И была ночь - и был свет. И был день - и наступила

И была ночь - и был свет. И был день - и наступила тьма.

 фото Александр Мануэль (Alexandre Manuel)




Вдруг всё тело

Схватило страшной дрожью

И залил лихорадочный румянец

Божественную бледность

Как бывает пред смертью

Или верней как у того

Кто вырвался из лап холодной смерти

И в жгучей муке , сходной с умираньем

Жизнь обретает вновь.

Такая боль терзала Аполлона...

            Джон Китс. Эндимион.

*

Улица Выборга уплывала под ногами. Булыжник выгибал, буквально выламывал ступни ног в мягких спортсменках. Этюдник неудобно и больно бил по бедру. Слова... Слова тяжёлыми камнями летели и со всего размаха бухали в грудь, боль отдавала в позвоночник. Слёз не было. Какой-то туман и в нём неправдоподобно яркими пятнами вспыхивали фасады зданий. У неё не было никаких вопросов, почему так получилось. Вопросы возникнут в поезде. А пока, пока Элька не понимала смысла происходящего. Маркус вышагивал рядом, а она слепым котёнком путалась под ногами. Вокзал, перрон, вагон.

"Двери закрываются" - объявил машинист.

Что это?-Что это?-Что это?- застучали колёса на стыках.


Вчера ещё — в ногах лежал!

Равнял с Китайскою державою!

Враз обе рученьки разжал, —

Жизнь выпала — копейкой ржавою!*

***

Выпала и покатилась.....

***
Первая суббота в начале августа. Она приехала вчера, после обеда. Из автомата позвонила в Штаб ССО. Маркус примчался через 10 минут прямо на вокзал. Радостный счастливый.

- Ты приехала, ты приехала! Я так скучал. Я так боялся, что ты не приедешь.

- Это мой подарок тебе на день рождения.

- У меня не было никогда лучше подарка, чем этот. Элька, ты чудо! Ты моё чудо, ты моё чудо, ты мой пушистый маленький цыплёнок.

- А как же твои друзья?

- А ну их! Я не хочу тебя ни с кем делить. Ну, что ты прочитала? Что ты посмотрела? Как твоя Танюшка? Как твоя кошка? Как твои картинки?

Вопросы сыпались, и она радостно докладывала обо всём, что произошло за две недели. Задирала голову, чтобы посмотреть в любимые глаза табачного цвета, в которых всё время загорались солнечные искорки. Они говорили и не могли наговориться. Зашли в кафе.

- Достопримечательности посмотришь завтра, пока я буду сидеть в Штабе. А сегодня только я и ты. Да, я и ты. Только ты и я. Как же здорово, что ты приехала! Ты самая лучшая, самая хорошая. Элька, Ты….. самая красивая.

- Но ведь я блондинка!

- Это не имеет никакого значения. Ты - мой маленький птенчик, мой пушистый утёнок

- У тебя каждый день для меня новое имя

- В моей маленькой стране самым любимым детям дают больше всего имён.

Они вышли из кафе и пошли к заливу.

- Боже, какой простор, Маркус, сколько воды, как яхты изумительно вписываются в пейзаж, здесь так интересно. Хочу сделать наброски.

- Завтра порисуешь. Давай сегодня просто побродим.

- Маркус, смотри, какие замшелые ступени, какая древняя кладка. Потрогай, ты чувствуешь какие они тёплые, эти камни. Ой, смотри! А здесь ручки кованые у дверей, видишь, какое чудо? И фонари на кронштейнах. Видишь, видишь как закручивается железный прут ?

- Да. Здорово. Это Ты принесла с собой красоту. Мне 28 лет, и я никогда не думал, что мир может быть таким удивительным и красивым вокруг! Что мир может засиять от твоего присутствия. Эль, ну что ты смеёшься? Высокопарно? Но, это так, моя милая маленькая девочка....

По стене фасада старинного невысокого здания ползли лианы цветущей жимолости. К ночи её аромат разлился в тёплом воздухе нежно и сладко, и маняще. В тишине шелестели крылья бражников, что залетали за нектаром в каждый цветок, и их было не отличить от цветков, если бы не трепет бархатных крыльев. Маркус сорвал несколько веточек. Восхитительно красивые, малиновые снаружи и кремовые внутри, цветки сгрудились в кружок, как стайка диковинных птиц с длинными клювами–тычинками. А он и она стояли рядышком, разглядывали этих фантастических обитателей Земли, и Маркус протянул ей букетик.

- Это тебе, Эль. Ты знаешь, мне кажется... Мне, кажется,… что я тебя люблю. Ты мой цветок необыкновенный

- Не верю.

- Ну, и правильно делаешь, что не веришь. Или… Нет, неправильно. Поверь… Ты похожа не на этот цветок, ты наверно маленькая фея из него? И ты хочешь меня заколдовать? А ну, Эльфик, покажи, где ты спрятала свои крылышки?

И он подхватил своё хрупкое сокровище на руки и понёс, прижимая к себе, как ребёнка.

