Римские игры. глава 9 хлеба и зрелищ

В тот день настроение у Матвея Петровича было вовсе недурное. И, заметим – было отчего… Да-с!

Денек выдался необычайно теплым. До Нового года было еще далеко, но березки, обрамляющие ярко освещенную поляну, уже выглядели как новогодние елки – глуповато кичились гирляндами разноцветных лампочек на ветках, все еще годящихся на добрые банные веники. По краю поляны выстроились шатры. А в фокусе этой подковы располагалось возвышение, наподобие сцены, с которого в жалкой попытке победить царящий здесь гвалт прорывались аккорды оркестрика черт-разберешь-какого жанра. Всё однозначно свидетельствовало о назревании незаурядной тусовочной ситуации. Народу собралось внушительно, и все больше, люди не простые.

Здесь мы вынуждены прервать наш рассказ, чтобы просить читателя ни в коем случае не путать их с людьми «непростыми». На наш взгляд, между первыми и вторыми имеет место существенная разница.
Поясним. Вот если человек непрост, в него определенно запечена изюминка, как в булочку. В смысле – замечательная черта. Другое дело, если человек не простой. Тогда вовсе необязательно иметь ему выдающиеся черты – он по рождению или, еще случается, по везению, из простых стал не простым. И никакой личной доблести здесь часто нет. Ведь и такое бывает – дубина-дубиной, или негодяй-негодяем, а все его считают не простым. Потому как – или наследство получил, титул опять же. Или еще хуже – своровал из казны государственной, а то и ближнего объегорил или товарища по службе подсидел – да мало ли способов из простого стать не простым. И наоборот. Возьмем какого-нибудь парня, деревенского – на примере легче пояснить – скажем, Михайло Васильевича Ломоносова. Ведь явно непростой был человек, башковитый на удивление, хоть и происходил из простой семьи. А кем стал!
Так что, будучи непростым, оставаться простым – это и есть настоящая, доводим до сведения, доблесть!

Итак, градус тусовки неуклонно нарастал. Мы же, действуя исключительно в интересах читателя, воспользуемся редчайшей привилегией неслышно и невидимо появляться в любом месте повествования и спустимся в эпицентр событий, чтобы беспристрастно сделать мгновенный анатомический срез собравшегося здесь любопытнейшего сообщества. Но прежде, чем полоснуть остро отточенным скальпелем по топочущему, гогочущему, жующему, дымящему, галдящему эксклюзивному сброду, спешим успокоить: обещаем проделать эту хирургическую операцию исключительно деликатно! Ни один персонаж, ни одна живая душа в его окружении не почувствует, что находится на предметном стекле нашего воображаемого микроскопа.
Забегая вперед, можно заранее подвести итог: похоже, здесь, на щедро иллюминированной подмосковной поляне произошла встреча с особенной формой жизни.

Но всё по порядку...

Нескончаемая вереница гостей патокой тянулась вдоль необъятных столов, время от времени задерживаясь, чтобы выудить приглянувшийся кусочек из несметного множества блюд, которыми были плотно уставлены еще не успевшие потерять свою девственность снежно-белые скатерти.

Свалившись наугад в толпу, мы совершенно случайно оказались бок о бок с какой-то наивной – слегка за двадцать. Чистая красавица! А ноги-и-и!... вы только взгляните, братцы! А спина!? А вырез? И в вырезе кожа! Умопомрачительная, сознаемся, кожа – мраморная, и ни единого прыщика. Ну и, ясное дело, камни размером с фундук. К сожалению, больше ничего о ней сказать не представляется возможным.

А вот ее собеседница, ни дать ни взять ведущая третьеразрядного телепроекта, заслуживает внимания. Ласково глядя на юную собеседницу, растолковывает ей премудрости итальянской кухни. С относительной легкостью преодолев антипасти, женщины спотыкаются на граппе.

– Вы граппу любите? Не пробовали?! Ну, понятно, что тут спрашивать... Это, милочка, такая виноградная водка, как чача, знаете?

– Ну да! – треснув ладошкой себя по лбу, радуется юная красавица и с наивностью, присущей молодости, наносит граппе и «телеведущей» пакостное оскорбленьице: – Чача?! Гадость жуткая! Сразу так бы и сказали, Вероника Эдуардовна. Не-е… мой и в Италии водку заказывает. Жуть как не любит пойло ихнее, особенно вина всякие. У него изжога от них. Свирепеет прям... Говорит, врут все, что нравится, под европейцев косят.

