Хроники Крылатого Маркграфа. НЭП

«Большевик» и «беспардонный лжец» являются синонимами с самого первого дня существования их уголовной банды отпетых мошенников, уличных грабителей, рэкетиров и серийных массовых убийц.

Поэтому совершенно неудивительно, что и резолюция Х съезда красных упырей… то есть, извините, российских коммунистов была феерическим враньём галактического масштаба.

Большевистское враньё (обычное дело для красных вурдалаков) было не просто феерическим, но враньём абсолютным. Ибо на самом деле, политика военного коммунизма не только не решила ни одной задачи коммунистической диктатуры.

Но и привела к прямо обратным результатам. Вместо грандиозного экономического подъёма, обещанного «великим экономистом» Карлом Марксом (в реальности разбиравшимся в экономике как свинья в апельсинах) получилась грандиозная экономическая катастрофа.

Которая и не позволила построить гигантский концлагерь на всю страну (по лекалам того же дьяволопоклонника Карла Маркса), и привела к грандиозной военной катастрофе (оглушительному разгрому РККА в советско-польской войне).

Катастрофе, которая вынудила большевиков на десятилетия забыть о «мировой революции», «освободительном походе в Европу»… и о насильственной большевизации даже сопредельных территорий бывшей Российской империи (не говоря уже о крупных европейских странах).

Более того, «военный коммунизм» большевиков вызвал настолько ожесточённое сопротивление населения страны (в первую очередь тех самых рабочих и крестьян, на которых, по утверждению красных лгунов и держалась Советская власть), что в случае продолжения этой безумной, безграмотной, идиотской, людоедской и самоубийственной «экономической» политики свержение большевистской диктатуры было вопросом нескольких месяцев.

У Ленина и его уголовной банды (как и у всех профессиональных бандитов) с чутьём и инстинктом самосохранения всё было зер гут, поэтому они своевременно поняли, что политику эту необходимо радикально менять.

Иначе запросто можно оказаться на виселице… и это ещё в самом лучшем случае. Ибо «благодарные» пролетарии и крестьяне запросто могли и на кол посадить (в соответствии с практиками основателя Петрограда). Или живьём сжечь. Или… да много чего могли, на самом деле. Жаль, что не сделали – очень жаль…

Нет, мраксистско-ленинская преступная группировка не отказалась от идеи создания гигантского концлагеря – сначала в России, затем в Европе, далее везде. Красные бандиты лишь отказались (точнее, вынуждены были отказаться) от «KL-модели Карла Маркса», ибо выяснилось, что идеи этого «великого гения» оказались уж совсем неадекватными реальности.

Которая, как известно, настигает всегда – и большевики (благо типа материалисты) исключением не стали. Реальность их настигла – да так шандарахнула по голове, что они едва не потеряли власть… и головы тоже.

Поэтому в ближайшем будущем им было «не до жиру – быть бы живу»… иными словами, не до разработки альтернативной модели российского, европейского и глобального концлагеря.

Это «интеллектуальное упражнение» пришлось отложить на потом, ибо на повестке дня сегодняшнего (и завтрашнего) стоял один-единственный вопрос. Элементарное выживание и большевистской диктатуры – и самих большевиков.

Поэтому им ничего не оставалось, как… правильно, согласиться на временную, частичную реставрацию «капитализма» – сиречь нормальной, работоспособной, здравой рыночной экономики.

Ровно в тех масштабах, которые необходимы для того, чтобы, во-первых, удержаться у власти; во-вторых, выиграть Гражданскую войну; и, в-третьих, заложить основы военно-промышленного комплекса. Достаточно мощного для того, чтобы завоевать сначала отпавшие от России части канувшей в Лету Российской империи, а затем все европейские страны.

Сказано – сделано. Цели были определены, задачи поставлены – и «товарищи» с места в карьер взялись за работу по формированию и реализации Новой Экономической Политики Советской власти. НЭПа.

