Глава 29. Стриптиз по-ларински

      Вдруг двери настежь. Ленской входит,
      И с ним Онегин. "Ах, творец! -
      Кричит хозяйка: – Наконец!"

      А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

      Дарси не появлялся… четыре дня.
      Четыре дня я сходила с ума, бесцельно слоняясь по усадьбе, предоставленная самой себе.
      Пару раз мелькнула отчаянная мысль: пренебречь предостережением Костика и воспользоваться молотом Творца – была-не была, пусть идиот шотландский и дальше в своём театре одного актёра главную роль играет!
      Ещё пару раз, буквально взвыв от бездействия, я отправляла слуг седлать Кельпи, намереваясь, задушив гордость, самой ехать вразумлять упрямца.
      Но, в последний момент, приказ отменяла…
      Четыре, мать его, волшебницу, дня!
      Что за эти дни происходило с моим телом в корпорации? Об этом я, борясь с усиливающимися приступами паники, старалась вообще не думать, надеясь только на запас крепости моего уже не слишком молодого организма. Ну и, частично, на Костика: может, шевельнутся у него в душе остатки порядочности, присмотрит за бывшей подругой, не бросит на произвол в хищных лапах Демиюрга?
      Хотя, надежда так себе, знаю.
      Снова, в миллионный раз, накатывала паника, и снова хотелось бежать куда-то, не разбирая дороги, что-то делать, может, даже вскочить в седло Кельпи и скакать – а хоть бы и до границы с Китаем… Тем более что конь, при первой встрече показавшийся мне лютой, злобной зверюгой, почти-что настоящим монстром с гравюр Дюрера, которому для полноты впечатления не хватало только всадника апокалипсиса, неожиданно проникся ко мне искренней симпатией. Хотя, ну как «неожиданно»? Симпатия коняшки была куплена добрым словом, а ещё не переводящимися в моих руках морковками и яблочками, беспрекословно выдаваемыми мне на кухне.
      Но, всё-таки, четыре дня-а!
      Надо сказать, что Ленский, видимо, солидарный с обиженным мной засланцем (с буквой «р», естественно!), в гости к Ольге носа также не казал. Что, само собой, наши сестринские взаимоотношения не укрепило ни разу.
      Чего там: Оленька глядела на меня, изнывающую от тоски, бездействия и беспокойства, гадюкой; маман играла в тактичность, не задавая нам обеим никаких вопросов, лишь глубокомысленно вздыхая и зачитываясь французскими романами; Филипьевна, как собака, всё видела и понимала, но сказать не могла; одна Акулька, с которой удалось достигнуть консенсуса относительно того, как и во что я отныне одеваюсь (и избавиться, наконец, от корсета!), бестолково чирикала, успешно делая вид, что не замечает гнетущей атмосферы, накрывшей усадьбу.   
      И вот в пятницу, когда июньское солнце, сразу, без объявления войны и в самом начале лета, принёсшее необыкновенный зной, прокатило уже больше половины неба, я, лёжа на кровати и тупо разглядывая потолок, услышала через открытые двери своего балкончика шум подъезжающего экипажа.
      А следом уж и послеполуденный стоячий воздух донёс до меня отзвуки до боли знакомых голосов.
      В комнату, забыв все свои давешние обиды, без стука влетела Ольга.
      — Он здесь! Они оба здесь! – завизжала сестрица, тут же испуганно прикрыв рот ладошкой – вдруг милый Володенька этот щенячий восторг, не достойный воспитанной барышни, услышит? – Ну что ты, Танечка, лежишь? Скорее надевай парадное!
      «Он здесь».
      Дарси здесь.
      Явился – не запылился!
      Но даже разозлиться у меня, четыре дня копившей обиду и придумывающей самые изощрённые казни для шотландца, сейчас не получилось.
      Я не знаю – или в результате эмоциональных качелей я просто перегорела, или это начались необратимые изменения в моём реальном физическом теле, но общая апатия, всю пятницу державшая меня на этой кровати в неподвижности и интеллектуальном отупении, накатила, и откатываться назад упорно не желала.
      Ну, приехал. Ну, поздравляю.
      Наряжаться в «парадное»? А морда не треснет?
      Ольга, моё настроение уловив и махнув на уже привычные странности старшей сестры рукой, обречённо вздохнула, но тут же встряхнулась и радостно побежала вниз, встречать жениха.
      Следом за «сестрой» прискакала Акулина, такая же раздражающе жизнерадостная, как и Оленька.
      С её помощью облачилась в платье, в которое я с безразличием ткнула пальцем. Нижняя юбка? Ну, нафиг. И так сойдёт!
