Благовещенский погост. Глава 2

ГЛАВА   2.  КАК   НЕ   СОШЛИСЬ   КОСТЬКА   ЛОПУХОВ   С   ОТЦОМ   АЛЕКСАНДРОМ.   

                Отпусти в табун гнедого коня –
                В небе месяц молодой, а в полях грачи.
                А он глядит куда-то мимо меня,
                Наливает по одной и опять молчит.

                Максим Леонидов

        Отношения у Костьки с отцом Александром не сложились как-то сразу. Всё началось с того дня, когда майор Матвиенко поехал представлять нового участкового Лопухова сельской администрации.
 
        В современном домике, обшитом пластиковым сайдингом, и покрашенном в цвета, подозрительно напоминающие цвета РЖД, собрались та самая сельская администрация в лице Фёдора Алексеевича Маслова, несколько старушек неопределённого возраста и настоятель Введенского храма. Был отец Александр личностью, безусловно, примечательной. Огромного, под два метра роста, жилистый и худощавый до крайности. Несмотря на то, что длинные тёмно-русые волосы и борода смотрелись вполне опрятно, от батюшки явно чувствовался забористый и застарелый перегар. Такой перегар бывает у людей, пьющих постоянно и не просыхая. Глаза на исхудавшем лице казались непропорционально огромными. Обращали на себя внимания кисти рук с необыкновенно длинными пальцами. «Ему б на гитаре играть,- подумал Костька.- С такой гривой – самое оно. Крестить тоже пойдёт – прям боярыня Морозова в санях».

        Хоть внешность у отца Александра была примечательной, всё то время, пока майор Матвиенко представлял Костьку и просил его любить и жаловать, а Глава сельской администрации отвечал стандартным набором фраз, священник тихо сидел в уголке и в разговоре участия не принимал. Даже когда старые тётки начали на разные голоса выражать уверенность, что новый участковый во Флорищах приживётся и станет для всех надеждой и опорой, отец-настоятель не проронил ни звука. А Лопухов продолжал его внимательно изучать: «Ну и глазища! Сумасшедший, что ли? Точно – боярыня Морозова! Видать, не жрёт ничего, только бухает. Откуда взгляд такой? Может, религиозный фанатик? Да нет, сейчас таких не бывает, особенно среди попов. Просто попал человек в эту глушь, да и спился от тоски. Как бы мне тут тоже не забухать…»

        И только когда все дежурные разговоры уже подошли к концу, и надо было показывать УУПу Лопухову дом покойного капитана Горюнова, отец Александр неожиданно оживился и задал Матвиенко странный и, вроде бы, не к месту вопрос:

        - Вы, майор, поиздеваться над нами вздумали? Вы кого нам привезли?

        В комнате повисла напряжённая тишина. Бабки поглядывали то на отца Александра, то на нового участкового. А отец-настоятель всё не унимался и на этот раз обратился к Костьке:

        - Молодой человек, Вы к нам сюда из какого города приехали?

        От такого странного вопроса тот немного опешил, но из вежливости ответил:

        - Я из Владимира. Там рос, там закончил Владимирский юридический.

        - А это Ваше первое место службы?

        - Да, я сюда по распределению попал.

        - А что Вы знаете о своём участке и как Вы видите свою главную задачу здесь?

        - Ну, товарищ майор мне объяснил, что главной моей задачей является предупреждение и раскрытие краж с дачных участков, в особенности краж с проникновением…

        Этот неожиданный допрос прервал Матвиенко. Костьку удивило, что майор посмотрел на отца Александра с нескрываемой ненавистью, но обратился при этом к нему:

        - Не слушай ты его, лейтенант. И мой тебе добрый совет: поменьше общайся с этим горе-священником. Я тебе один секрет раскрою. Они с Горюновым были лепшие кореша. И не просыхали на пару. А уж что мне Горюнов после этих запоев пытался втюхивать… Этого я тебе и говорить не буду. Очень мне нужно, чтобы у меня ещё один сотрудник с ума сошёл! Одно только я тебе скажу, парень. Именно он, - майор тыкнул пальцем в сторону отца Александра,- именно он Горюнова в петельку и пристроил.

        Было видно, что Матвиенко этот монолог дался непросто. Он колыхался всей массой и стирал платком выступивший на лбу пот. Его отношение к попу не вызывало у Костьки никаких сомнений. Майор хотел остановиться, да всё никак не мог:

        - Займись работой! Тут, когда сезон заканчивается, краж из дач столько, что только ленивый пентюх никого не поймает. А к этому отцу-настоятелю на пушечный выстрел не подходи! Это я тебе говорю.

