***

Когда мой дедушка изволил быть пьяным, он становился очень ранимым, ворчал, бурчал, обижался, и наступал тот момент, когда дед декламировал:

- Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок!(с)

Это значит всё, он больше не может выносить жестокости жизни и непонимания близких! Ну, и обычно он уходил в сад.

Я совсем забыла об этом, но пару дней назад долго доставала мужа своей болтовней, он как-то вяло реагировал, засыпал, и я пошла на кухню налить себе чаю, как вдруг неожиданно для себя продекламировала про "чувству уголок".

И засмеялась. Привет, Дед Милька!

Почему-то мы с братом называли его именно так.

Он был таким забавным, добрым, смешным и порой совершенно невыносимым!

Как-то полез в печку. Сначала долго курил у открытой дверцы, материл в нее американцев, а потом что-то там случилось в темноте кухни, никто не знает, но утром дед подошёл к зеркалу, чтобы причесаться и похлопать по щекам ладошкой с одеколоном, и застыл в изумлении :

- Ах, ** ты, Михаил Андреевич! И куда же тебя, **, занесло?! Куда же ты полез?!

Перемазанное сажей отражение не отвечало, смотрело дико.

Бабушка с тетей умирали от смеха под одеялом, хрюкали и старались смеяться беззвучно, чтобы не рассердить деда, в гневе он был страшен, бегал и собирал всех богов и боженят, останавливаясь иногда, чтобы воззвать к бабушке:

- Надежда!! Надежда!! О, Дарданелла мать!! Надежда!!

Бабушка безмятежно молчала, пережидая шторм. Дед успокаивался так же неожиданно, как и начинал орать. За всю жизнь он ни разу не сказал мне грубого слова, его гнев кипел, обращаясь внутрь него, взрывался вулканом и быстро проходил.

Один только раз он сделал мне замечание, когда я бросила иголку, не убрала в игольницу - красивую, крючком связанную подушечку на стене. Мне хватило этого, я испугалась и больше так не делала. Дед совсем не был злым, но был строгим.

Мне кажется, бабушка его очень сильно любила, и дочери - тоже. "Папка" ласково называли они его. Я ни разу в своей жизни ни к кому не обратилась так. Сейчас, когда я пишу это, я вдруг понимаю, что мой дедушка был мне любящим отцом больше, чем кто бы то ни было.

- Танька, сними ты эти шорты, от людей стыдно! Ну что ты как американка сра**?!

Танька была модницей, сшила себе отличную джинсовую панамку, носила шорты и доводила отца до осатанения своим американским стилем.

- Да что ты, папка? Они нормальные!

Как-то она долго не приезжала к родителям, ее все потеряли. А когда приехала, дед встретил ее радостно:

- О, дочка! А мы уж думали, тебя ободрали и сушить повесили!

Дед любил висеть на воротах. Стоять рядом, на самом деле. Он курил и приветствовал прохожих поднятием ладони: Моё почтение! Приветствую!

- Где Михаил?
- На воротах висит.

Это был обычный в семье диалог.

Когда его не стало, бабушка подходила к воротам скотного двора, смотрела на кладбище за огородом, левее озера, и видела свежий, светлый крест, тосковала очень. Дойти до кладбища зимой она не могла - болели ноги.

Дед так сильно любил свой сад, своих пчел, он часто в свободное время сидел и курил недалеко от ульев, и у него было такое счастливое лицо, какое бывает, когда смотришь на кого-то, кого сильно любишь. Пчелы кусали его иногда, но он только смеялся, рассказывая об этом.

Как-то в конце лета мама приехала за мной и братом с водителем, дядей Васей В. Бабушка его приняла как родного, накрыла большой стол под яблоней, и мы очень тепло общались все вместе. Но потом что-то пошло не так. Дед и гость валялись в траве под яблоней, пьянющие в хлам, иногда то один, то другой поднимал голову, и происходил следующий высокий диалог:

- Ты тупой как пробка, Михаил Андреевич!
- Нет, это ты тупой как пробка!

После чего оба засыпали.

Последующая поездка домой оказалась трудной. Машина сломалась где-то в районе Матвеевки, бедная мама с лицом, сильно покусанным мошкой и я в свитере, мы стояли на остановке и ждали автобус, а потом ехали стоя, в мучительной тесноте. Мне было жарко, а происходящее буквально вчера в деревне оказалось вдруг далеко в прошлом.