Вот деревня, продолжая ласково смотреть на девчонку, раздумывает «телеведущая». Взглядом измеряет ее с головы до пят, молниеносно выполняет калькуляцию: по два карата в ушах, на пальце три, еще мелкие – в сумме под десять, платье «Прада». Видела такое в Лондоне, в Хитрове. Ну и дура! Видно же сразу, дура деревенская! Милая – кто ж платье в дьюти-фрях покупает. И мужик у нее – деревня. Старый хрен, этот, как его – забыла… ну, в общем, из Уренгоя.

Э-эх, Вероника Эдуардовна, – услышав такие мысли, посочувствуем юной пигалице мы, отвечающие за справедливость, по крайней мере, в рамках собственного повествования. Не вам…, ох, не вам осуждать почти невинную по сравнению с вами девчушку, да еще думать о ней так нелицеприятно. Не стыдно? Ведь никакая вы не Вероника Эдуардовна, а Варвара вы Евдокимовна Деревяшкина. Но это полбеды. А вот собственную историю покорения Москвы ты... перейдем для простоты на ты… Ты, похоже, забыла. Забыла, как прибыла в столицу, вырядившись в шмотки от «эскады» да «прады»? Только контрафактное было то шмотье, сварганенное в подвальчике предприимчивыми азиатскими умельцами-на-все-руки и купленное в райцентре на последние, оставшиеся от нищенской зарплаты на ферме, утопающей в коровьем говне. Прибыла плацкартным, а до поезда еще тряслась четыре часа по пыльной сибирской дороге на раздолбанном в хлам автобусе с изъеденными ржой брылами – не автобус, а реквизит из фильмов ужасов. А потом, когда этот чудовищно громыхающий драндулет, так и не доехав, испустил свой бензиновый дух, телепалась две версты, потому как на такси не рассчитывала – потная, вся в грязи волочила за собой чемодан с барахлом. Зря не бросила это чудище. Ну да кто ж знал тогда, что года не пройдет – в шоколаде окажешься. А причина тому, Варя, известна – вытащила тебя из… прости, говна коровьего Парашка, дядьки твоего Никодима Деревяшкина дочка, за год до этого натурализовавшаяся в столице через бюро эскорт-услуг. Повезло, не обидел бог вас с Парашкой экстерьером. Она-то сперва сама водочного царька заарканила, а потом и тебя ввела в избранное общество, где ты и обрела своего, правда, слегка женатого. Дальше и напрягаться-то особенно не пришлось – постель, залет, развод, загс, всамделишный залет, роды! Всё. Для надежности – контрольный выстрел – сразу же после первого еще один залет. Ну, а теперь можно спокойно наслаждаться спа, салонами, бутиками, красотами европейских столиц, лазурными морями и другими милыми вещами, для которых ты была, по своему разумению, создана.

 Однако оставим этих ярких представительниц новой формы жизни и поспешим туда, где толпятся другие желающие хоть ненадолго, хоть какой-нибудь частью своего «Я» попасть в наш рассказ. Подберемся поближе к господину вальяжной наружности с окладистой бородой.
 
Величают его Пантелей Крапивин. Известен сей господин в деловых кругах по части медикаментов, ёшкин кот! Сколотил состояние в сто пятьдесят миллионов буржуйских денежных знаков, подделывая лекарства. А сейчас хвастается сыном своим. Дескать, пригласили талантливого парня после окончания эксклюзивного английского колледжа за океан, в Принстон… Врет! Никто никого никуда не приглашал, братцы! Просто купил он отпрыску «пригласительный билет». Друзья понимают, на сколько такой билетик потянет, но делают вид, что восхищены юным дарованием.

Рядом с ним очкастый дядька с недоразвитой нижней челюстью и узким лбом раздает направо-налево свои визитки. На них золотыми завитушками начертано что-то вроде: «Действительный Член Очаковской Академии, доктор-шмоктор, Каплун Григорий Осипович». Полно, Гришка, врать-то! Какой ты академик. Второгодник, лоботряс и неуч – вот ты кто! С грехом пополам среднюю школу закончил. Диплом институтский папа купил. Но! Надо признать, есть у тебя одна извилина – деньги за версту чуешь. Спекулянт от бога. Только фарцовал ты, жулик, фальшивым товаром. Так и сколотил свой первый миллион. А академию сам учредил.