Поскольку важнейшим политическим (и поэтому экономическим) вопросом был вопрос крестьянский, начали именно с него. Декретом ВЦИК от 21 марта 1921 года, принятым на основании принятых неделей раньше решений X съезда РКП(б), продразвёрстка была отменена и заменена натуральным продналогом, который был примерно вдвое ниже.

Однако «новое мышление» – пусть даже и движимое мощным инстинктом самосохранения, давалось большевикам с огромным трудом. Поэтому Х съезд партии, вопреки ожиданиям, так и не принял решение о введении свободы торговли и легализации частного предпринимательства.

Более того, на этом съезде Ленин (видимо, ещё не6 потерявший надежду на спасительную спонтанную мировую революцию) недвусмысленно заявил, что свобода торговли является для большевиков «опасностью не меньшей, чем Колчак и Деникин, вместе взятые».

Поэтому съезд лишь принял решение о замене крайне раздражавшей крестьян продразвёрстки более лёгким продналогом, предоставив деревне свободу распоряжаться оставшимися после сдачи продналога и личного потребления излишками. Предполагалось, что государство централизованно обменяет эти излишки на промышленные товары, востребованные на селе — ситец, керосин, гвозди и всё такое прочее.

Однако безжалостная реальность вскоре снова настигла опрокинула эти оторванные от реальности расчёты. В условиях послевоенной разрухи у государства просто не было достаточного количества промышленных товаров на обмен. Сама логика событий вынудила большевиков, отказавшись от продразвёрстки, постепенно пойти и на легализацию свободы торговли.

В течение 1921 года тон выступлений Ленина постепенно менялся. На X Всероссийской партконференции в мае и на III конгрессе Коминтерна в июне-июле он всё ещё заявлял, что НЭП является временным тактическим отступлением, необходимым до нового подъёма мировой революции, который ожидался в ближайшие годы. Однако осенью заявления стали уже совсем иными.

Уже 17 октября Ленин был вынужден признать, что в известной мере была проведена реставрация капитализма; что его восстановление было необходимо для выживания большевизма, и пределы дальнейшего отступления неизвестны.

И понеслось. В июле 1921 года был установлен разрешительный порядок открытия торговых заведений (формально лишь розничных, но де-факто и оптовой торговли). Постепенно отменялись государственные монополии на различные виды продукции и товаров.

Для мелких предприятий был установлен упрощённый порядок регистрации, удвоились допустимые размеры использования наёмного труда. Осуществлялась денационализация мелких и кустарных предприятий.

Были введены определённые правовые гарантии для частной собственности. Так, 22 мая 1922 года ВЦИК издал декрет «Об основных частных имущественных правах, признаваемых РСФСР, охраняемых её законами и защищаемых судами».

Затем, постановлением ВЦИК от 11 ноября 1922 года, с 1 января 1923 года был введён в действие Гражданский кодекс РСФСР, который, в частности, предусматривал, что каждый гражданин имеет право организовывать промышленные и торговые предприятия.

То, что без привлечения иностранного капитала экономику страны не поднять, было понятно уже в последние месяцы «военного коммунизма». Поэтому ещё в ноябре 1920 года СНК принял декрет об иностранных концессиях.

Договоры о торговых концессиях заключались на год и позднее возобновлялись, а договоры о промышленных концессиях могли заключаться на несколько десятилетий (обычно на 49 или даже 99 лет).

К первому виду («чистая» концессия) относились соглашения между СССР и иностранной компанией, по которому последняя могла вести деятельность в СССР без приобретения прав собственности.

Ко второму виду («смешанная» компания) относились компании со смешанным советским и иностранным капиталом (сначала 50:50, затем — 51:49). Председателем правления такой компании всегда был представитель советской стороны с правом решающего голоса.

В этом случае иностранная компания инвестировала капитал и технологии или профессиональные навыки, а СССР предоставлял объект и возможность хозяйственной деятельности.