      Дорогие гости как раз входили в сени, манерно раскланиваясь, расшаркиваясь с домашними. Звенели смехом голоса Ольги и Ленского, маман что-то возбуждённо рассказывала односложно отвечающему вечному буке-Дарси. 
      Но стоило мне показаться за спинами Пашет и Ольги – все разговоры стихли, словно щёлкнули невидимым выключателем. Шотландец, вновь разодетый в пух и прах, замолчал на полуслове, перестав отбиваться от мадам Лариной, вперив вовсе нескромный взгляд в мою скромную персону – и нет, смотрел он мне не в глаза.
      Владимир тоже взглянул на меня с каким-то новым, необычным интересом, порозовев щеками, чем вызвал крайнее неудовольствие тут же надувшей губки Оленьки.
      Ой, да теперь-то что?
      С объяснением мне «помогла» Пашет. Коршуном подлетев ко мне, маман сделала страшные глаза и, растопырив руки так, чтобы скрыть меня от присутствующих, грозно зашептала в ухо:
      — Какой позор! Mon ange, где нижняя юбка? Где корсет?
      — Так жарко же! Духотища с утра! – возмутилась я, недоумённо оглядываясь, и тут поймала своё отражение в зеркале, висящем у порога.
      Предательское послеполуденное солнышко, оказывается, не только мне, по лестнице спустившейся, спинку грело, но ещё и просвечивало натуральную ткань лёгкого, светлого летнего платья, которое я так неосмотрительно выбрала.
      Нет, конечно, просвечивало всё не насквозь, но контуры моего тела весьма рельефно обозначились!
      Ну да, теперь понятен мужской восторг присутствующих – в конце концов, «Плэйбоями» они тут, бедненькие, не избалованы, даже на такое вполне безобидное по меркам XXI века неглиже вон как реагируют!
      Неожиданно и я, в реальной жизни на самое модное мини-бикини спокойно отваживающаяся, почувствовала себя под этим липким взглядом серо-голубых глаз Иэна Дарси совершенно… голой.
      Не к месту вспомнилось прикосновение рук шотландца, ощущение жёстких губ на моих губах…
      Словно шестнадцатилетняя дурочка, покраснев до корней волос и резко развернувшись на каблуках, я пулей дунула наверх, переодеваться.
      Волевым усилием подавив в себе иррациональное желание надеть сразу весь гардероб, включая зимнее пальто, через десять минут я вновь спустилась вниз – в наглухо, до самого подбородка, застёгнутом платье тёмно-зелёного плотного шёлка.
      Да, не по погоде, да, жарко. Но уж лучше так, чем снова этот… взгляд.
      И, вообще, интуиция подсказывает, что сейчас совсем не подходящий случай, чтобы вываливать декольте, пользуясь своими женскими прелестями как оружием массового поражения. Мне же нужно мозги Дарси активизировать, а не другие его… «мыслительные» центры.
      — Танечка! А что ж ты, голубушка, зимнее платье-то надела? – удивилась дожидавшаяся меня внизу няня и минутку моего позора благополучно пропустившая. Отерев ладонь о фартук, Филипьевна тут же потянулась рукой пощупать мой лоб. – Уж, часом, не заболела ль? Не знобит тебя, ласточка?
      Я помотала головой, уворачиваясь от руки и постаравшись для достоверности даже улыбнуться пободрее. В конце концов, с Филипьевной лучше по-хорошему, а то опять, чего доброго, цыганскую целительницу, или сразу шамана с бубном притащит!
      Хоть старушку-няню мои улыбочки явно не убедили, она сделала вид, что мне верит, тут же заговорщицки улыбнувшись.
      — Матушка с Оленькой мусье Ленского в «зелёной гостиной» чайком потчуют-с.
      А твой соколик тебя на конюшне дожидается!
      Мой кто? Соколик?
      Скорее, шотландский петух! Британский страус! Поползень иностранный!
      Так, а с какого это перепугу он вдруг стал «моим»?
      Но задавать эти вопросы Филипьевне, явно саму себя назначившей поверенной моих сердечных тайн, я не стала.
      Дарси на конюшне, Дарси собирается забрать Кельпи.
      А вот какого чёрта я должна этому гаду отдавать коня?
      И наплевать, что лошадь, номинально, гаду принадлежит: это, может, моя компенсация за… причинённый в лесу поцелуй ущерб. За четыре дня отсутствия. За ожидание. За мои потраченные нервы. 
      А ещё, возможно, единственная ниточка, заставляющая оскорблённого шотландца через «не хочу» являться в усадьбу Лариных – а, значит, наверное, единственный мой шанс пробудить в этом вжившемся в роль «Онегине» реального и, скажем честно, ни разу мне не приятного Иэна Дарси.