Двинем дальше. Всего один шаг, и натыкаемся на известную пирамидостроительницу Василису, по прозвищу Премудрая. Многим из здесь присутствующих подкинула она деньжат за счет облапошенных простаков.

Повстречался нам и известный банкир Артунин. Три банка под его мудрым руководством приказали долго жить, но всякий раз, подобно сказочной птице Феникс, Гамлет Шекспирович возрождался из пепла, причем значительно богаче, чем прежде.
А вот и генерал-полковник Безбородько собственной персоной. Злые языки судачат – богат несметно! Продавал, мол, и поныне про-дает – слава богу, не секреты! – материальную часть нашей армии. Нам, впрочем, вскоре предстоит встреча с товарищем генералом, а пока оставим его флиртовать с двумя хорошенькими девицами и протиснемся дальше, сквозь толпу, сгущающуюся все больше и больше по мере нашего сквозь нее продвижения.

Не успев совершить пару шагов, встречаем хорошо знакомого каждому столичному тусовщику господина Турсунова, нефтяного магната – шоб он сдох! Господин Турсунов держится классно. В смысле – важно. Он относится к категории людей, искренне верящих в то, что лишь благодаря собственному гению всего за десять–пятнадцать лет они сделались владельцами подземелий родины, вернее, их неистощимого содержимого, которое природа накапливала на протяжении сотен миллионов лет. Больше сказать о нем, пожалуй, нечего. Тем более, что наше мнение ни в малейшей степени не может отрицательно сказаться на величине состояния господина Турсунова. Так что оставим этого господина в компании с его собственным заблуждением.

Совершенным сюрпризом выглядели взявшиеся откуда ни возьмись, иностранные подданные, представленные тремя чернокожими Ви-Ай-Пи-господами родом из промелькнувшей уже в нашем повествовании африканской страны Бурна-Тапу. В целях экономии времени, этих толстых дядек также обойдем стороной, поскольку скоро вновь столкнемся с ними на страницах нашего правдивого рассказа.

В разношерстную толпу затесался и популярный в народе массовик-затейник Сенькин. Влюбленными глазами пожирал он своего собеседника, полностью озвездевшего певца Кузькина. У этих двоих труба пониже и дым пожиже, но и они чувствуют себя здесь как дома.

Под ногами путается также немало мелкой шушеры и сомнительных личностей, не стоящих упоминания.

Говорили обо всем: какая-то попсовая «звезда» в очередной раз разводится, а другая, напротив, выходит замуж; в Новгородской области в озере появился гигантский сом, который затаскивает в пучину домашнюю птицу, коз и овец, отмечены даже случаи исчезновения людей; депутат Филькин построил дворец на Рублевке и огородил поместье кремлевскими стенами; а в древко флага Федерации на Дворце съездов средь ясного дня вдарила молния.

Мужики все больше перетирали о своем: о пиратах в районе Африканского Рога – совсем, дескать, расшалилась тамошняя братва, живут без понятий, ничего святого! Необходима показательная разборка. Не сходились только в деталях – например, сколько этих козлов замочить для устрашения? Потом, естественно, скатились на футбольную тематику – в смысле, кто какого игрока, или даже целиком футбольный клуб приобрел, и почем. Об австро-швейцарско-французских горнолыжных курортах трепались с удовольствием. Перемывали косточки Тютькину и Гобагии, устроивших очередную оргию. Обсуждали вообще баб… Но самая горячая новость – очередная яхта Ромки Форвардова. Никто на ней еще не побывал, но невероятные подробности рассказывали многие. Второе место по популярности заняла тема предстоящего открытия охоты на «водоплавающую», потому как среди гостей присутствовало немало любителей замучить дикую скотинку.
 
Дамы мужчинам не уступали, но в рамках своего профиля.

Мальдивы, бутики, искусство и литература, скандальные тусовки обсуждались ими особенно оживленно – едва ли не каждая вторая из присутствующих была писательницей, и уж, пожалуй, все без исключения заказывали портреты у модной сейчас гламурной художницы Лизки с двусмысленной фамилией Плиски. Сплетничали о том, как обокрали шоумена Гудкера – взяли много цацек плюс наличных – двести штук баксами и два миллиона деревянными. Гудкер со своей новой, «с иголочки», двадцатилетней женой заявил журналистам: «Так, ничего существенного – мелочь, заработаем еще». Злорадствовали насчет Анверова – на скорости 260 где-то в Европе разбил «в лепешку» свой новенький «Феррари». Перемывали косточки народному любимцу Осенину, – подрался в баре с проститутками. Те расцарапали ему рожу, а самого забрали в полицию. Ясно, откупился бы, если бы не захотелось вдруг пьяному дурню плюнуть менту в рожу. Тот, конечно, в амбицию, и артиста упекли на пятнадцать суток.