А Элька зарывалась носом в аромат нежных лепестков, и голова кружилась, и она пьянела от запаха, от слов, от счастья, и ничего не видела кроме своего отражения в глазах любимого.

Они сняли двухместный номер на теплоходе - гостинице. Узкие койки вдоль стен каюты оказались уже, чем полка в плацкарте. Но разве это имеет значение?

Все эти милые нежности, секретные, только им двоим известные слова, имена и прозвища этих ложбинок, тропинок, бугорков, эти жаркие шёпот, полушёпот, полустон. И шорохи крыльев бражников, то ли стучащиеся в иллюминатор на свет ночника, то ли, залетевшие с букетом и не могущие вырваться на свободу. И сладкий запах цветов жимолости, стоящей в стакане на столике, такой пленительно дурманящий. Она билась, вздрагивала и замирала в его руках, как бабочка в кулачке мальчугана, который поймал диковинную штуку, и ещё не знает, что может убить её, неосторожно.

Как ночь коротка. Под утро слабое забытьё на полчаса. И ей приснился страшный сон. Тревога тонкой и холодной металлической цепочкой скользнула по груди, пробежала как ящерка, больно цепляя кожу своими острыми коготками.

- Милый, солнышко моё, что-то случится. Мне снился дурной сон

- Родная моя, спи ещё, всё будет хорошо

- Действительно родная, или ?

- Действительно родная. И любимая. Всё будет хорошо, Элька. А кошмар. Ерунда! Мне тоже снились кошмары. Не обращай внимания. Это всего лишь сон. Я ухожу. Нет, дай я тебя поцелую.

Он подходил к дверям и возвращался снова и снова, и став на колени покрывал поцелуями её глаза, лоб, и никак не мог оторвать ладони от её лица, зарывался в поток её светлых волос.

- Твои волосы пахнут полевыми цветами. Хотел бы я раствориться среди них…

Но уйти всё же пришлось.

- До вечера, золотая моя, Эльфея, и это не я, это ты – солнышко.

Утренний свет заливал каюту сквозь иллюминатор, в стакане остались стоять поникшие цветы. Элька привела себя в порядок, сдала ключ, получила паспорт и вышла в город. Небо было безоблачно. Тихо-то как, ни ветерка. День обещал быть жарким и по-настоящему летним.

У берега стояли яхты. Их длинные строгие мачты красиво отражались в неподвижной воде. Этюдник у неё уже не школьный, а большой. К первому курсу отец подарил, удобный, новенький. Листы большие. Один набросок, второй, третий. Молниеносно движется рука. Яхты выстроились в ряд, и дружелюбно подмигивают, мол, это мы для тебя застыли тут, рисуй, рисуй нас. Чёткие линии графики поют под рукой. Замок со своей белоснежной башней такой высокий. Ишь, как гордо выступает, возвышается над городом, красуется у ног своей прекрасной дамы, демонстрирует своё превосходство и силу, откинув забрало.

- А вот я тебе сейчас сбоку бантик пририсую, чтоб не выпендривался, не бахвалился, красавец.

Эля вспомнила, что ещё не завтракала. Вот ведь увлеклась как! Зашла в кафе. Маленький двойной и обязательно взбитые сливки. Потом за полчаса добралась до парка Монрепо.

Природа Карельского перешейка сурова и монументальна, и так величественна в своей первозданности. Высоченные сосны цепляются корнями за валуны, что перенёс сюда ледник. Скалистые берега отражаются в зеркальной воде залива. Ярко оранжевый с зелёными и охристыми пятнами мох заполз на огромный камень и укрыл его своим бархатом. Согревает. Чумовой пряный запах стоит от тёплой земли, от трав, от сосновой коры и иголок. Солнце ласково, непаляще, нагревает землю. Птицы цвиркают в ветках, чайки где-то внизу кричат, лениво перебраниваются. Так, как-то нехотя, не громко, расслабились видно от хорошей погоды.

Вот с характерным потрескиванием крыл пролетела стрекоза, за ней вторая, шныряют вверх-вниз, играют в догонялки.

Немножко страшно спускаться по очень большим валунам, зачерпнуть воды, а потом с полной баночкой осторожно подниматься. Она написала несколько акварелей. За работой испытала такие счастливые моменты, когда всё получалось и от восторга время останавливалось. Не всегда так ликует и поёт душа. Пела не только душа. Конечно, хорошо иметь поставленное колоратурное сопрано, но и не имея голоса... На свободе все птицы поют. У счастья нет стеснения. И она пела

Нежность тихой бывает,

Хрупок нежности свет

Закричишь - нежность растает ,

Как тает лунный свет.*

После обеда на небе появились облачка. Там наверху бушуют потоки воздуха. Это, видимо, боги возмущаются на своём Олимпе, спорят о чём-то, нам неведомом, двигают нами, как фигурками из глины на своих игральных досках. А здесь, на Земле, ветра нет. Тихо-то как. Вот он какой, рай земной.

