Последний рейс - прощальный

       По Лене – с верховьев к устью – уже плыли первые льдинки: предвестники скорой шуги. А вскоре и вся Великая река должна была «встать», так как морозы подбирались к отметке -30, -40.
       Перед постановкой судна в затон на зимовку нам предстояло совершить ещё один "коротЕнький" рейс: "сбегать вниз" и "подняться вверх" всего за одни сутки. Рейс предстоял в какой-то давно позабытый мною посёлок на левом берегу реки. Нужно было доставить овощи и картофель: совершить "малый", но такой важный для местных жителей, «зимний завоз». И это, по итогу, вышел самый короткий и самый «лайтОвый» - в смысле: лёгкий, интересный, удачный - рейс за всю навигацию. Для меня он мог бы стать вообще суперприятным, если бы не «друг мой ситный» – незабвенный Андрюха-"кулон".
       Поставив теплоход на зимовку, мы - команда - как минимум на полгода, а максимум - навсегда, - прощались. Кто-то, как я и "Марконя" (см.: «Рыбалка в устье Лены») собирались лететь домой – в европейскую часть страны. Местные члены экипажа оставались зимовать в Киренске. Лариска-матроска, вроде бы, тоже собиралась лететь домой на побывку - в Читу. Разве что в её планы внезапно вмешалась нежданная корабельная страсть в лице рулевого-моториста Олежки К-ва. Саня, "второй штурман", тоже собирался лететь в родной Азов. И хотя по должности он был обязан какое-то время после окончания навигации находиться при теплоходе (регламентное техобслуживание либо какой-нибудь внеплановый ремонт и всё такое прочее), так ещё и мимо него не пролетела «стрела Амура». Попался-таки наш удалой «качок» в любовные сети  Оленьки-"Кокши". Кто из нас знал тогда и мог с уверенностью сказать: увидимся мы снова когда-нибудь, или же это была наша первая и последняя "приленская гастроль". Увы, лично для меня она таковой оказалась...
       Видимо поэтому капитан разрешил всем местным членам команды, при желании, взять с собой кого-нибудь из близких: жену, близкого родственника, подругу, желающих совершить небольшую экскурсию по Великой Сибирской реке. Никем не афишировалась, но явно подразумевалась "легальная" возможность прихватить с собой умеренное количество спиртного, - при условии, конечно же, что оно у вас есть. «Горбатого»-трезвенника помните? Его, в будущем недалёкого и трусливого "пса Фаросского" и, волей-неволей, "гладкошёрстного" изменника Родине, в ту пору, пока ещё, никто "не отменял"...
       Значительно позже я и сам «дотумкал», что подобные короткие рейсы с негласно разрешённой возможностью хотя бы проститься команде-"семье", крепко сдружившейся за полгода совместной работы и жизни на одном теплоходе, да не "по-Горбачёвски", а по-человечески, - были давно установившейся традицией если не во всём речном флоте Советского Союза, то в Ленском речном пароходстве - уж точно.
       Мой "кореш" пригласил на экскурсию по реке Клаву. Та как раз была свободна от работы, и с радостью согласилась. Очевидно, и спиртное с собой прихватила. Да только я его воочию не видел и не пробовал.
       Сейчас, когда пишу о том прощальном рейсе, невольно думаю: что подвигло "моего ситного" на такой отчаянно рисковый шаг при его патологической ревности.  Помимо естественного желания молодого тела «побаловАться» в пути, в тесном уединении каюты, о чём не раз, поди, мечталось ему за прошедшие с конца июля дни и месяцы; помимо такого естественного кавалерского желания доставить милой подруге незабываемое, оригинальное путешествие-приключение, его главным мотивом, я уверен, было заурядное мужское тщеславие: желание в очередной раз покрасоваться, похвастать перед мужиками тем, какой он «удалой гусар» и вот какую шикарную «импортную штучку» отхватил... Ну и чуточку мужского альтруизма, по возможности, добавим в тот сложный букет неопознанных Андрюхиных мотивов. Неплохо изучив за полгода общения и наблюдения его характер, могу с уверенностью заявить: а ведь непременно хотелось "щедрому" киренскому парню сделать приятное холостой,  численно превосходящей женатую мужской части команды, удачно «разбавив» наше «суровое мужское братство» обществом вполне незаурядной молодой красавицы. И только в одном «промашка вышла»: не принял в расчёт свою патологическую ревность. А ведь так хорошо всё начиналось!..