Дед курил какую-то атомную смесь. Папиросы Беломор смешивал с махоркой и делал самокрутки из кусочков газетного листа. Бабушка выращивала табак. Я не могла выносить этот душный, будто тухлый, тяжёлый и сладкий, маслянистый запах, ненавидела эти листья, большие, как лопухи. Мутит до сих пор, как вспоминаю.

Дед мог сесть вечером в зале с самокруткой, газетой, хлебом и чаем, включить на дикую громкость телевизор, поднять очки на лоб, и ... захрапеть на всю деревню.

Мы смеялись над ним, но в смехе этом не было зла, и сейчас я понимаю, что он был такой - единственный, и харизма его покоряла наши сердца снова и снова, и снова. Я никогда больше не встречала таких харизматичных людей.

Однажды днём дед пришел на обед, перекусил на кухне, включил радио погромче, прилёг на диван отдохнуть, и сразу же захрапел. Почему-то прямо в мотоциклетном шлеме. Я сидела недалеко, за столом у окна, и тихо раскрашивала своих кукол в тетрадке.

Я не знаю, как так произошло, но бабушкин любимый сиамский кот вдруг запрыгнул деду на грудь. Деду это не понравилось! Он подлетел над диваном, кот испуганно метнулся на пол, я перестала дышать.

- Ооооо, Дарданелла мать!! Ооооо!! Аааа!! - дико заорал дед, погнался за котом, снял шлем с головы и бросил в кота. Всё произошло так быстро, буквально в секунды!

Я, кажется, произнесла самую быструю молитву в своей жизни, такую быструю, что не успела обозначить её словами, я просто выстрелила в небо импульсом "Пожалуйста, Господи!"

Я так сильно испугалась, что дед прибьет кота, но тот оказался очень проворным, он увернулся. Он, пригибаясь, промчался по комнате, шлем с грохотом упал на пол совсем рядом, раскололся почти пополам, а кот скрылся в подполе.

Я с облегчением перевела дыхание и притворилась мертвой, чтобы меня не опалил гнев деда, но ничего не произошло.

Эту историю долго вспоминали в семье, а шлем починили - прокололи в толстой пластмассе дырочки раскаленным шилом, и наложили швы белыми капроновыми нитками, толстыми, в несколько сложений.

Каждый раз, когда я видела эти белые на малиновом швы, я думала о том, как повезло коту, что шлем пролетел мимо.

Надо ли говорить, что я выросла настоящей недотрогой: "К Наташе на кривой козе не подъедешь!", "Наташу можно только по шерсти гладить!"

Ну ещё бы, такая школа. Экспрессия деда занимала всё пространство вокруг, мне было тесно, неудобно, громко. С тех пор я не выношу запаха дыма, сплю только в темноте и тишине, не выношу громкую музыку, телевизор, и шумных людей. Я немного устала от этого в детстве.

Дед так сильно любил меня, называл "дочка", привозил букетик земляники с покоса, перевязанный травинкой, говорил нам с братом:

- Водохлебы Новосибирские приехали! Молоко пейте!

Дед умер в теплом, сухом октябре, я была на похоронах, и уехала сразу после поминок - происходящее разрывало меня в клочья, горя вокруг было слишком много, и мне надо было побыть одной.

На похоронах было много народу, печальная процессия прошла по улице на кладбище, светило солнце, озеро отражало солнечный свет, осень роняла листья, это светлое, золотое время будто совсем не предполагало смерти.

Деда похоронили с краю кладбища, с видом на озеро, недалеко от берега, мне кажется, ему там было спокойно и хорошо. Когда я пришла позже на их с бабушкой могилы, он так светло и застенчиво улыбался с фотографии - грусть прокладывала дорожки на моем лице.

После похорон я смотрела в темноту дороги за окном, на мелькающие огни, и чувствовала себя так, будто шлем прилетел прямо по мне, я не увернулась.

Я повзрослела и жизнь моя очень изменилась. В прошлом осталась большая шумная семья, все эти вечные эмоциональные взаимоотношения, встречи и поездки в гости.

Гостеприимный дом с садом перестал существовать, и во мне больше нет сожаления по этому поводу. И сейчас, когда я пишу эти свои воспоминания, я хочу оставить всё это только в буквах, но не в своей жизни.

2023.