Есения гл. 39, 40

                Глава 39



-- Вы, конечно же, спросите: «Почему я сразу не позвонил в полицию?». – Загадочно обратился к залу писатель.
В ответ на это аудитория ожидаемо оживилась, а кто-то, из особо погружённых в сюжет, охотно заметил:
-- Логичный вопрос, на который, как я полагаю, будет столь же туманный ответ?
Жан Луи не спеша прошёлся по небольшой сцене, уселся за миниатюрный журнальный столик, забросив нога на ногу и скрестив пальцы на груди, а после заговорил голосом, побуждающим к рассуждению:
-- Те из вас, уважаемые дамы и господа, кто полагают, что всему виной был страх – будут абсолютно правы. Равно, как и те, кто позволит мне мысль об относительно здравом рассудке в минуты непростых испытаний. Предлагаю же вам подумать о том, как проявляет себя сущность человека, который загнан обстоятельствами в угол, не понимая, что же ему делать дальше, парализованный тем первородным страхом перед неизвестностью. – Веритэ внимательно посмотрел на слушателей, сделал глубокий вздох и продолжил: -- Итак, страх. Природа этого явления изучена в относительно достаточной степени для того, чтобы научить людей бороться с его пагубным действием. Но страх здравого человека и человека подавленного и разбитого – это разные материи. Если в первом случае организм мобилизует все свои ресурсы, побуждая к активным действиям, то в другом – страх порабощает разум, отключая его от живительных потоков энергии, убивая ещё до момента материализации самых ужасных ожиданий.
Среди слушателей прокатилась волна ехидного негромкого смеха, который вызвал улыбку понимания у писателя.
-- То есть, вы признаётесь в собственной трусости, порождённой вашей алчностью и беспринципностью? – раздался голос женщины, седовласой кокетки с презрительными чертами лица.
Жан Луи только улыбнулся ей, положив руки набоковины кресла, и уже уверенно итожил:
-- Трусость, равно как и храбрость, детища одних и тех же эмоций. Просто, трус ничего не предпринимает, а храбрец – делает шаг вперёд, меняя ситуацию.
-- Обычная демагогия тихих алкоголиков! – брезгливо фыркнула дама.
-- Отнюдь, мадам. – Спокойно парировал Жан Луи. – Но, как вы полагаете, кто из этих двоих типов личности более опасен? Храбрец, воодушевлённый приливом сил и уверенностью в своей победе? Или трус, загнанный, словно крыса, в угол? – и, не дожидаясь ответа, утвердительно воскликнул: -- Нет ничего и никого страшнее труса! Обезумевший лжец и лицемер, готовый на любую подлость во имя своего виртуального спасения – самое настоящее исчадие преисподней! – и исповедально констатировал упавшим тоном: -- Именно таким существом я и был в тот момент… 


                Глава 40



Жан Луи неуверенно вёл машину по вечерним улицам Парижа, периодически прикладываясь к бутылке виски. Пёстрая иллюминация столицы постепенно превращалась в размытый коллаж, мерцающих ярким светом, шаров и гирлянд.
Пару часов назад Веритэ позвонили от этого русского и властным тоном распорядились выдвигаться к одному из местных ночных клубов, где в этот вечер отдыхала Есения. Жан Луи подчинился безропотно и обречённо, прихватив с собой бутылку с алкоголем и, на всякий случай, пистолет, подаренный его приятелем полицейским. Оружие он взял, сам не понимая – зачем, так как в лучшие свои армейские годы ему доводилось, разве что, маршировать с незаряженным автоматом на параде, посвящённом очередному городскому празднеству. Тем не менее, тяжесть смертоносного металла в кармане пиджака внушала определённую уверенность и даже мужественность.
Припарковав машину на стоянке, Жан Луи вышел наружу и тяжело вздохнул, с хрустом расправляя, ссутуленные от тяжести происходящего с ним, плечи. Неожиданно, словно чернильное пятно из подворотни, возле него возник крепыш и сурово прошептал:
-- Она внутри. Мы будем рядом. Выведи её одну на улицу. Дальше уже мы всё сделаем сами.
Когда незнакомец также неслышно, как и появился, исчез – журналист с горечью сплюнул на асфальт и трагически прохрипел в пустоту:
-- Будьте вы все прокляты! Дьяволы!
Низкие потолки клуба «Ла Пачанга» не уменьшали пространства помещения, а наоборот – весьма уютно гармонировали с экзотической обстановкой заведения, в котором, как всегда, было шумно и людно. Любители латинской музыки и танцев, в особенности – Сальсы – безмятежно предавались развлечению, словно, сбежавшие из городских застенок на необитаемый остров, урбанизированные жители столицы.
За одним из столиков сидела Есения, периодически потягивая коктейль и завороженно наблюдая за танцующими парами. В этот вечер она выглядела по-особому необычно: лаконичное длинное шёлковое платье-комбинация с длинным разрезом играло муаровыми тонами, подчёркивая стиль и изысканность, однако, яркий макияж открыто заявлял о том, что обладательница этой «боевой раскраски» в этот вечер не уйдёт без добычи.
Жан Луи нервно тронул пистолет под толщью материи пиджака и хотел уже было сделать шаг вперёд, как обжёгся о внезапный и проницательный взгляд Есении. Саднящее от алкоголя, нутро вздрогнуло, словно у застигнутого врасплох крамольного заговорщика. Журналист с трудом перевёл возбуждённое дыхание и, уловив едва заметный кивок головой Есении, направился в сторону её столика.