В общем, много интересного можно было услышать здесь, пока мы искали Марлена Марленовича Проньина.

Как?! Разве не был еще упомянут хозяин, собравший этих милых людей под одной, фигурально выражаясь, крышей? Поспешим безотлагательно исправить свое упущение.
Какова была подлинная причина сегодняшней пирушки, никто толком не знал, поскольку в приглашении на сей счет ничего не объяснялось, что было вполне в духе хозяина, большого оригинала по части разнообразных придумок. Однако кое-какие мнения все же циркулировали. Кто говорил – справляет Марлен Марленович свой недавний день рождения. Другие уверяли – отмечается награда «Предприниматель года». Прочие сходились на мнении о праздновании юбилея фирмы, хотя официально считалось, что после губернаторства, депутатства и нескольких лет гендиректорства господин Проньин отошел от дел. Пришел однажды на работу и объявил, что передает бразды правления младшенькому братику своему Владимиру Марленовичу Пронькину. Незначительная, всего-то в одну букву, разница в фамилиях для большинства осталась незамеченной. Таким образом, Марлен Марленович по бумагам нигде не значился. Но бумага бумагой, а людям, посвященным в хитросплетения отечественных бизнес-схем, было кристально ясно, кто настоящий хозяин горы.

Чем, собственно, занималась фирма, никто достоверно не знал. Общеизвестно было одно – имела отношение к технике. Отирались в фирме и военные. Иногда в утонувший в зелени безукоризненно отремонтированный особняк, занимавший приличный кусок земли в одном из дорогих районов столицы, заглядывали даже влиятельные фигуры из правительства и парламента. Иностранные персоны, чаще из стран третьего мира, время от времени тоже были здесь гостями.

В поисках хозяина наша траектория пролегла по соседству со столами. А на них! Мимолетного взгляда на эту гастрономическую вакханалию было достаточно, чтобы понять – обойти молчанием столь супер-архи-наиважнейший вопрос, как вопрос о хлебе насущном, вряд ли получится.

Столы ломились от икры – куда ж без нее? Рыбы тоже имелось в изобилии: красная и белая, озерная и морская, копченая и соленая. Те из обитателей подводного царства, кто не был разделан, разрезан, припорошен зеленью, залит соусом, обезглавлен, а, следовательно, сохранял еще глаза, печально взирали на своих менее удачливых сородичей, аккуратными кусочками заполнявших бесчисленные тарелки.

Луфарь тушеный, нафаршированный жареным лучком, с яйцами и грецкими орехами! Мероу – целиковый, прямо из Индийского океана, разлегся на блюде, подлец, во всей красе – крупный экземпляр, никак не меньше метра – в глазницах черешни, на плавниках кружевные фестончики. А вкус-то! Вкус – божественный! Повар у Проньина – гений! Кто так безупречно приготовит акулу мако, или морского, скажем, гребешка, или прочую морскую сволочь? И в дичи никому не уступит. Композитор! Король! Бог! Одна шейка гусиная, нафаршированная боровиками, чего стоит! И сегодня мастер явно в ударе: вальдшнепы, рябчики, куропатки. Да возможно ли всё перечислить? Гаргантюа прослезился бы.

Из ненашей кухни тоже было: не успел официант разложить по серебряным мини-сковородочкам трюфели с мускатным орехом в мадере – враз смели!
Первым обнаружил деликатес лысый толстяк потешного вида. Он только что взял курс на черепаховое мясо в кляре, но трюфели его зацепили. Притормозив, он сообщил своему спутнику – жилистому типу с голодными глазами:

– Между прочим, трюфели, Паша, самая дорогая жратва в мире. Во Франции их со свиньями ищут.

– Наша икра дороже! – не согласился Паша, тараща на толстяка и без того выпученные глаза.

– Икра на втором месте, – уверенно возразил толстый, дожевывая очередной грибок стоимостью в МРОТ.