        После такой обструкции отец Александр молча встал и вышел из дома сельской администрации. Вслед за ним потянулись бабки, наказывая Костьке заходить к ним в гости. В комнате остались Фёдор Алексеевич, новоиспечённый гроза деревни Лопухов и майор Матвиенко. На последнего было жалко смотреть. Словно был у майора необыкновенной глубины и хитрости план по представлению нового участкового, а этот поп-алкоголик всё взял, да испортил. После несколько затянувшегося молчания Матвиенко изрёк в директивном тоне:

        - Поеду я, Фёдор Алексеевич. Недосуг мне. Дела в отделе. Ты определи Константина, засели его в горюновский дом, чтоб всё было чин-чином. И это… Присматривай тут за ним. Сам понимаешь, мне второй Горюнов не нужен, а нужна нормальная боевая единица.
 
        Маслов на этот циркуляр ответил приблизительно так же, как в доме скорби врачи разговаривают с пациентами:

        - Езжай спокойно. Дела там у тебя, понимаю. И не беспокойся: и определим, и заселим, и проследим. Ничего с твоей боевой единицей не случится, боевой ты наш.

        Они пожали друг другу руки, и майор Матвиенко отбыл по своим чрезвычайно важным делам.

        - Ну, что, Константин?- Фёдор Алексеевич разговаривал с Костькой, как с малым ребёнком.- Поехали, заселю тебя в горюновский дом, благо тут недалеко.

                ……………………

        Дом, в котором Костьке предстояло обосноваться, стоял в конце улицы, там, где взгорок спускался к полю. Для 70-х годов прошлого века он был хоть куда – крепко слаженный, с мезонинчиком и резными наличниками. Такие же нарядные наличники были в бабкином доме, в котором Костька жил каждое лето. Вот только красить его Горюнов, похоже, забывал. И был он облезлого серо-голубого цвета. На улицу выходил палисадник. В нём, как две могучие колонны, росли вековые липы, ещё не успевшие пожелтеть. К забору палисадника жались кусты сирени. Сразу за домом был маленький яблоневый сад, а за ним тянулся вниз к ручью длинный-длинный огород. В саду стояло несколько сарайчиков, посредине был выкопан колодец, которому было не меньше лет, чем самому дому.

        Когда они вошли в палисадник, Костька не удержался и спросил:

        - Фёдор Алексеевич, а на какой из этих лип Горюнов повесился?

        - А вот на этой,- по-простому ответил Маслов.- Видишь, какой тут сук для этого дела удобный?

         Внутри дом превзошёл все костькины ожидания. Был он очень чистый, всё сделано по-хозяйски. Конечно, без всяких излишеств, но жить можно однозначно. Больше всего Лопухова поразило обилие книжных шкафов, наставленных здесь, как в библиотеке, и сверху донизу набитых книгами. «Ну, спасибо тебе, Горюнов,- мысленно поблагодарил Костька своего предшественника.- Уж совсем волком выть от тоски всё-таки не придётся».

        - Вот что, Костя, я тебе сказать хочу,- заговорил Маслов после того, как показал что-где.- Матвиенко твой, конечно, начальник хороший. Только ты его на счёт отца Александра не слушай.

        - Почему – не слушай?- удивился Костька.- По-моему всё правильно товарищ майор сказал. Вы не думайте, Фёдор Алексеевич, что я зелёный совсем и в людях не разбираюсь. Мне, между прочим, достаточно пять минут на человека посмотреть, и психологический портрет готов. Так что с вашим отцом Александром мне всё понятно.

        - Ну и что же тебе понятно?- спросил Алексеич с неподдельным интересом.

        Тут Костька почувствовал себя ведущим сыщиком владимирского управления и начал вещать:

        - А всё понятно. Во-первых, москвич, скорее всего. Знаете, из тех, кто в семинарию идут не по стопам родительским, а по призванию. Наверное, считает себя великим проповедником и праведником. Оказался тут у вас в глуши. А здесь его талантам нет применения. Вот и запил от тоски. Не будете же Вы спорить, что он конченый алкоголик? А на фоне постоянных возлияний сошёл с ума. И ладно бы сам тронулся. Но я так понимаю, он и Горюнова до печального конца довёл.

        Маслов тихо засмеялся и не унимался минуты три.

        - Ну, ты – молодец, Константин! Настоящий психолог в милицейской форме! И ведь точно угадал, что он москвич! Нюх у тебя, что ли, на них? Вот только должен я тебя немного поправить. Ты говоришь, священник по призванию? Нет, пожалуй, настоятель от Бога. Или, как бы у вас ментов сказали, - поп в законе.

        Маслов неожиданно перестал улыбаться.

        - И он действительно великий проповедник и праведник. Ты вот его в пьянстве упрекаешь, а ведь сам-то никогда в таких местах, как у нас, не жил. Между прочим, этот пьяница – учёный богослов не из последних. И ещё, он нам великий защитник. Вдвоём они нас с Горюновым защищали. А вот сможешь ли ты нас защитить, мальчик, - не знаю.

