Глава 2 Платон

ПЛАТОН

  Приятные размышления мальчика прервал телефонный звонок в коридоре. Алеша хотел соскочить с подоконника и уже спустил ноги вниз, как в этот момент на набережной появилась знакомая коричневая карета с именными вензелями на дверцах, запряженная парой лошадей: золотисто-желтым Булатом и каурым Саксоном.
  Это была карета великой княгини Ксении Михайловны. На козлах сидел кучер Платон. Хоть он и кучер, но заслуженный человек, полный Георгиевский кавалер. Под полушубком на сюртуке у него приколоты четыре Георгиевских креста и одна Георгиевская медаль за отличия в войне с германцами.
  На фронте Платон служил в лейб-гвардии Семеновском полку, которым командовал великий князь Владимир Александрович, покойный муж великой княгини, и не раз проявлял чудеса храбрости. Летом 15-го они оба были тяжело ранены. Истекая кровью, Платон вынес на себе великого князя с поля боя. Только та рана оказалась для полковника смертельной. Через две недели он умер в санитарном поезде по дороге в Киев, куда его эвакуировали из полевого лазарета.
  Великая княгиня предлагала Платону выйти на пенсию или служить камердинером у старшего сына Георгия, потерявшего на войне правую руку, но Платон любил коней и вернулся к своим прежним довоенным обязанностям кучера. Вон как надраил им спины: блестят, как на солнце, хотя на улице сумеречная мгла.
  Платон знает, что великая княгиня не любит быстро ездить, и слегка придерживает рвущихся вперед лошадей. Самой Ксении Михайловны не видно: она обычно сидит с левой стороны по ходу кареты, чтобы при встрече со знакомыми раскланиваться с ними, а сюда, ближе к этому окну должна находиться баронесса Унгерн. И баронессы из-за дождя не видно, только угадывается ее шляпа с перьями. Там еще должен быть и барон Верман.
  После смерти мужа великая княгиня редко выезжала из дома, но в последнее время постоянно куда-то отправлялась после завтрака. Дедушка никогда не рассказывал родным о делах великих князей. Спрашивать у него было бесполезно. Это был его принцип и уж, конечно, никогда не обсуждал самих Романовых и не позволял при себе таких разговоров.
Все новости домашние узнавали от соседей по дому, в первую очередь от баронессы Унгерн, которая делилась с бабушкой личными «сердечными» секретами, а заодно и новостями из дворца. Об одном ее «сердечном» секрете знал весь дом: в баронессу был влюблен доктор Дмитрий Георгиевич Алабышев, талантливый молодой человек, но не дворянского происхождения, это и мешало ей ответить взаимностью на его искренние чувства.
  Недавно Ксения Михайловна собрала всех служащих и объявила, что в связи с финансовыми трудностями продает дворцы в Петрограде и Гатчине и имение под Нижним Новгородом. Сама переедет в съемную квартиру.
  Продажей занимался дед как управляющий и поверенный во всех ее финансовых делах, а поиском квартиры – барон Верман. Эти-то квартиры они и ездили с бароном и баронессой смотреть после того, как Эрнест Генрихович находил что-нибудь подходящее. О продаже служебного дома пока речь не шла, но и так было ясно: на новой квартире великой княгине не понадобится огромный штат людей, который она содержала вместе с этим домом, а состарившимся служащим платила еще и пенсии.
  Карета медленно проехала мимо Алешиного окна, и он хорошо рассмотрел сидевшего на козлах Платона. Тулуп его расстегнут, оттуда выглядывают боевые награды. Ни дождь, ни мокрый снег старому воину нипочем: он уверен в себе и своих питомцах. «Лошади, – любил он говорить, когда на праздники слегка выпивал, – на редкость умнейшие существа, все чувствуют и понимают, и очень верные, никогда не предадут своего хозяина».
  Как всегда, при виде кареты Алеша стал воображать, как хорошо было бы и ему прокатиться в ней по Невскому проспекту и чтобы в нее были запряжены не два, а три коня. К Булату и Саксону добавить еще его любимую Звездочку, лошадь темно-коричневого, почти шоколадного цвета с белым пятном на лбу, как будто там горит маленькая звездочка. Она стареет, и Платон ее бережет, запрягая только для очень важных поездок: в царский дворец или к вдовствующей императрице Марии Федоровне.
