Сейчас

Так странно видеть волшебство, без нужды его описать. Эта необходимость является ничем иным как попыткой собрать себя из множества частей, капелек, кусочков, океанов и брызг.
Когда – вдруг – взгляд обретает свободу, которую никто и не терял, эта свербящая нужда исчезает. Еще какое-то время ты вспоминаешь о ней, как о прошлогоднем сне, а потом…
Бескрайние пространства звуков, запахов, ужасов и чувств переливаются из себя наружу, тают, сверкают, скручиваются вихрем, поют. Пожалуй, музыка, прекрасная музыка, именно об этом. Слова осыпаются, лишь обнажая текучую суть.
Все персонажи пропадают или парят строгим строем – в безвременьи, свободно перемешиваясь между собой. И прошлое, будущее рассыпаются ворохом точек, в каждой из которых – вся вечность целиком, без остатка.
Сновидческая легкость бытия проступает сквозь кровь, гной и раны. Прорастает травой из кладбищ сгорбленных умов, раздавленных необходимостью прясть миг за мигом однозначность углов и граней, границ и перевалов, «да» и «нет».
В каждом дне, в каждой ночи прячутся тысячи историй, рассказывающих о себе. Взгляд-проектор оживляет готовые ленты, а голова, привыкшая к просмотру последовательностей, вдруг замечает, что никаких последовательностей, кроме тех, что спрятаны в фильме, нет. В этом кинотеатре залов – бесчисленное множество – или всего один. Все они – разные способы смотреть – всё сразу, по очереди, никак. Такое не надоест никогда, ибо некому. У меня тысячи глаз, каждый из которых спит, погруженный в глубокий сон – со сновидениями и без. И все эти глаза складываются в око. То самое, ага. Каждая кроха ресниц – око целиком. От него не спрятаться, его не закрыть, не спалить никаким огнем. Оно глядит сквозь тьму и свет, как бездна, примиряя пламень и лед, гордость и лень, любовь и тоску.
Оно пугает своей неотвратимостью и неумолимо влечет. Каждый взгляд возвращается в око и тонет, чтобы не повториться никогда.
Все смыслы перемалываются, чтобы стать пылью, ничем. Просмотр кинопленки сжигает ее, и она горит, без пламени и дыма, без следа.
На соседних полках крутятся чуть измененные копии, которым нет числа. Все повторяется, не повторяясь, исчезает, не пропадая, возникает едва.
Гудки машин и грохот мопедов смешиваются с порывами ветра, который, наконец-то, посвежел и перестал дышать жаром. Осень стоит на пороге, улыбается, обнимает и зовет.
………………………………………………..
На улице Строителей я ловлю такси. Пытаюсь найти его через приложение, но телефон не работает, вспархивая с ладони, как птица. Все течет, рабочая окраина спешит по своим делам, а я вспоминаю странствия, прекрасные странствия по морям-океанам. Вот мы на огромном корабле огибаем залитый льдом мыс, сверкающий на солнце. Наш корабль похож на огромную баржу, с открытой палубой, на которой толпятся туристы. Справа по борту приближается еще один корабль, перекидывают сходни и вот – мы уже плывем прочь от северных льдов, на юг, на юго-запад, пересекая Атлантический океан.
Мы стоим с товарищами у самого края, держась за поручни, не прячась от соленых брызг, захлебываясь от восторга, когда корабль ныряет носом вниз, с гребня волны, медленно взбирается по ней вверх, чтоб затем обрушиться снова.
Я рассказываю им о скалистых зарослях на берегу, где джунгли подступают к заливу, а вода – прозрачно-голубая, как цветок. Где слышны крики разноцветных птиц, а в округлой лагуне плещутся водяные драконы. Здесь живет их целое семейство: огромные и совсем еще юные, покрытые цветной чешуей, с головой, украшенной гребнем и игривыми глазами с вертикальным зрачком. Вода в лагуне очень глубока, похоже, она покрывает собой жерло древнего вулкана, и, не смотря на скромные размеры – меньше километра в ширину – кажется бездонной.
Когда-то я долго жил здесь, вначале в страхе за свою жизнь, пытаясь выжить после кораблекрушения. Но постепенно, к собственному изумлению, остался жив. Более того, со временем обнаружил удивительную закономерность игры, правящую этим местом.
Игра словно ловит настроение твоего ума, затем посылая его тебе обратно в виде событий, жестов, отношений и снов. На страх реагирует, пугая, а на любопытство – лепестком. На нежность отвечает мурчанием, кстати, драконы, при всей своей пугающей красоте и размерах, удивительным образом оказались похожими на котиков, игривых и беспощадных, но щедрых на любовь.
Кроме того, их глаза открывают проход к древней мудрости, такой же глубокой и уютной, как вода голубой лагуны.
Каждый раз, возвращаясь сюда, я вспоминаю, что жил тут множество раз, вновь ощущаю радость узнавания забытой родины себя, незримой истины, из которой не вывалиться, но которую, как видим, легко заслонить мечтами, словами, суетой, как тишину громким шумом.
Вот и теперь, едва увидев приближающийся берег, я воскликнул: «Смотрите, смотрите! Мы снова здесь, в заливе теплых карибских вод! Мы опять попали сюда, как славно! Как хорошо! Вот и знакомые джунгли, и перешеек с крошечным ручейком. Я снова вижу это! И знаете, что это значит, друзья?» - я обернулся к своим спутникам и заговорщицки подмигнул, - «Это значит, что мы во сне. Мы спим и видим сон – знакомый сон про джунгли, заводи и драконов. Конечно, этот сон по сути ничем не отличается от тех, что снятся наяву, не так ли?.. Все видимое, слышимое, мыслимое может лишь сниться, иначе никак. Но – главный вопрос», - тут я поднял палец и попытался изобразить серьезную мину лица, - «Кто я, видящий эти сны?». Тут мы со спутниками обратили свои взгляды, и все видения, краски, крики зверей и птиц, плеск воды, дыхание вечернего бриза – весь хоровод прекрасных грез исчез, обратившись бездонной тьмой, невыразимой и прекрасной, как всегда.
.
Сентябрь 2023
.
©Кувшинов А.В., 2023