Дворник

После того, как мне присвоили вторую группу инвалидности, и я пару лет провалялся дома, мне стало немного лучше после экспериментального лекарства, и я решил попробовать устроиться на работу. Пенсия была маленькая, сын ещё учился в техникуме, с нами ещё жил мой отец алкоголик, от которого уже нельзя было отдохнуть на даче, потому что дача была продана. Гардероб нуждался в обновлении, а велосипед в ремонте. И в состоянии некой эйфории сразу после испытания нового лекарства принялся искать работу. Сварщиком меня брать не хотели, опыта у меня было мало, а мне уже было сорок лет. О работе крановщиком я и не думал - там сразу надо было пройти медицинскую комиссию, а у меня бы это не получилось.

И пришлось мне устроиться на работу в Кекаве на таможенном складе алкогольной продукции. Медицинскую комиссию там можно было пройти в течении трех месяцев. Работа была нехитрой - подвезти палет с помощью ручного погрузчика к столу, за которым работала женщина, выставить на этот стол коробки с алкоголем, вскрыть их, а когда эта женщина наклеит на все бутылки акцизные марки, надо было составить коробки на другой палет, обмотать его пленкой, и отвезти в определенное место, где его уже грузили в фуры. И все бы ничего, меня даже не смущало то, что там платили фактически минимальную зарплату, то есть четыреста пятьдесят евро на руки. Полагались, конечно, бонусы, при выполнении и перевыполнении нормы, но они были ничтожны. Чтобы получить лишних пятьдесят евро, надо было перелопатить на десть тонн за месяц больше. В общей сложности рабочий день долго не длился - часов шесть-семь, включая обеденный перерыв на полчаса. На работу и с работы доставляли от центра до Кекавы на автобусах от предприятия. В коллективе работали в основном люди из Елгавы и маленьких городков в округе. Были даже цыгане и еврей носивший пейсы и кипу, но больше всего было индийцев и это были мужики. В женщинах недостатка не было, а вот среди мужиков была текучка кадров. В двадцатом году за пятьсот евро на руки работать руками уже никто не хотел.

Уже на третий день работы я освоился, и понял, что долго я там не продержусь, в силу того, что женщины, чтобы получить на двадцатку в месяц больше, ужасно хотели перевыполнять норму постоянно. И потому если грузчик хоть на минуту тормозил их работу они устраивали истерики. И скорость работы грузчика зависела от тех упаковок, в которых был алкоголь. Если в коробках было по десять бутылок, то все было отлично, но если по шесть, то надо было очень быстро шевелиться. Причем на каждого грузчика приходилось по две женщины, клеящих марки. А бывало и так, что один грузчик должен был обслуживать троих женщин. Причем некоторые женщины не стеснялись просить грузчиков помочь им заклеить коробки или даже поклеить марки, если грузчик прекрасно со всем справлялся. И все бы ничего, но слышать постоянный бабий визг было выше моих сил. Часто они просто лезли с разговорами или истерили не по делу, потому что у них плохое настроение или какие-то проблемы дома. Я тогда уже принимал обычное лекарство, и мне от этих воплей начало становиться плохо, даже тогда, когда они не обращали на меня внимания, а ругались между собой. В общем через месяц работы на том складе я уволился.

Потом я неделю проработал в фирме, где вязали стропы. Работа была кропотливой, хотя и физически не тяжелой. На станках надо было работать парами, синхронно, потому от меня потребовали, чтобы я за неделю научился работать так же быстро, как люди, которые там работали уже по десять лет. Объяснять особенно никто ничего не хотел, только укоризненно смотрели, если я зашивался. И тут ещё начали давить на меня, чтобы я как-то быстрее прошел медицинскую комиссию за свой счет, и на выходных. Атмосфера в маленьком коллективе была напряженная, и тут я ещё узнал, что на руки там даже те, кто уже давно работают получают не восемьсот, как было сказано в объявлении, а пятьсот, изредка шестьсот. И тут ещё старухи мастерицы начали на меня покрикивать для порядка, и мне от этого стало плохо. Так что через четыре рабочих дня я уволился.

После всего этого я осознал, что без экспериментального лекарства общаться с людьми я не в состоянии, а это лекарство запускать в производство никто не собирался, потому что мало кому оно помогло, как мне. Деньги мне по-прежнему были ещё нужны. И решил я найти себе работу, где почти не надо общаться с людьми. Сторожами работали люди из охранных фирм, а эти охранные фирмы не брали на работу без сертификата охранника, а чтобы его получить, надо было пройти медицинскую комиссию, что мне явно не светило. Можно было пойти работать охранником и без сертификата, но эта работа была в торговой сети для бедных в маленьких супермаркетах, где маргиналы часто норовили что-то стянуть и надо было вечно с ними скандалить. Да и стоять целый день и ничего не делать мне было очень трудно. Я обзвонил несколько клининговых агентств, но там мне говорили, что с мужчинами они не работают, только с женщинами. И осталось мне начать обзванивать те объявления, где требовались дворники.

