Радость познания

Желания иногда сбываются, не совсем так, как мы этого хотим, но мечты действительно иногда становятся реальностью. В двухтысячном году я только мечтал оказаться в Скандинавии, но вот в восьмом году я туда приехал на велосипеде, а в десятом году в Норвегии, я наконец был принят на постоянную работу. Жил я там у своего дяди, и отец его начальника, взял меня в качестве помощника для того, чтобы делать избы на своей ферме. Бьёрн, так звали моего начальника, был уже стар, собирался на пенсию, но от безделия он впадал в депрессию, потому чуткие люди из его коммуны, посоветовали ему поработать ещё несколько лет, тем паче заказов на избы у него было очень много. Было начало зимы, начались заморозки, дожди плавно переходили в снег, а потом снег снова становился мокрым, постепенно превращаясь в дождь. Впрочем, погода в Хедмарке была точно такая же, как на Востоке Латвии. До работы надо было ехать десять километров, и я ездил на велосипеде. Дороги там солью не посыпали, и регулярно чистили, потому с алюминиевым конем проблем не возникало. Я сразу был предупрежден, что если температура будет ниже двадцати градусов мороза, то у меня выходной. Работать надо было в ангаре, готовить бревна для того, чтобы мастер сделал замки. Что-то надо было стругать рубанком, что-то шлифовальной машинкой, в каждом бревне надо было пропилить паз и вбить в него клинья, а потом ещё на нижнюю часть бревна степлером пристрелить синтепон, ну и надо было иногда помогать Бьёрну эти бревна ворочать. Рабочий день у меня длился где-то пять часов, и получал я сотню крон в час. Мне пятидесяти евро в день тогда более чем хватало, потому что за жилье я своему дяде заплатил на всю зиму вперед ещё осенью.

Правда, была одна проблема - мой начальник очень плохо знал английский, а я тогда знал норвежский на самом начальном уровне, то что удалось усвоить по самоучителям, в которых, как выяснилось потом, было множество грубых ошибок. Норвежский мне ужасно нравился, намного больше, чем неудобный английский, и у меня очень хорошо получалось его учить. И тут мой начальник сделал мне подарок - отвез как-то после работы в ближайший городок, и пристроил на курсы языка в интеграционном центре и заплатил за все. Преподаватели мне сказали, что группа знающих русский язык занимается уже пару месяцев, потом мне надо или ждать, пока наберут следующую, или заниматься в группе беженцев из Африки и Ближнего Востока, если я хоть немного понимаю английский. Я с радостью согласился заниматься с беженцами, потому что земляки из Восточной Европы мне были не очень интересны. И вот, я начал три раза в неделю поутру сначала ездить учить норвежский три часа. И с какой же я радостью мчался на своем велосипеде, даже в самый лютый мороз на эти кусы!

В нашей группе было человек пятнадцать. Это были мужчины и женщины разных возрастов из разных стран - Сомали, Эритрея, Эфиопия, Иран, Афганистан. Мы показали на карте мира, откуда мы, немного рассказывали немного о себе на английском. Одна девушка в национальном костюме из Сомали, боялась выйти перед аудиторией и заговорить, она стыдливо прятала лицо в ладонях. Кое-как она выдавила из себя, что её зовут Мириам, и что она очень плохо знает английский. Учительница спросила, не холодно ли ей ходить в шлепанцах и платье по морозу, и та только отрицательно мотала головой. Потом её родственник из нашей группы объяснил, что у них считается дерзостью, если женщина будет разговаривать с множеством мужчин, глядя им в глаза. Мужик лет пятидесяти, сидевший со мной за одной партой, был из Ирана, говорил он много, быстро и свой плохой английский он смешивал с форси. Мужчина из Афганистана, которого звали Султан, переводил его речь на понятный английский. Иранца звали Беруз, он ранее работал бухгалтером, а в свободное время играл на фортепьяно, но после прихода к власти исламских радикалов, его, как человека нерелигиозного начали терроризировать. Он начал просто скандировать, что ислам и любая религия - это очень плохо. Преподавательница мягко возразила ему, что религия, как электричество, может быть полезной, но в руках злого, или глупого человека может и убить. Был там и совсем молодой очень высокий парень Мухаммед из Сомали. У него была очень большая голова, а длинное, словно вытянутое тело было очень тонким. Его ладони были вдвое уже моих, хотя и намного длиннее. В плечах он тоже был очень узкий, одежда висела на нем, как на вешалке. Он ходил в кедах на босу ногу по морозу, и как и его родственница говорил, что ему совсем не холодно. Насколько я понял, он выдал банду пиратов в обмен на то, что ему и его семье дадут статус беженца. Он сказал, что у него депрессия, потому ему вечно хочется спать. Остальные мои одногруппники мне во время первого занятия не запомнились.