       Из Киренска вышли вечером - в плотных сумерках. Предзимье: дни коротки. Выпивать «по маленькой» стали уже после ужина: около "восьми вечера". Точно не помню, стоял я в тот вечер на вахте или не стоял. Если и стоял, то как-то "несерьёзно", урывками, время от времени отвлекаясь на "компашкины" посиделки. 
       Помнится, всё интересное началось с каюты капитана. Именно он пригласил нас, всех - свободных и относительно свободных от вечерней и ночной вахты выпить за успешное прохождение навигации и её фактическое завершение; за приближающиеся «Октябрьские» праздники. Дело было вечером: 5-го ноября.
       Первый тост выпили по бокалу шампанского. Второй: кто - рюмку водки; кто – коньяку. Далее наши «дамы», а с ними и Клава, допивали шампанское. Мы же, мужики, как положено, пили "вОдовку с коньячком". Между тостами слушали рассказ  капитана, который, первым долгом, подвёл итоги трудовым свершениям (мы в тот год, насколько помню, заняли первое место  в социалистическом соревновании комсомольских экипажей "Киренской РЭБ флота" по количеству и дальности перевезённых грузов судами класса «река-море» в бассейне рек Лена-Яна (возможно даже, для некоторых судов были означены и Индигирка, и Колыма, но только мы так далеко не хаживали. А ближе к окончанию навигации к нам даже корреспондент местной газеты с фотографом приходили, когда после очередного "дальняка" мы сутки-двое отстаивались в Киренске либо в Осетрово (г.Усть-Кут) на рейде. Брали у "кэпа" интервью, делали фотографии, одна из которых неким чудесным образом и только благодаря новейшим технологиям - особенно Интернету - через тридцать лет «всплыла на поверхность» из «глубин мирового забытья» и стала для мня документальным свидетельством того, что я ровным счётом ничего не выдумал, а «Ленская одиссея» действительно имела место в моей "прошлой жизни".
       Затем пошли ответные тосты наиболее вдохновившихся, «поднабравшихся красноречия» членов экипажа: от механика Петровича до Андрюхи-"кулона". Лично я, помню, не выступал точно: верно, всё-таки, "стоял вахту", а посему и "пропускал" рюмку-другую.  Ближе к "концу начала" выступила и порозовевшая Клава, сказав неожиданно задушевные и трогательные слова как в адрес нашего большого и красивого теплохода, его замечательной дружной команды и главное, – в честь нашего славного и дорогого сердцу каждого члена команды капитана: Вольского Владимира Рантиковича.