Вот они с набережной канала выезжают на Казанский мост и едут в сторону Исаакия, затем – на Сенатскую площадь к Петру I, Адмиралтейству, Зимнему – все любимые места мальчика. А потом? Потом… Потом бы Платон дернул поводья, прикрикнул на лошадей, решивших, что пора возвращаться домой и повернувших назад к Невскому проспекту, и они рванули бы в Гатчину. Там у Гордеевых недалеко от дворца великих князей есть свой двухэтажный дом, где они живут летом.
 – Барин, а Михаил Андреевич не заругаются? – крикнет ему Платон в специальное окошечко в карете, оборачиваясь всем корпусом и широко улыбаясь, он тоже рад дальней поездке.
 – Нет, Платон. Я уже большой. Мне можно.
 – А разбойников не боитесь?
 – Нет.
 – А волков?
 – С вами, Платон, ничего не боюсь.
  Дедушка рассказывал, как они однажды в Гатчине зимой ехали с Платоном на санях к вечернему поезду мимо леса, и на дорогу из-за деревьев вышло трое волков: худых, с отвисшими боками и горящими глазами. Один, оскалив зубы, зарычал и готов был броситься на лошадь, которая в этот момент, испугавшись, рванула в сторону и чуть не опрокинула сани. Платон ее удержал, вытащил из-под сидения специально приготовленную для такого случая тряпку, пропитанную керосином, зажег ее и бросил в волков. Тряпка разгорелась, как костер. Звери с жутким воем бросились наутек.
  Платон смелый, рассказывал, как на войне они ходили с ребятами через линию фронта за языком. Как-то взяли около германского штаба «енерала», вышедшего по нужде перед рассветом. И тот «енерал» так «испужался», что наделал в штаны. Тащить его до нашего штаба было не очень приятно. За него он и получил одного из своих «Егориев». В хорошем расположении духа Платон давал детям подержать свои награды и приколоть к своей одежде.
  Тут Алеша увидел, что карета Ксении Михайловны остановилась и повернула обратно. «Интересно, – подумал мальчик, – почему великая княгиня вернулась домой?».
Прижавшись носом к стеклу, он видел, как из будки около ограды дворца вышел бывший гренадер лейб-гвардии Семеновского полка, а ныне хромой инвалид дворник Василий, распахнул железные ворота и, приложив руку к фуражке, с которой никогда не расставался, ждал, когда карета въедет во двор.
До революции около ворот стоял караул из четырех солдат. Теперь караул сняли, и в будке днем дежурит Василий. Ночью, когда в городе становилось особенно неспокойно, комендант города Энгельгардт по просьбе Ксении Михайловны присылал наряд солдат из какого-нибудь полка.
  Размышления мальчика прервал телефонный звонок, разрывавшийся на всю квартиру. Спрыгнув на пол, он побежал в коридор, где висел аппарат. Специально для него там стояла детская скамеечка. Алеша встал на нее двумя ногами и, приподнявшись на цыпочки, схватил телефонную трубку. Это была мама. Взволнованным голосом она спросила, вернулись ли с рынка бабушка с Ульяной, и, узнав, что нет, стала торопливо объяснять сыну, что на Невском проспекте собираются рабочие для демонстрации и, чтобы он ни в коем случае не выходил из дома и никому не открывал входную дверь.
Мальчик тяжело вздохнул. Мама никак не хочет понять, что он давно не маленький, ему не надо постоянно повторять, как себя вести в отсутствие взрослых.
  Только он повесил трубку, как позвонил дедушка, тоже спросил о бабушке и Ульяне, приказал сидеть дома и не открывать никому дверь. «Когда бабушка вернется, – сказал он, – передай ей, что сегодня я приду поздно, Ксения Михайловна просила всех быть при ней». Всех – это значит и барона Вермана, и баронессу Унгерн, и доктора Алабышева. Теперь ему стало понятно, почему карета повернула назад: они увидели на Невском проспекте рабочую демонстрацию.