Начали мы с глагола быть. Все сказали, как этот глагол звучит на их языках. Я сказал, как он звучит на русском и латышском. Преподавательница сказала, что русский и латышский языки очень похожи, чуть ли не два диалекта одного и того же языка. Я поспешил это опровергнуть, хотя и неудобно было поправлять учителя. Афганцы сказали, что они немного говорят на русском, учили его в младших классах школы. А потом нам выдали картинки с разными овощами и фруктами, животными, предметами, и мы должны были запомнить, на слух, как это все будет на норвежском, вернее на букмоле. Нас просветили, что норвежских языков на самом деле очень много. В каждой фильке, а то и в нескольких коммунах свой диалект, и эти диалекты отличаются не только произношением некоторых слов, но и их написанием, есть специфические выражения. Но некогда решили сделать некий общий норвежский, чтобы норвежцы из разных концов страны могли хорошо друг друга понимать и он называется букмол, на нем пишут книги, на нем говорят в кино, и его мы начали учить. Так же нам сказали, что есть ещё и новый норвежский, который от букмола отличается упрощенностью и англицизмами, и это язык молодежи.

Мухаммед сидевший поодаль от меня и Беруза увидев на открытке шимпанзе начал смеяться, и сказал, что они похожи. И тут учительница сказала, что сравнивать африканцев с обезьянами недопустимо, равно, как и называть их неграми. И тут Мухаммед и ещё один загорелый и кудрявый мужик из Эритреи сказали, что африканцев неграми называть можно, это оскорбительно только для афроамериканцев. В Африке есть такие страны, как Нигер, и Нигерия, и река тоже так называется. Преподавательница примирительно сказала, что лучше это слово лишний раз не употреблять, и не называть пакистанцев "паки" или "пакисами", потому что в Норвегии это считается ругательством.

Потом мы вышли на перекур и я заметил, что Султан курит российские сигареты. Я спросил его, откуда он их взял, и он ответил, что ему их привозит российский дальнобойщик. Он сказал, что раньше работал автослесарем, а его жена Фатима медсестрой. Родственники на родине просят у них денег, а работать им разрешат только после курсов языка. Рядом стояла русскоязычная группа, они были намного шумнее, особенно ругалась супружеская пара из Польши. Насколько я понял, муж пытался убедить жену, что не стоит платить за эти курсы, потому что любой язык можно выучить с помощью гугл-переводчика. Очень сильно материлась огромная украинка и миниатюрная литовка, они сказали мне, что я слабак, если пью безалкогольное пиво. И как-то я встал в гущу беженцев, они были более доброжелательные, с ними было уютнее и теплее.

Недели через три нашей группе устроили тестирование, и те, кто набирал меньше двадцати процентов из ста, должен был пройти материал ещё раз со следующей группой. Были задания, где надо было просто пометить нужные варианты ответов, были письменные задания, а были и задания на правильное произношения. И Беруз почти завалил этот тест, набрал меньше всех процентов, около тридцати. И ему предложили подумать о том, чтобы пройти материал ещё раз, но тут у него началась истерика, он говорил, что хочет побыстрее начать работать, и учить язык после работы, потому что ему нужно помогать материально своим родственникам, которые остались на родине и сыну, который живет в Швеции и ему нужны деньги на учебу. Несколько преподавателей сказали, что у него совсем плохо с произношением. И потому попросили меня как-то на переменах и до начала занятий ему с этим помочь. Султан сказал мне, что он и на форси не очень хорошо все выговаривает. И тут я вспомнил курсы дикторов и то, что нам говорили про внутреннее ухо. Я попросил у учительницы диктофон, и предложил ему произнести несколько слов, а потом прослушать, что у него получилось. Услышав свою речь в записи, он понял, что слышит себя иначе, чем окружающие, принялся тренироваться с помощью диктофона, и тут же начал делать успехи.