       Сим чисто женским "коварством" финская эстоночка добилась всего, чего хотела. Растроганный "искренней" похвалой и умеющий быть предельно благодарным за всё хорошее, что было сделано либо только сказано в адрес "его родного" теплохода и его команды, Рантикович не выдержал: взял "алаверды" в адрес очаровательной гостьи, не поскупившись, при этом, достать из сейфа нечто невероятно изысканное в тот момент времени и в той обстановке... То был пятизвёздочный армянский коньяк Ереванского разлива, ежедневно употреблять который  после Ялтинской конференции в Тегеране 1943 года предпочитал даже сам английский премьер-министр - Уинстон Черчилль, "позабыв" для него Ямайский ром и французский "Наполеон". Тут «Кулон» смекнул, что «дело запахло керосином», и если в подобном стиле и таким же "аллюром" застолье продолжится, то он круто рискует на весь вечер, а может, - и ночь, - остаться без своего «бриллианта в короне». Точнее даже, – без самой «короны», на месте которой за одну только ночь вполне могли вырасти ветвистые "оленьи рога". Тут, как всегда неожиданно, резко и грубо взбунтовалось его «ретивОе», и наш судовой электромеханик, грубо наплевав на всяческую субординацию, на мнения прочих членов «холостой» части команды, поспешил чуть ли не силой увести свою «жар-птицу» подальше от вожделеющих взоров. Куда?!. – известное дело: в свою каюту, где и заперся с ней, на время... А ведь Клава, помнится, уже "повелась" на ласковые слова капитана... И так не хотела никуда уходить!..
       Мы же, уразумев, что с этой стороны «культурной пограммы» нам больше "не светит", а также то, что «крайний» щедрый жест капитана был, прежде всего, направлен на возможное обольщение «финской эстоночки», а не на нас – «косорылых»; не желая злоупотреблять радушием «хозяина бала», поспешили откланяться и перейти в менее роскошную, в плане обстановки, но не менее просторную каюту «первого штурмана» и старшего помощника капитана - «старпома»...
       Часу в двенадцатом ночи, когда «команда сильных» вчетвером сидела у «старпома» и за разговорами догуливала - чаем допивала - тот прощальный вечер, и я кое-что тренькал и пел под гитару, вдруг неожиданно в каюту вошла Клава. Улыбчивая, весёлая, вполне трезвая: аки "пионЭр" - «всегда готова!» к... "продолжению банкета". На мой вопрос: «А где Андрюха?» - ответила, что напился пьян и уснул. Ей стало скучно сидеть одной, а спать не хотелось. Вдруг услышала звуки гитары и пришла на зов... Сделать это было не сложно: все каюты членов экипажа располагались на втором – «жилом» – этаже надстройки или "верхней",  палубы, как привычнее звучало это когда-то по-флотски: - по обе стороны продолжительного коридора.
       Для нас, четверых, будто солнце взошло, наконец, после долгой беспросветной ночи.
       Я в те поры ещё во всю играл на гитаре и пел популярные в народе и многим нравившиеся «блатные», как тогда называли российский шансон, песни из репертуаров Александра Новикова, Михаила Гулько, Александра Розенбаума, Михаила Шуфутинского. Были в моём репертуаре и армейские песни: "афганские", "десантные". Клава присела напротив меня, внимательно слушала, посматривала на исполнителя... Я тогда ещё и "зелёного понятия" не имел, насколько мужское пение под гитару завораживающе действует на представительниц слабого пола, не лишённых музыкального слуха и вкуса, "настроенного" на одну волну с исполнителем. Это нечто сродни действию факирской дудочки на «королевскую» и любую иную кобру.
       Когда закончился мой репертуар: песен двадцать с "хвостиком" насчитывалось тогда в моей музыкальной коллекции, Клава шепнула, что нам нужно выйти: переговорить о чём-то. Я отложил гитару, извинился перед мужиками за невольный уход, и мы пошли. Клава, как только закрылась дверь и мы немного отошли по коридору, доверчиво-нежно прильнула ко мне своим стройным девичьим телом и, заговорщицки-мило улыбаясь, попросила показать ей мою каюту. 
       Кровь ударила мне в голову. «Вот оно, долгожданное! – подумалось в ту  секунду. – Только бы не сорвалось!.. Только бы «Кулон» не проснулся!..».