Концессии третьего вида (контракт на техническое содействие) считались концессиями только в СССР. На Западе они обычно рассматривались, как поставка (продажа) технических знаний, патентов, конструкторских решений и других способов передачи технологий. Фактически, это были «обратные концессии», по которым СССР за плату получал возможность пользоваться иностранными технологиями.

Восстановление экономики было невозможным без восстановления почти до основания разрушенной большевиками (в полном соответствии с заветами «гениального экономиста» Карла Маркса) финансовой системы.

Что и было сделано в два этапа. На первом этапе было введено параллельное обращение совзнаков для обслуживания мелкого товарооборота и твёрдых червонцев, обеспеченных драгоценными металлами, устойчивой иностранной валютой и легкореализуемыми товарами. Червонец приравнивался к старой 10-рублёвой золотой монете, содержавшей 7,74 грамма чистого золота.

На втором этапе был осуществлён переход к единой устойчивой валюте – червонцу. Отменённые совзнаки подлежали выкупу казначейскими билетами по фиксированному соотношению в течение полутора месяцев.

Между казначейским рублём и банковским червонцем установили твёрдое соотношение, приравнивавшее один червонец к 10 рублям. В обращении находились банковские и казначейские билеты, а золотые червонцы использовались, как правило, в международных расчётах.

Российский червонец стал свободно конвертируемым – без этого нормальную экономику не построишь – причём настолько сильным, что на международных валютных биржах котировался выше британского фунта стерлингов…

Был восстановлен коммерческий кредит – без этого тоже никак – обслуживавший примерно 85 % объёма сделок по продаже товаров. Банки контролировали взаимное кредитование хозяйственных организаций и с помощью операций по учёту и залогу регулировали размер коммерческого кредита, его направление, сроки и процентную ставку.

Развивалось финансирование капитальных вложений и долгосрочное кредитование. Для кредитования промышленности в 1922 году были созданы акционерное общество «Электрокредит» и Промышленный банк, преобразованные затем в Электробанк и Торгово-промышленный банк СССР.

Долгосрочное кредитование местного хозяйства осуществляли местные коммунальные банки, преобразованные с 1926 года в Центральный коммунальный банк (Цекомбанк).

Сельскому хозяйству предоставляли долгосрочные кредиты государственные кредитные учреждения, кредитная кооперация, образованный в 1924 году Центральный сельскохозяйственный банк, а также кооперативные банки. Тогда же был создан Внешторгбанк, осуществлявший расчётно-кредитное обслуживание внешней торговли и куплю-продажу иностранной валюты.

В 1921 году был создан Государственный банк РСФСР (преобразованный в 1923 году в Государственный банк СССР), начавший кредитование промышленности и торговли на коммерческой основе.

В 1922—1925 годах был создан целый ряд специализированных банков: акционерные, в которых пайщиками были Госбанк, синдикаты, кооперативы, частные и даже одно время иностранные, для кредитования отдельных отраслей хозяйства и районов страны.

Кооперативные банки для кредитования потребительской кооперации; организованные на паях общества сельскохозяйственного кредита, замыкавшиеся на республиканские и центральный сельскохозяйственные банки; общества взаимного кредита — для кредитования частной промышленности и торговли; сберегательные кассы — для мобилизации денежных накоплений населения.

На 1 октября 1923 года в стране действовало 17 самостоятельных банков, а доля Госбанка в общих кредитных вложениях всей банковской системы составляла 2/3. К 1 октября 1926 года количество банков возросло до 61, а доля Госбанка в кредитовании народного хозяйства снизилась до 48 %.

Нормализовалась ситуация и в реальном секторе экономики. Появился так называемый хозяйственный расчёт, при котором предприятие (после уплаты налогов в бюджет) могло само распоряжаться доходами от продажи продукции, самостоятельно использовало прибыли и покрывало убытки. Иными словами, формально оставаясь в собственности государства, становилось нормальным коммерческим («капиталистическим») предприятием.

Как это и положено в нормальной экономике, постепенно естественным образом происходила олигополизация рынков. Отрасли промышленности объединялись в тресты (фактически, крупные корпорации), которые управляли группой предприятий как единым целым.

