Грустная Америка

Нью-Йорк, октябрь 2001.

Тогдашний друг-журналист давно выехал в Штаты после многолетней опалы
из-за пропущенной корректорами и им в вечер дежурства опечатки. При переносе
строк в газете оказалось: «Пред-датель Верховного Совета Л.И.Брежнев».

Они с женой повезли меня на день рождения одного из наших земляков в ресторан «Узбекистан». Страшные станции подземки, тёмные, с обкуренными обитателями скамеек. И контрастом светлый зал с такими хорошими лицами.

Виновник торжества - специалист очень высокого класса, работавший  долгое время в секретном конструкторском бюро. Уехал к детям в Америку с плохим диагнозом. Бывший директор лучшей в Киргизии математической школы. Несколько бабулек в кудряшках и жемчужных бусах на блузочках. Кто-то еще...
Мне обрадовались – я же оттуда, куда они уже не поедут, где прошла лучшая часть их осмысленной жизни.

Длинный стол под белой скатертью, закуски, спиртное. Официант  – молодой здоровячок с толстой золотой цепью  на толстой шее и в малиновом, как было
надо в прошлом десятилетии, пиджаке.

Тосты, поздравления. Танцуем с  Д.М. Ему известно о приговоре врачей. Он не знает, что я знаю. Или догадывается, но мы оба старательно изображаем Незнаек на Луне. Вспоминаем, как он мне проспорил два ящика шампанского и принес должок в День печати в нашу красивую, с евроремонтом, редакцию. Ящик принес. Остальное я  простила. Смеялись, ничего не ведая о будущем. А оно стало вот таким настоящим – впалые щеки, восковые пальцы, поредевшая кудрявая копна. И глаза, из которых течёт боль.

Директор школы усадил меня рядом и стал вспоминать самое дорогое – как встречался и беседовал с нашим президентом. Долго, радостно и мучительно неинтересно мне, уже знавшей цену его кумиру. Хотя ему было о чем вспомнить – 30 лет  бессменно руководил одной из первых и лучших математических школ в Союзе. Когда его выпускники приезжали поступать в самые престижные технические вузы страны, там радовались: о, якировцы приехали! Но вот поди ж ты: а президент мне... а я ему...
 
Пришло время песен. Парень в малиновом включил музыку. Как встрепенулись старушки, как радостно затянули: «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля...»  и еще: «Кипучая, могучая, никем непобедимая, страна моя, Москва моя, ты самая любимая!». Господи, они помнили все слова!
Мало склонную к сантиментам, меня этот хор пожизненных юных пионерок пробил.
Они все жили в достатке – устроенные дети обеспечили им вполне достойную старость. Ухоженные, аккуратные, разве что чуть старомодные, такие русские еврейские люди, живущие на другом конце света.
Живущие глазами назад – в том прошлом, где они были известными, уважаемыми людьми. А здесь об этом и рассказать некому – нет языка. Да был бы – кому интересно?

Только Д. М. это было не надо – лишь бы ещё пожить, неважно где.  Он ушёл через несколько месяцев. Его очень многие знали в нашем городе, уважали...
Я написала о нашей последней встрече с комом в горле – попрощалась.

А бывший директор школы, прочитав мое интервью с Львом Аврумовичем Шейманом, отправил для него деньги своему преемнику. И тот пришел к адресату с тортом, цветами и конвертом.  Мой дорогой шеф, большой ученый, получавший хорошую, но маленькую  зарплату, был  очень растроган - много лет знал Якира.
Закольцевалось.