Глава 1 Дождь

ДОЖДЬ

  Алеша сидит в своей комнате на широком подоконнике и, обхватив руками коленки в темно-зеленых бархатных штанишках, смотрит на мутную поверхность Екатерининского канала и безлюдную набережную. С самого утра зарядил противный осенний дождь. Судя по черным, нависшим над крышами домов тучам и усилившемуся ветру – вон как на набережной из стороны в сторону мечутся ветви деревьев, дело идет к похолоданию, и вместо дождя того гляди повалит мокрый снег.
Тяжелые крупные капли монотонно стучат о карниз и нагоняют на мальчика страшную скуку – тук, тук, ту-у-у-к. Еще громче и также тоскливо стучат английские часы в дедушкином кабинете, отбивая звоном каждые полчаса.
  Дома никого нет. Мама, папа и дедушка на работе. Бабушка Лена с кухаркой Ульяной после завтрака отправились на рынок, обещали быстро вернуться, а их все нет и нет. Последней ушла мама. Она не любит, когда Алеша остается дома один, недолго побыла с сыном, и вскоре тоже ушла.
  Взобравшись на подоконник и прижавшись лбом к стеклу, мальчик видел, как она вышла из подъезда, остановила извозчика и, подобрав рукой длинное черное пальто, чтобы не замочить подол, с трудом взобралась на сиденье. В двенадцать часов в театре начинается репетиция и, если она опоздает, ее грозный начальник – режиссер Мартьянов, будет при всех ей выговаривать, что из-за Лавровой они не успеют подготовиться к премьере нового спектакля «Идеальный муж», и пьесе, в которую он вложил столько сил, суждено провалиться.
  Однако, если пьеса провалится, то только из-за него самого и его экспериментов. Этот желчный старик с лохматыми бровями и редкими выцветшими кудрями по бокам головы каждый день придумывает что-нибудь новое. То мамина героиня, коварная миссис Чивли, должна спускаться с потолка на сцену, лежа на кушетке и дымя сигаретой в длинном мундштуке, то она со своим бывшим возлюбленным лордом Горингом встречается на пляже, и, мило беседуя, они катаются вокруг фонтана на велосипедах в пляжных костюмах. Лорда в пьесе играет грузный, стареющий Алексей Игнатьевич Померанцев.
  – Алексей Игнатьевич, – рассказывала вчера мама бабушке Лене, когда папа и дедушка ушли, и они втроем остались за столом, а Ульяна возилась на кухне, – отказывается выступать в таком костюме. «Я не клоун на арене, – говорит он, – чтобы демонстрировать публике свои мускулы и икры». К тому же у него разыгралась подагра, он не может влезть на сиденье и крутить педали.
 – Ты, Аннушка, тоже не должна выступать в таком костюме. Неприлично появляться на сцене императорского театра с голыми ногами и плечами, – тихо, почти шепотом говорит бабушка, чтобы не слышал Алеша, но мальчик все слышит, ему тоже не нравится, что мама может выйти на сцену в таком неприличном виде.
 – Сейчас в искусстве ломаются все условности, – объясняет мама. – Мейерхольд вообще считает, что артист должен выполнять то, что ему диктует режиссер, а не то, что я как актриса вкладываю в свою героиню.
 – В таком случае мы с отцом не пойдем на вашу премьеру. Он и так не может смириться с тем, что ты служишь в театре, а ваши новые фокусы ему подавно не понравятся. И как тебе Сергей (Алешин папа) это позволяет?
 – Во-первых, он об этом не знает, во-вторых, он считает, что наш театр, не наш Александринский, а театр вообще, как один из видов искусства, устарел, и новые веяния ему не помешают.
 – Уж не он ли сам принесет эти новые веяния? – сказала бабушка с усмешкой и тут же осеклась, увидев округлившиеся глаза мамы, указывающие на Алешу.
  Бабушка перевела разговор на другую тему, а у мамы испортилось настроение. Она неохотно отвечала бабушке и, как показалось мальчику, сдерживала слезы.
  Алеша давно заметил, что бабушка и дедушка не любят папу, а папа не любит их, особенно дедушку. Открыто никто об этом не говорит, но, когда вся семья собирается за столом или приходят гости – Алешины дяди и тети или папины друзья из газеты, в воздухе носится взаимная неприязнь.
  Это все из-за политики. Папа в своей газете пишет памфлеты и критические статьи на Временное правительство. Еще он – большевик и состоит в Петроградском Совете рабочих депутатов, который не признает это самое правительство.
  Дедушка тоже не любит это правительство и его председателя Керенского – «политического клоуна» и «болтуна», но совсем по другой причине – эти люди устроили в стране революцию и заставили царя отречься от престола.
  Теперь в Петрограде постоянно идут демонстрации и забастовки. Рабочие, солдаты и грозные матросы из Кронштадта, вооруженные до зубов винтовками и ручными гранатами, хотят уничтожить всех оставшихся членов семьи Романовых и великую княгиню Ксению Михайловну, у которой дедушка Михаил Андреевич служит управляющим. И все другие люди, живущие в их доме, тоже служат у великой княгини в разных должностях, поэтому их дом так и называется – Служебный.
  Понимал мальчик и другое: дедушка не любит папу-революционера и рабочего поэта, а папа не любит дедушку -аристократа, помещика, «слугу» господ и уговаривает маму переехать на другую квартиру. Ему неудобно перед товарищами, что он живет у буржуев.
  «Мы наймем прислугу для Алеши, – убеждал ее папа, – или, в конце концов, ты уйдешь из театра и будешь сама с ним сидеть». Но мама так любит Алешу, что не может никому его доверить, кроме бабушки, и не собирается расставаться с театром, без которого не может жить. Мама была очень красивой, доброй, ласковой. И папа, большой и сильный, не мог ей ни в чем перечить, все терпел и мирился со своей нелегкой участью жить у буржуев в большой, роскошной квартире.
  В свою очередь Гордеевы тщательно скрывали от окружающих, что папа – большевик и, когда в июле во время мятежа его арестовали, и он оказался в одном из казематов Петропавловской крепости, соседям говорили, что он уехал к родным в Москву навестить раненого товарища. В доме папу знали, как Лаврова – это его настоящая фамилия.
  Еще у папы был творческий псевдоним Волгин, им он подписывал свои статьи и стихи в большевистских газетах и листовках. Под этим же псевдонимом он входил и в Петроградский совет депутатов. Во время ареста папа написал несколько революционных стихотворений, которые понравились большевистскому вождю Ленину. Их распространили в летучих листовках и напечатали в большевистской газете «Правда».
Стихотворения понравились маме и даже бабушке. «Ничего не скажешь, – сказала она, – талант у Сергея есть». Михаил Андреевич молча просмотрел газету во время обеда за столом, держа ее презрительно кончиками пальцев, как будто это была какая-то зараза, и, ничего не сказав, ушел в свой кабинет. Там были такие строки:

«Нас девятнадцать
гвардейцев-солдат.
Глух и безмолвен сырой каземат.
Полночь, куранты
печально поют.
Павловцев скоро на
казнь поведут…
Нас девятнадцать мятежных солдат.
Невские волны сурово шумят.
Звезды погасли, не светит луна,
Ночь безысходна, темна и длинна!».

  Взрослые говорили Алеше, что он должен быть осторожен, никому ни о чем не рассказывать. Мальчик обижался, что ему каждый раз повторяют одно и то же, он уже не маленький, ему почти семь лет, знает, как это для всех них опасно.
  Обидно-то обидно, но неплохо было бы похвастаться перед соседскими ребятами, особенно перед зазнайкой Виталиком, сыном барона Вермана, что его отец – самый отважный революционер, просидел две недели в Петропавловкой крепости и написал об этом стихи.
Барон Верман, бывший адъютант великого князя Владимира Александровича, а после его смерти – советник Ксении Михайловны и помощник во всех ее делах, тоже писал стихи: о природе, любви, падающих звездах и волнующем шорохе осенней листвы.
  Некоторые композиторы сочиняли на них музыку, тогда они становились романсами. Сама Великая княгиня и ее две старшие дочери исполняли эти романсы на домашних концертах. Эрнест Генрихович, гордый и счастливый, выходил на поклоны слушателей и принимал цветы в корзинах, которые ему преподносили слуги.
Виталик не знал наизусть ни одного стихотворения отца, называл их слишком скучными. Алеша, наоборот, выучил стихотворение папы о девятнадцати гвардейцах и знал несколько других, которые мама ему декламировала. Они легко запоминались. Особенно ему нравилось про путешествия папиного героя в прериях Америки:

«У фермера жил я
Четыре весны,
Лихих сторожил я
Коней табуны.
С тех пор я бродяга,
Бездомный ковбой,
Со мной молодчага
Джим связан судьбой».


  Алеше совсем не хотелось уезжать из этого дома и из этой квартиры. Через неделю у него день рождения, дедушка и бабушка обещали подарить внуку двухколесный велосипед. Зимой и в плохую погоду летом он сможет кататься на нем по всей их огромной квартире – коридору, столовой, гостиной, другим комнатам, кроме кабинетов папы и дедушки, куда не разрешалось входить в отсутствие их хозяев.
  Мысли Алеши переключились на день его рождения. Соберутся все мамины родные и папины друзья. Будут его тискать, целовать, подбрасывать, как маленького, кверху, дарить подарки.
Мамина сестра, тетя Оля обещала подарить английскую железную дорогу с движущимся поездом, шлагбаумами и фигурками стрелочников, а мамин брат, дядя Коля, командир военного крейсера – морской бинокль. Ух, даже дух захватывает, когда представишь, как он ходит по набережной канала с биноклем, и все мальчишки из их дома и соседнего, где жили служащие банка «Империал», ему завидуют и просят посмотреть в него. Он не жадный: пожалуйста, пусть смотрят, сколько хотят.
  Еще мальчику хотелось, чтобы их соседка по этажу баронесса Унгерн, наконец, рассталась со своей волшебной музыкальной шкатулкой. Амалия Францевна давно говорила бабушке Лене, что любит Алешу, как собственного сына, и хочет ему подарить самую дорогую ее сердцу вещь – эту шкатулку, которая, она знала, мальчику очень нравится.
  Эта была необычная и редкая вещица, сделанная во Франции искусным мастером. Стоило открыть крышку, как оттуда выскакивали верхом на лошадях три трубача и, вскинув вверх серебряные трубы, играли гимн Великой французской революции – Марсельезу. Внутри на крышке нарисована картинка: взятие крепости Бастилия. Внизу, на площади стоят солдаты с пушками и обстреливают крепость. Всю местность заволокло дымом, который поднимается из стволов орудий при очередном выстреле. Еще минута – и крепость падет.
Дно шкатулки покрывает красный бархат. Когда крышка закрывается, музыканты вместе с лошадьми аккуратно укладываются в подготовленные для них ложбинки. Алеше очень хотелось подсмотреть, куда в этот момент они прячут свои трубы, так как места для них на дне шкатулки не было, и они должны были сломаться. Но они не ломались, так же, как не ломался красный плюмаж на треуголках всадников, сами треуголки и длинные сабли на боку.