И вот мне велели явиться на фанерный завод, до которого мне надо было долго добираться двумя трамваями через весь город. Сразу предупредили, что в случае алкогольного опьянения меня через проходную не пропустят, и ничего не получится. Я сказал, что алкоголь употреблять мне здоровье не позволяет, как и курить. И начальница была очень этим довольна. Документы она оформила прямо на скамейке около проходной, на следующий день я с одним пожилым инвалидом второй группы проходил инструктаж по технике безопасности в заводской конторе. Инструктаж был на латышском, а пожилой совсем его не понимал, просил меня переводить ему почти каждое предложение. Хотя мы оба не курили, нам минут пятнадцать объясняли, что на заводе курить можно только в определенных местах, и мы должны были знать наизусть, где они. Инструктаж длился где-то полтора часа. Через полчаса инструктор устал ждать пока я переведу новому коллеге его инструкции, и перешел на русский, и даже тестовые задания выдал на русском.

И вот за нами на проходную явился наш старший коллега, не то кавказской, не то цыганской внешности. Одна рука у него то и дело начинала трястись, он сказал, что это болезнь альцгеймера, и он инвалид третьей группы. Он провел нас по заводу, показал, что надо убирать, где косить траву, где чистить снег зимой, а потом завел нас в загаженную бытовку, и сказал, что если нет работы, то мы должны сидеть в этом помещении и пить чай, а работа бывает редко. В бытовке находился ещё один наш коллега - хиппи в отставке. Я не особенно представлял, что можно делать вчетвером каждый день по шесть часов на этом заводе. То, что нам этот Генрих показал мог делать один человек часа за четыре. Зимой, если было много снега, то вызывали трактор. У нас был маленький трактор, который мог и косить, и мести, и чистить снег. Тогда был конец сентября, листья опадать ещё не начали. Да и деревьев на заводе было совсем мало, они были только на улицах вокруг завода, и то не на всех. Тут зашел дворник с соседнего завода, который работал в той же фирме, что и мы, и мои новые сотрудники принялись поминать недавно усопшего коллегу. Я и другой новенький, которого звали Виктор пить отказались. А потом бывалые дворники закурили, так что в той бытовке дышать стало нечем, но шляться по заводу было нельзя.

И начал я ездить на работу, вставая в четыре утра, чтобы успеть на работу к шести. Генрих приезжал к семи, но об этом никто не должен был знать. Час надо было сидеть в бытовке, переодеваться и болтать о жизни. Потом надо было промести тот участок, где щепу загружали в самосвалы, вытряхнуть урны, а потом я должен был менять Генриху леску, пока он косил триммером траву, сам он этого сделать не мог. Хипан Лёня косил траву трактором. Все это заняло около часа, после чего мы час обедали, принесенными бутербродами и до конца рабочего дня должны были беседовать с нашим начальством в лице Генриха, пока он не отпустил нас домой пораньше. Этот начальник постоянно упрекал во всем Лёньку, а тот стоически это все выслушивал, и смотрел на часы, не пора ли идти домой.

По утрам Генрих минут пятнадцать говорил по видеосвязи со своей мамой, которая жила в Израиле. Виктор нескромно спросил его, почему он сам в Израиль не уехал, а тот сказал, что жутко не любит религиозных людей, да и климат ему не подходит. Часто он негативно отзывался о евреях, употреблял слово жиды. Я сказал, что мне не очень приятно слышать это оскорбительное слово, хотя я евреем себя никогда не считал, не смотря на то что некоторые мои предки были еврейского происхождения. И тут он сказал, что уж ему-то можно так называть своих собратьев, а вот людям другой национальности нельзя. И вечно он со своей мамой обсуждал нас, поминал все наши оплошности. Лёня, как-то мне сказал, что со временем он и с нами начнет разговаривать так же, как с ним. Что до нас там много народу сменилось. Я понял, что надо оттуда уходить, сказал об этом Виктору, а тот ответил, что скоро начнется листопад, будет чем заняться, и эти чаепития с перекурами прекратятся. Надеясь на это, я протерпел ещё две недели.

А потом началась уборка листьев каждый день, и закончились покосы. Генрих принялся учить нас работать метлой и граблями. Оказалось, что действительно есть чему поучиться. Чтобы мести долго и не уставать, надо правильно держать спину, не давить на метлу слишком сильно, гнать листья по ветру. А в общем я не понимал, зачем было мести метлами большие площади, когда это можно было сделать трактором или собрать листья с помощью моторной помпы. Генрих говорил, что помпу надо скоро отправить на технический осмотр, да и нечего тратить бензин и масло, ради пары листиков. И как же было хорошо, когда этот дворник экстра класса уезжал домой пораньше, часов в девять, если у него были какие-то неотложные дела. Лёня тогда, сделав работу побыстрее, попивал пиво и читал книгу, а я мог пойти в дальние уголки завода, посидеть на солнышке, послушать подкасты. Для вида я брал ножовку, как бы для того, чтобы проредить кусты. Впрочем это безделие меня жутко доставало не меньше, чем Генрих. Если занимаешься ерундой, то рабочий день тянется бесконечно долго, даже если он и четырехчасовой.

