Всего лишь одно пятно крови

В алфавитном списке убитых при штурме телецентра «Останкино» под номером 25 значится:

25. МОКИН СЕРГЕЙ ИЛЬИЧ, 1960 г.р. (33 года).

Сергей Мокин… Для вас, разумеется, это только имя, только звук, но я сейчас постараюсь не то, чтобы воскресить Сергея (куда там!), но сделать так, чтобы из-за этих одиннадцати букв незнакомого вам имени на вас взглянул живой человек.

Я хорошо знал Сергея Мокина. Он был моим однокурсником на факультете журналистики ЛГУ, соседом по студенческому общежитию на Новоизмайловском проспекте. Не скажу, что мы с ним были как-то особенно дружны, но отношения поддерживали вполне приятельские. Фотографии Сергея у меня нет, - но вы представьте себе крепкого, худощавого парня, кудрявого блондина, с лицом не сказать, чтобы красивым, но чрезвычайно располагающим к себе, зачастую озарённым весёлой, дружелюбной улыбкой.

Он был родом из Архангельских краёв и любил иногда щегольнуть своим деревенским происхождением. Играл на баяне, на гитаре, пел - почти профессионально. Пел, конечно, только русское народное – принципиально, - и равнодушно отворачивался, когда слышал западную попсу (а её, как вы понимаете, в студенческом общежитии 80-х годов можно было услышать несколько чаще, чем «Из-за острова на стержень»). В то же время он не был тем, что называется «рубахой-парнем», «душой общества»: врождённая северная сдержанность давала о себе знать. Немножко над ним подшучивали, называли иногда «наш Ильич», а когда он женился на однокурснице, девушке по имени Ольга Мошина, ему говорили: «Мокин и Мошина… Вам теперь надо взять общую фамилию – Мошкины!»

Я помню, как Сергей и Ольга гуляли со своим первенцем по дорожкам парка Авиаторов…

Сергей был талантливым литератором. Он давал почитать мне машинописную рукопись своей повести… Нет, названия не помню… Типичная «деревенская проза» - крепкая, живая, образная, - рассказ о молодом мужике, который неотвратимо спивается. Написано с болью и любовью…

Интересно, она когда-нибудь издавалась – эта повесть? Он ведь потом стал директором книгоиздательства, о чём и написано в краткой справке, в списке расстрелянных:

«Образование высшее. Директор книгоиздательской фирмы. Убит 3 октября 1993 года у телецентра «Останкино». Множественные огнестрельные пулевые ранения в грудь, живот и плечо. Проживал в г. Минске, Белоруссия. Остался сирота-сын 1983 г.р.»

Вот и получилось, что все события страшного октября 1993 года я воспринимаю так: «Это когда Мокина убили».

Никто не мог мне рассказать, каким образом Сергей оказался у Останкина. Иногда говорят: «Приехал в Москву по делам, случайно оказался рядом…» - но это только чьи-то предположения.

Не знаю, не знаю. Пулемёт прошил ему грудь, значит, скорее всего, Сергей стоял в первых рядах и, значит, скосила его первая же очередь, раздавшаяся после провокационного выстрела из гранатомёта. Очевидцы вспоминали:

- После отказа охраны пропустить генерала Макашова в здание, кто-то на грузовом автомобиле попытался таранить металлическую дверь со двора телецентра, но с внутренней стороны телецентр был хорошо заблокирован и таран не принёс успеха. В это время какой-то провокатор произвёл выстрел в металлическую дверь из гранатомёта. После этого из окон телецентра по демонстрантам началась стрельба из крупнокалиберных пулемётов трассирующими пулями. Народ упал на землю, поднялся крик и плачь. Люди звали на помощь…

Не мог Сергей оказаться у телецентра случайно. Зная его взгляды, помня те споры, что вёл он в общежитии, я представляю, с каким чувством он смотрел тогдашние телепрограммы. Людям, ещё не привыкшим к наглой лжи, к унижению национального чувства, к прославлению всего, что до сих пор считалось злом, телевидение казалось воплощением и средоточием всякой скверны. Я уверен, что Сергей Мокин сознательно присоединился к колонне, идущей в Останкино. Он, как и сотни идущих с ним не знал, что их там уже ждут, что всё уже готово для бойни, что они, как сказано у Конст. Симонова, «уже разделены на живых и мёртвых». Руцкой, Хасбулатов, Анпилов загоняли людей в западню, подготовленную Ельциным.

Я уже сказал, что все события того октября воспринимаю через призму судьбы своего товарища, и когда сегодня я смотрю кадры 1993 года, где Явлинский призывает Ельцина «проявить максимальную жёсткость и твёрдость в подавлении бандитствующих элементов» - я так и слышу: «проявить максимальную жёсткость и твёрдость в подавлении Мокина». Когда Чередниченко в панике кричит: «Раздавите гадину!» - я слышу: «Раздавите Мокина!» Когда Окудажава говорит о кровавом финале штурма: «Я наслаждался этим!» - я слышу: «Я наслаждался видом мёртвого Сергея Мокина!». И когда Ахеджакова в корчах вопит про «озверевшие, оскаленные морды» (сама озверевшая и оскаленная до предела) – я представляю открытую улыбку Сергея, его добродушную, весёлую болтовню на кухне общежития, его пение под баян…

Чем же была гибель Сергея Мокина? Жертвой бездушному молоху истории? Гибелью комара, случайно попавшего меж двух жерновов? Нет, я всё-таки думаю, что он погиб, как боец, что он сознательно восстал против надвигающегося на Россию смертоносной орды. А если это так, то кровь его ещё станет семенем для новой России.

Где-то живёт его сын. Ничего о нём не знаю, - знаю только, что теперь тот малыш, который важно топал по дорожкам парка Авиаторов, давно стал взрослым мужчиной. Верю, что однажды он захочет узнать, почему убийцы его отца до сих пор не получили по заслугам.