Потом вместо маленькой пожилой учительницы нас начал учить очень полный и энергичный мужчина, который бывал иногда очень строгим, но с ним учеба пошла лучше. Чтобы мы быстрее запоминали фразы, он обычно вызывал меня и Мухаммеда и мы должны были изображать продавца и покупателя или водителя автобуса и пассажира, и это у нас получалось очень весело, так что порой вся группа хохотала. Один раз молодой парень из Афганистана, косивший под итальянца, изготовил шпаргалку для диктанта, и учитель Лейф поставил его в угол, и велел тихо повторить сто раз на норвежском - "Я больше никогда не буду жульничать!". И итальянец покорно встал в угол и забубнил свою клятву. Впрочем один мужик из Эфиопии, который очень стеснялся свой лысины, часто прогуливавший занятия, списывал у своей очень красивой, умной жены, которая заботилась о нем, как о своем ребенке. Я узнал, что эти эфиопы были они православные, правда эфиопская ортодоксальная церковь несколько отличается от своих европейских вариантов. Позже я узнал, что за пропуски занятий и плохую успеваемость этим беженцам урезают пособия. А Беруз мне рассказал, что им то и дело надо доказывать, что на родине им угрожает опасность, иначе статуса беженца могут лишить и придется возвращаться.

Жили они в какой-то бывшей воинской части. Семейным давали отдельные комнаты, а одинокие жили по несколько человек в одной комнате. И вечно была очередь у туалета. Мухаммед сказал, что Беруз вечно танцует у туалета, потому что очень любит пиво. А тот сказал, что в Иране он был лишен этого удовольствия, что там ему даже рубашку с короткими рукавами запрещали носить. Как-то раз, когда мы выполняли задания на компьютерах, он украдкой включил Ю-туб, и показал мне странное видео, в котором женщины танцевали с керосиновыми лампами на головах, под странную этническую музыку. Он сказал, что исламисты уничтожают уникальную культуру его страны, хотят запретить почти все искусство...

На тех курсах я вместе с норвежским языком узнавал и то, насколько разные люди живут в Африке и Азии, и мир мне казался большим и интересным. Но потом я оказывался дома у своего дяди, который возмущался тем, что начальник его не уважает, потому что не хочет выучить русский, ныл о том, что он хочет обратно в Латвию, что он гордится тем, что он расист, а заодно и норвежцев, за то, что они кормят этих беженцев, а ему надо работать. Я вспоминал, как я ненавидел ходить в школу в детстве, какие у нас были учителя, как они к нам относились. Сравнивал, насколько я освоил латышский, уча его одиннадцать лет со второго класса и по третий курс училища и английский, который учил с четвертого класса и по третий курс училища, и какие успехи я сделал в норвежском, хотя учил его только несколько месяцев, и думал, что не так с системой образования в плане языков на постсоветском пространстве.

Желание работать в Норвегии сбылось, но я не уточнил, срок его действия, потому сбылось оно не надолго. Летом, Бьёрн решил все-таки уйти на пенсию, сказал, что работа как-то плохо помогает ему от депрессии, потому решил поехать кататься на мотоцикле в Америку со своей старой подругой. Я снова начал красить дома. На курсах начались каникулы. А когда каникулы закончились я уже принял решение уехать в Англию. Тяжело было покидать любимую страну и особенно болезненно было явиться на курсы, чтобы сдать учебную литературу. Мои одногруппники обнимали меня на прощание, фотографировались вместе со мной на память, надеялись, что я когда-то вернусь, и мы снова встретимся. Когда я прощался со своими родственниками, я чувствовал только облегчение...