Эти объединения однородных или взаимосвязанных между собой (вертикальной или горизонтальной интеграцией) предприятий получили полную хозяйственную и финансовую независимость на основе хозрасчёта, вплоть до права выпуска долгосрочных облигационных займов (корпоративных облигаций).

Уже к концу 1922 года 90 % промышленных предприятий тогда уже СССР были объединены в 421 трест. Тресты сами решали, что производить и где реализовывать продукцию. Предприятия, входившие в трест, снимались с государственного снабжения и переходили к закупкам ресурсов на рынке.

Стали возникать синдикаты — добровольные объединения трестов на началах кооперации, занимавшиеся сбытом, снабжением, кредитованием, внешнеторговыми операциями. Фактически, это были конгломераты – огромные многопрофильные корпорации.

К концу 1922 года 80 % объединённой в тресты советской промышленности было синдицировано, а к началу 1928 года в СССР насчитывалось 23 синдиката, которые действовали почти во всех отраслях промышленности, сосредоточив в своих руках основную часть оптовой торговли.

Реализация готовой продукции, закупка сырья, материалов, оборудования производилась на полноценном рынке, по каналам оптовой торговли. Возникла широкая сеть товарных бирж, ярмарок, торговых предприятий.

В промышленности и других отраслях была восстановлена денежная оплата труда, введены тарифы, зарплаты, исключающие уравниловку, и сняты ограничения на заработную плату и премии.

Были ликвидированы трудовые армии, отменены обязательная трудовая повинность и основные ограничения на смену работы. Организация труда строилась на принципах материального стимулирования, пришедших на смену внеэкономическому принуждению (под дулом нагана) «военного коммунизма».

В промышленности и торговле возник частный сектор: одни государственные предприятия были денационализированы, другие – сданы в аренду; было даже разрешено создание собственных промышленных предприятий частным лицам.

Среди арендованных «частниками» фабрик были и такие, которые насчитывали 200—300 человек, а в целом на долю частного сектора в период НЭПа приходилось около пятой части промышленной продукции, 80 % розничной торговли и порядка 15% оптовой торговли.

Ряд предприятий был сдан в аренду иностранным фирмам в форме концессий. В 1926—1927 годах насчитывалось 117 действующих соглашений такого рода. В некоторых отраслях удельный вес концессионных предприятий и смешанных акционерных обществ, в которых иностранцы владели частью пая, был значителен: в добыче свинца и серебра — 60 %; марганцевой руды — 85 %; золота — 30 %; в производстве одежды и предметов туалета — 22 %.

В 1922 году профсоюзом швейников США и правительством СССР была создана Русско-американская индустриальная корпорация, которой были переданы шесть текстильных и швейных фабрик в Петрограде, четыре — в Москве.

Впечатляющие экономические результаты предсказуемо не заставили себя ждать. Всего за пять лет, с 1921 по 1926 год, индекс промышленного производства увеличился более чем в 3 раза; сельскохозяйственное производство возросло в 2 раза и превысило на 18 % уровень 1913 года.

Но и после завершения восстановительного периода рост экономики продолжался быстрыми темпами: в 1927 и 1928 годах прирост промышленного производства составил 13 и 19 % соответственно. В целом же за период 1921—1928 годов среднегодовой темп прироста национального дохода составил 18 %, сделав СССР одной из самых динамично развивавшихся стран мира.

Вот в такую экономическую среду 30 июля 1921 года, в шестнадцатый день рождения своего сына Михаила, на постоянное жительство перебрался гражданин Речи Посполитой Евдоким Михайлович Колокольцев.

Уже несколько месяцев как стратегический деловой партнёр Председателя ВЧК при Совнаркоме РСФСР, Народного комиссара внутренних дел РСФСР, Народного комиссара путей сообщения РСФСР, члена Оргбюро ЦК РКП(б) «Железного Феликса» Дзержинского.