– Да нет, Егор, точно тебе говорю: была передача по телеку. Белужья на первом месте, – в голосе Паши зазвенела отлитая в бронзу гордость за Отечество, обладающее преимуществом перед другими, явно неудачливыми странами.

– Давай лучше выпьем, – предложил Егор, неожиданно потеряв интерес к спору и повернулся к стоявшим по соседству: – Мужики, давайте, выпьем, а? За нашего замечательного, выдающегося Марленыча!

Идея пришлась по вкусу. Забыв про невыясненный вопрос о деликатесном приоритете, дружно опрокинули заледеневшие стопочки, поднесенные расторопным официантом – из тех, кто способен читать мысли клиентов еще до того, как они появлялись в их порядком затуманенных мозгах. Засим приступили к обсуждению цен на наручные часы.
Звучала ненавязчивая музыка. Гости ждали сюрприза.

И тут выходит на сцену какой-то, на пингвина похожий. Все, естественно, заинтересовались – гвалт помаленьку пошел на убыль. Свет погас. Вспыхнули факелы. Под звуки трансцендентного этюда Листа «Дикая охота» из сгустившейся темноты выкатывают телегу. А на телеге целиком зажаренный сохатый – глаза светятся, а по сторонам усатые дядьки шагают. Одеты, натурально, по-охотничьи, словно сошли с картины «Охотники на привале».

Банкет раскручивался на всю катушку.

Но хватит об этом! Хватит испытывать твое терпение, читатель, описанием разгула чревоугодия и гедонизма. Надеюсь, ты получил достаточное представление о результирующем векторе царящих здесь настроений. Оставим на время это скопище и, как подобает многоопытным наблюдателям, невидимой и неслышной тенью переместимся в зимний сад, запрятанный в небольшой рощице поблизости.

Там, устроившись в уютных креслах за столиком, вели беседу двое мужчин...

В одном из них можно было узнать неуловимого хозяина вечеринки. Другой, полноватый, с ярко выраженной азиатской внешностью, еще не появлялся на страницах нашего рассказа. Островок, на котором располагался выполненный в колониальном стиле столик, омывал ручей, вытекающий из купы кустов анноны в рост человека. Вокруг, среди буйно разросшихся тропических растений, порхали десятки экзотических бабочек.

Уже порядком стемнело, и в аллее, которую было хорошо видно сквозь стеклянную стену оранжереи, зажглись похожие на апельсины фонари. Приглушенный шум с поляны не нарушал уединения.

– Хорошо у тебя! Как в джунглях, – промолвил, наконец, завороженный незнакомец.
 
Говорил с легким восточным окрасом без акцента.

– Люблю тропическую флору, – сказал Пронькин, бросив нетерпеливый взгляд на часы. – Давай, дорогой, ближе к делу. Есть проблемы?
– Гражданство надо, Марлен-офои, – ответил гость.

Пронькин откинулся на спинку кресла и улыбнулся.

– На кой черт тебе российское гражданство, Нурулло? Что, дома так плохо?
– Зачем плохо? Хорошо. Пусть на всякий случай будет еще одно, – ответил тот, кого назвали Нурулло.
– Ты, что, в президенты России решил баллотироваться?
– Зачем в президенты, Марлен? – хитро улыбнулся гость. – У вас свой есть, хороший... А я маленький человек, хвала Аллаху. Всё для детей делаю.
– Если для детей, купил бы какое-нибудь…, испанское, что ли, или австралийское. Денег у тебя хватит. – Он вздохнул. – Ладно, попробую что-нибудь сделать. Гарантировать, не могу. Я ведь от этих дел отошел.
– Зачем гарантировать, Марлен. Мне гарантии не нужны, мне гражданство нужно. Сколько скажешь, столько и заплачу.
– Удивительный у вас на Востоке народ, Нурулло, – хмыкнул Пронькин. – Гарантии вам не нужны, дело подавай. Деловые, значит? Ладно. А про мое дело не забыл?
– Как можно забыть? Э-э-э... – Нурулло воздел руки, призывая небо в свидетели своей обязательности.
– Тогда подгоняй следующих. Сегодня увидишь двух своих батыров в деле.
– Не подведут, смелые ребята, – сказал Нурулло протягивая папку с золотым тиснением. – Вот, тут документы.
Пронькин взял папку и, не сводя взгляда с собеседника, положил на столик.
– Отцу привет передавай.
– Спасибо, Марлен-офои, – поблагодарил проситель приторным голосом, какой хочется запить чистой водой, – обязательно передам. Когда позвонить?
– Не стоит себя утруждать, Нурулло. Будут новости, сам свяжусь.
Нурулло поднялся. Пронькин жестом остановил его.
– Не спеши, присядь. Слыхал про Бурна-Тапу, в Африке? Одно время «дурь» там переваливали в промышленных масштабах… Твои наверняка там терлись.
– Знаю, как же.
– Планирую скоро там одно мероприятие провести. Развлечемся слегка. Приглашаю. Все за наш счет, как всегда.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил Ну¬рулло.
– Благодарить потом будешь, – усмехнулся Пронькин. – Приглашение и билет вышлем.
– Опять сафари затеял... Помнишь, тогда мы с тобой трех львов и пару леопардов подстрелили? Львица матерая была, шкура на стене у меня дома висит.
– Да, сафари, но не совсем.
– Темнишь ты, Марлен-офои.
– Интригую. Иди, уважаемый, иди, повеселись. Скоро интересно будет. Сюрприз будет.
Все с утра об этом говорят. Что, салют будет особенный? Как в прошлом году?
– Салют, салют… Увидишь. – Пронькин сделал прощальный жест, означавший, что аудиенция окончена.