Но вот листья начали опадать серьезно, и мы уже были все заняты по три часа в день. Но когда шел дождь Генрих говорил, что подметать не стоит, потому что они липнут к асфальту. Да и дождевиков у нас не было. В общем, как и раньше надо было сидеть в прокуренной бытовке и слушать, что говорит начальство. В основном он упрекал меня в том, что у меня телефон не "Яблоко", а андроид. Он говорил, что даже самый первый айфон в сто раз лучше самого последнего и дорогого андроида. У него айфон действительно был одним из первых. Потом он мне показал какие-то диски с какими-то видеоиграми и предложил поменяться. Я в видеоигры не играл лет с четырнадцати, мне вообще никогда не нравились игры, никакие. И насколько я знал, мой сын никаких сотен евро каждый месяц за игры не платит, скачивает их в интернете бесплатно. Но Генрих говорил, что все это незаконно, не верил, что я не во что не играю, и потрясал своими странными дисками. Ещё он любил читать вслух из своего телефона интересовавшие только его статьи, отклоняя все просьбы читать про себя. Потом он начал меня доставать из-за того, что я не пью ни чай ни кофе, говорил, что мне и курить не мешало бы начать, а то сигарету ему попросить буквально не у кого.

Самое неприятное для меня было то, когда он требовал от меня рассказать ему что-то интересное, и ему не нравилось все, что бы я ни начинал рассказывать. К концу месяца до меня дошло, что придется увольняться, пока мне не стало плохо надолго. Но хотелось заработать побольше, чтобы купить себе ещё чего-то из зимней одежды. И вот, в тот день, когда мне надо было на час раньше освободиться, чтобы пойти к врачу, вдруг Генриху позвонила начальница, и сказала, что руководство завода ей пожаловалось, что один переулок за заводом уже давно не убирается, и фирму оштрафуют, если его немедленно не уберут. Генрих сразу накинулся на Лёню, сказал, что он должен был там убирать, а Лёня заявил, что как раз Генрих сказал ему там не убирать, потому что это не наша территория. В общем, наш маленький начальник, сказал, что виноваты все, кроме него, все наказаны и идут убирать этот переулок сейчас же. Из-за этого скандала я даже забыл, что мне надо к врачу. Когда мы туда пришли, выяснилось, что нам не хватает одного совка, но Генрих сказал, что нечего тратить время на хождение за совком, и велел мне собирать листья руками. На том участке, который должен был убирать я, делать было нечего, но мне было велено находиться там, пока Лёня с помощью Виктора не исправят свою ошибку. И тут мне стало не то что плохо, а в голове начало переклинивать, и захотелось этого Генриха придушить и спрятать его тело в убранных листьях. Я на него выразительно посмотрел, он притих, и куда-то ушел. В итоге я помог прибрать листья Лёне и Виктору и после этого поехал домой, но состояние у меня было ещё то.

Я даже приехал на работу на следующий день, размышлял, увольняться или нет. Генрих пришел только в середине рабочего дня, куда-то он отпросился у начальницы. Он спросил у меня, вышел ли Виктор с Лёней на работу. Они, конечно, вышли, как ни в чем ни бывало, но тут я удивился тому, что вышел и я и стою, разговариваю с этим дворником носящим массивные золотые перстни, который мне читает лекции о том, как правильно жить. И последней каплей было то, что он милостиво разрешил мне уйти домой пораньше, и признался что когда-то в девяностых он принял участие в угоне трамвая в моем районе. Этот трамвай пьяные люди не просто угнали, а разогнали его так, что он не вписался в крутой поворот, пересек улицу, и проехал сквозь деревянный дом, в одной из квартир женщина чуть не родила раньше положенного срока от испуга, а в другой пившие мужики решили, что выпили совсем неправильный технический спирт, и трамвай им посреди комнаты  померещился. Я подумал, что это как-то совсем нелепо, что человек угоняющий трамваи с перепоя, будет учить меня жить, слепя блеском своих золотых перстней, и уволиться надо немедленно. Ужасно хотелось сказать ему что-то неприятное на прощанье, но чувство презрения взяло верх над злостью.

С увольнением проблем не было. Я позвонил начальнице, и она сказала, что мне нужно приехать в центральный офис, написать заявление и сдать электронный пропуск. Тут же мне перечислили зарплату и больше, чем я ожидал. Вскоре позвонил Виктор, и сказал, что тоже уволился, потому что поругался с этим Генрихом, практически подрался. Сказал, что тот совсем перестал работать, ссылаясь на плохо действующую руку, и только ходил и постоянно на всех орал, а начальница, сказала, что для надзора он и ходит на работу. Последней каплей было, когда Виктор узнал, что этот Генрих получает в час в три раза больше, чем остальные, как самый опытный дворник. В общем-то не вполне понятна логика этой компании, ведь на том объекте, как на соседнем, можно было бы найти одного или двух толковых дворников и платить им нормально, а не нанимать за большие деньги надзирателя, который не может работать и трех человек за такую маленькую оплату, что кроме алкоголиков там никто работать не согласится. А я после этого временно прекратил попытки устроиться на работу, которая мне нужна была не только ради денег, но и для чувства уверенности в себе, самодисциплины.