И я повел её в самый конец коридора, где слева от выхода на «верхнюю» палубу как раз и располагалась моя "корабельная келья". По пути, смутно помнится, вроде даже приобнял девицу за талию, кстати припомнив, что женщины любят решительных мужчин. А то, что Клава, благодаря высоким каблукам, была чуть ли не на полголовы выше меня, тогда уже ровным счётом не имело никакого значения…
       Вот вошли мы в мои скудные апартаменты площадью в шесть метров квадратных, что в три или даже четыре раза было меньше, чем каюта «кэпа» либо «старпома». Сели на кровать, подобно двум голубкам на оконном карнизе: слегка растерянно-онемевшие от такого резкого, такого нежданного поворота событий, слыша лишь гулко бьющиеся сердца посреди давно привычной уху тишины плавно идущего «вниз» судна... предвкушая долгожданное и близящееся, наконец, вожделенное наслаждение… Но так, до конца, и не веря, что оно вот-вот сбудется, случится, а потому и не решаясь… начать.
       И верно. Предчувствие нас не обмануло. «Грёбаный «Кулон», падла, проснулся, гад такой, – ревность разбудила! Верно, "шишки на лбу", где вот-вот должны были «вырасти рога», сильно зачесались… Вскочил: "цап-лап", а Клавы нету! Он тут же принялся бегать по теплоходу: – искать, громко звать её, - даже в "машину" не поленился спуститься. Ему, видимо, наконец подсказали, с кем она ушла. Он тотчас ринулся к моей каюте: стал стучать в дверь ногами,  барабанить кулаками, грязно матерясь и грозя вышибить дверь, если не отопрём. Клава перепугалась и упросила меня открыть. Пришлось подчиниться. Не зря ведь сказано: «чего хочет женщина, того хочет Бог». Я отпер. Она тут же выпорхнула, как птичка из клетки: кинулась к непротрезвевшему ещё "буяну" с поцелуями-объятиями, стремясь поскорей увести его, очевидно боясь, чтобы мы с ним тут же не подрались. Только напрасно она так старалась: как показали дальнейшие события, «Кулон» был "страшно грозен" лишь на словах (см.: "Как я реабилитировал службу в армии").
       Спрашиваю себя сейчас: почему я тогда же не вышел в коридор и от всей души, "па-сяброўску", не набил ему "рыжую морду", предварительно заперев Клаву в каюте?!.  Боялся?.. Вовсе нет. Будучи практически трезвым, понимал и принимал его негласный приоритет по отношению к ней. Ведь это он первый в день своего рождения высмотрел на дискотеке и «снял» Клаву. И той же ночью – с обоюдного согласия – «они имели пополам свою любовь!», как, наверное, могли бы выразиться в Одессе...
       Да ещё понимал, что не годится двум «корешам», бок о бок проведшим полгода на одном теплоходе, так о многом в своих "прежних жизнях" и так подробно переговорившим, сошедшимся душевно, сдружившимся, наконец, – как только возможно сдружиться в двадцать пять лет, - вдруг «смертельно» рассориться, подравшись из-за какой-то «прибалтийской шлюшки»: пусть и необычайно лакомой, такой «вся из себя: "импортная-переимпортная!", что у большинства лиц мужского пола не только на теплоходе, но и в самом Киренске, я уверен, «слюнки текли».

       Как же было мне прежде, молодому, жаль, что та праздничная дискотека в городском клубе, случившаяся на вторые сутки после этой прощальной ночи на теплоходе, произошла «до», а не «после». Переставить бы даты местами!.. Да нельзя... Бег времени однозначен и необратим. И обернуть события вспять, поменяв их местами, думается, самому Господу Богу не под силу. А если бы... Тогда всё оставалось бы на своих местах, и не было бы в моей памяти «обезумевшего «бизона Кулона», бегавшего в непотребном виде по теплоходу и оравшего во всю хмельную глотку так, что двух работавших на полную силу «дизелей» во время его «иерихонского» рёва становилось не слышно.

       Значительно "повзрослев" и значительно помудрев с годами, я понял одну простую истину: самой лучшей «случайной любовью» частенько бывает именно та, которая не случилась... Как и лучшей бывает только та драка, которой удалось избежать.