Взошла луна и пролила серебряный свет на крышу ангара, вздымающегося за поляной циклопическим хлебным батоном. Вентиляторы исправно гнали воздушную струю в огромное чрево. Внутри, между двух заполненных до отказа трибун в ярком свете софитов желтела арена. Носились официанты. Гремела музыка. Пиршество перенеслось и сюда. В сумятице празднества никто не заметил, как на арене появился маленький человечек с микрофоном в руке. Театрально двигая бровями, он объявил:

– Друзья, а теперь, когда вы вкусили шедевры нашего волшебника повара, вам предстоит нечто безумно увлекательное!

Он сделал паузу, и с оттяжкой воскликнул:

– Добро пожаловать в Древний Рим!

И исчез.

Свет погас, а когда через мгновение снова вспыхнул, на арене стояли два гладиатора в полном вооружении: мечи, поножи, шлемы, лорики из пружинной стали, короткие шелковые плащи наброшены на плечи. Музыка смолкла.

– Morituri te salutant , – гулко разнеслось в наступившей тишине.

В это время с верхнего ряда, стараясь оставаться не слишком заметными, за происходящим на арене внимательно наблюдали Пронькин с Корундом. Когда по ангару разнесся клич воинов, Пронькин одобрительно хмыкнул.

– Ты научил? – прищурившись, спросил он Корунда.
– Я, – скромно потупив взор, ответил тот.
– Фуфло! – прокомментировал огромный детина, сидящий на ряд ниже них. В складках его бычьей шеи пряталась массивная золотая цепь.

Пронькин поморщился.

– Видишь, Матвей, каких говнюков ты сюда наприглашал, – вполголоса произнес он.

Какой-то толстяк воскликнул восторженно:

– Какая выдумка!
– Оригинально, – подтвердил другой – худой, бородатый. – Но вот в две тысячи, э-э… ну, неважно. В Риме на фестивале... итальяшки давали такое же представление в Колизее.

Тут его слова потонули в звоне стали. Внизу на арене шелковые плащи цветными клубами вздулись за спинами гладиаторов. Мечи вспыхнули в свете прожекторов, полетели навстречу друг другу.

«Клинг-клинг», – вскрикнули клинки.

«Вдух-вдух», – глухо ответили щиты.

По рядам засуетились букмекеры.

Бой разгорался.

– Я от таких мужиков прям балдею, Вик, – гудела в ухо своей подруге молодая нимфоманка в первом ряду. – А ты видела, как этот... Ну, в синих трусах... Ты видела, видела?
– Что видела-видела?! – кричала ей подруга.
– Видела, как брызнула кровь?! Обалдеть!
– Ты вамп, Инка!
– Сама боюсь, Вик. Когда вижу кровь, реально тащусь!
– У них чё, сабли тупые? – теребила свою подругу Инна.
– Сама ты тупая! – весело кричала та ей в ответ. – Это не сабли. Мечи!
На арене становилось все жарче. Зрители орали, хохотали, глумились. Вот уже кровь стала сочиться из порезов – мечи-то были вовсе не тупые. И объяви сейчас, что оружие ненастоящее, все непременно обиделись бы на подобное надувательство…