И дурной сон ушёл, забылся.

У китайских "спортсменок" очень тонкая резиновая подошва. Так приятно идти по тропинкам, усыпанным сосновыми иголками. Они перекатываются под ногами. Иногда ноги скользят, как на коньках. От этого становится очень весело. Скок-поскок, с камушка на камушек. Какая удача, что взяла с собой акварель, а не масло. От того количества километров, что сегодня прошагала по Монрепо, Элька давно бы свалилась, таская тяжеленный этюдник с тюбиками, а сейчас поняла, что и без масла устала. Да, сумасшедшая ночь, наверно, сказывалась. Она посмотрела на часы. До свидания ещё минут 40. Сегодня всё вовремя. Ни капельки не опаздывает.


*


Но уже на расстоянии, подходя к кафе, почувствовала, поняла, что видит там чужого. Волна холода и отчуждения накатилась издалека и захлестнула с головой.

- У меня встреча через час с друзьями. Пойдём, я посажу тебя на поезд. Вот тебе билет. Я встретил другую и, возможно по-настоящему, влюбился. А тебе пора спускаться с облаков. Сколько можно смотреть на мир глазами доверчивого ребёнка. Ну, нельзя же быть такой наивной. В 20-то лет.

Вот он, сон. Вот эти ножи, эти кольца с острыми шипами. Вот эти острые когти. Вот он удовлетворил свою похоть и она больше не нужна. Господи, неужели всё враньё? Ложь? Зачем? Тоненькие руки повисли вдоль тела.

Вчера ещё в глаза глядел,

А нынче — все косится в сторону!

Вчера ещё до птиц сидел, —

Все жаворонки нынче — вороны!*

*

Всё обман. И зеркальная гладь моря, и этот зубастый частокол мачт без парусов, что кольями торчат из воды, кровь течёт по воде из насаженных черепов. Валуны огромными динозаврами разлеглись на берегу, сторожат, караулят девушек. И этот страшно высокий, надменный замок над городом, весь подобрался, приготовился к нападению, ощерился своими бойницами, весь белый, как белый саван смерти.

Поезд тронулся и набирал скорость.

    "Кто скажет, что такое любовь, что происходит с нежностью, куда она уходит? Столько почему. Почему мужчине нужно так мало? Неужели только секс? А потом? Что потом? Что потом? Почему "гению чистой красоты" посвящены необыкновенные строки, а потом, потом «ну и керн с ней». И так беззаботно сообщается в записке к другу " Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь о M-de Керн, которую с помощью Божией я на днях (уе…)"*.
И всё.

Почему женщины не кошки в любви. Зачем нужен только один-единственный? Вот значит, какой подарок она преподнесла любимому на день рождения. Бесплатный секс. И всё. А любовь? Не нужна? А доверие? Как жить теперь без этих глаз? И как жить без этого любимого голоса? Как жить без этих губ, без этих рук, без этой головокружительной и тихой нежности? Как жить? Жить... Жить???

Пора. Спускаться. С облаков."

Слова дробились, повторялись эхом голове, толкали в грудь.

Пора-пора. Пора-пора. Пора-пора.

Дышать становилось всё трудней. Пропасть, в которую летела она, казалась бездонной. Воздух заканчивался.

Выросшая груда камней в груди подступила к горлу. Элька коротко вздохнула, как всхлипнула, и перестала дышать.
Мерно стучали колёса поезда. Пьяный в хлам интеллигентик в очках, выкатив красные близорукие глаза из орбит, неотрывно смотрел в тамбур. Там стояла невысокая светловолосая девчушка в блестящем, словно стеклянном, голубом свитерке-бадлоне и синей клетчатой юбочке. Вокруг неё, как от зеркального шара в дискотеке, крутились, мелькали по стенам разноцветные блики. И среди этого мельтешения, этих сполохов света и цвета он увидел, что стая маленьких птичек, похожих на колибри, металась взаперти по пространству тамбура, тонко и звонко щебеча. Вот они стали расти, расти и превратились в огромных жар-птиц, неистово бьющих крыльями в двери. Вместо райского щебетанья раздавался жуткий клёкот. И вдруг всё пропало, чёрным мраком залепило свет. Круговерть прекратилась, а девушка резко побледнела. Мужчинка от неожиданности несколько раз судорожно сморгнул, в темноте тамбура белела скульптура из гипса. Не поверив своим глазам, мужичок тяжело встал, сильно шатаясь, дошёл до дверей и откатил одну. В тамбуре никого не было. На заплеванном грязном полу стоял новенький этюдник и рядом обломок мрамора...


* Джон Китс. Поэма " Эндимион".
* Отрывки из стихотворения М.И. Цветаевой "Вчера ещё в глаза глядел"
*Строчки из песни "Песня о нежности "
Автор слов Лучкин Л. Композитор Пожлаков С.
*Пушкин – С. А. Соболевскому, в конце марта 1828 г., из Петербурга.