эт точно! Ну чё, примем ещё? Будь здоров и успешен!
     —Взаимно, нах.

      
     ***
     —Слушай, нах. Чё-то торможу я, нах. Всё же Валентина, чё она так тебе, типа как сестра родная? Такая забота.
     —Тут чё. Не сказать, что чужая она. Она сирота. Отец еённый на зоне ласты склеил. А мамаша у ней была алконавтка, редко когда просыхала. От белочки и померла. А злющая была! Гнобила девчонку, лупцевела не дай бог. От этой бабы ваще все подальше. Если б не бабка Валькина, ну, померла бы девчонка. А не жаловалась, терпела. Училка обратила внимание, чё это ученица с фингалами ходит. Точнее, то есть, ковыляет, нога-то у неё болела по-страшному. Ампутировать пришлось. А от мамки еённой одни побои. Да матюги на всю деревню.
     —Так мамашу такую в ментовку, нах!
     —Пока раскидывали, как быть, мамаша эта успела помереть от белой. Собака в снегу её труп нашла.
     —Ну, есть справедливость по судьбе, нах!
     —За судьбу не знаю, а девчонка осталась с бабкой своёй. Ну, папаня мой прознал это дело. Он председателем колхоза. Стал подмогать сироте-то.
     —Мужик душевный, значит.
     —Не скажи, резкий был. Трудиться-то заставлял. Чуть чего, так отматюгает, что оёёй. Один мужик полез с кулаками — звезданул засранцу, послал в нокаут прям в говно коровье. Или вот было дело, пожарные ломы на комплексе по пьяни погнули, так он эти ломы выпрямил и рычит: найду, кто изогнул, на шею, мол, наверчу тот лом паразиту. Силища-то была у старого.
     —Ни хера себе! Виновник бы помер, нах.
     —Не, что ты. Просто отматерил бы. А так-то, если в просаке кто, поможет обязательно. А Валюхе подмогал как никому, жалел калеку-то. Она поехала в город учиться, ну, продукты посылал ей. Картошки там, сала. Жрать-то нечего студентам, с продуктами ваще было плохо. Маманя моя, бывало, творожок приготовит или там пирогов напекёт — и с оказией девчонке гостинчик. А папаня укорял ещё себя. Мол, поздно вмешался, поздно заметил беду такую.
     —Душевные люди, нах. Чужую девку кнацать.
     —Бывает. И Валюха очень душевная выросла. Давай за неё!
     —Давай, нах.