        Костьке стало немного не по себе:

        - А от кого я должен вас защищать?

        Маслова как подменили, он опять улыбался своей простой крестьянской улыбкой:

        - Что-то разболтался я сегодня, устал, наверное. Сам всё увидишь, сам всё поймёшь. Располагайся, отдыхай и не напрягайся. Хорошо тут у нас, привольно. И не слушай старого дурака, не бойся ничего.

        - А я, Фёдор Алексеевич, не из пугливых,- попробовал хорохориться Костька.

        - Вот и славно! А про отца Александра ещё вот что тебе скажу. Он, конечно, Божий человек. Но и к вам, служивым, отношение тоже имеет. Воевал он в 1-ю Чеченскую. Героически воевал, медаль у него отважная есть.

        Костьке стало немного неловко:

        - Может я и поспешил с суждениями. Надо нам с ним поближе познакомиться.

        - Вот и познакомься, вот и не спеши с суждениями. Ладно, сынок, я пошёл. Располагайся, отдыхай.

                …………………

        Лопухов и вправду хотел сойтись с отцом Александром поближе. Особенно когда осенняя тоска стала окончательно одолевать парня. Но этому намерению помешал идиотский случай с зайцем.

        Батя у Костьки был заядлый охотник, но с собой его никогда не брал. Мать категорически запрещала. Она не любила охоту, да и вообще Костька никогда не понимал, что же ей нравится в отце. Иногда мальчишке даже казалось, что она живёт с ним исключительно из-за его умения зашибать деньгу. Когда Лопухов учился в институте, он оформил охотничий билет, - вдруг пригодится. Вот и пригодилось. К концу сентября он понял, что надо себя как-то развлекать, иначе - кранты. А тут и зарплата подоспела. Купил себе Лопухов охотничье ружьё и в самом начале октября отправился на охоту.

        Флорищенская церковь стояла на самой горе, вниз с горы к ручью Палакса спускалась дорожка. Перепад высот был такой, что дух захватывало. Казалось, ты летишь над лесом, начинающимся за ручьём. А дальше рельеф опять изгибался и заканчивался длинной грядой на горизонте. За Палаксой начинался мелколиственный лес, по краям дороги тянулись огромные поляны, местами заросшие кустарником. Холодный рассвет раскрашивал всё в розоватые краски. День обещал быть солнечным.

        Далеко брести за дичью Костьке не пришлось. На первой же поляне он увидел огромного зайца. Прицелился и выстрелил. По живой мишени он стрелял первый раз в жизни. И попал с первого раза. Заяц коротко заверещал тонким детским голосочком и брякнулся набок. Костька пошёл к нему через высокую траву. То, что он увидел, подойдя, совсем ему не понравилось. Зверёк был мёртв. Он лежал на боку, вытянув свои длинные лапки, так похожие на кошачьи. Желание охотиться дальше пропало напрочь.
 
        Костька рос нормальным владимирским пацаном. Был он больше похож на батю. Все эти материны интеллигентские штучки, которые она пыталась в него вбивать, приживались со скрипом. Но процесс превращения живого существа в мёртвое ему совсем не понравился.
 
        - Буду просто ходить-бродить до одурения. Ну её на хер эту охоту, - сказал Костька вслух.

        «С зайцем-то что делать? Добыл, и добыл. Не бросать же его теперь тут». Он схватил мёртвого зайца за длинные уши и потопал в обратный путь на гору к Флорищенской церкви.

        Во времена Союза от Палаксы до церкви лежало колхозное поле. Теперь это была просто поляна, буйно заросшая травами. Весной и летом – настоящее раздолье для всяких полевых птиц. Сейчас всё уже пожухло, только кое-где пестрели последние осенние цветы, ярко подсвеченные утренним солнцем.
 
        Костька, не торопясь, забирался в гору. Метрах в семидесяти от церковной кладбищенской ограды лежал огромный, неизвестно как здесь оказавшийся камень. На нём сидел отец Александр в простой чёрной рясе и с непокрытой головой. На его лице застыла то ли горестная задумчивость и усталость, то ли готовность сделать первый шаг на каменистом пути, ведущем к Голгофе. Сцепленные руки в судорожно-волевом напряжении словно пытались связать, подобно замковому камню, весь мир – небо и землю – воедино.

        Волоча зайца за уши, Лопухов поравнялся со священником:

        - Здравствуйте, отец Александр!

        Вместо приветствия поп задал вопрос:

        - Это откуда Вы идёте, молодой человек?

        Костька обрадовался, что выпал случай разговориться со странным попом, и давай рапортовать:

        - Да ходил в сторону Тимошкино. Мне бы давно пора туда съездить, познакомиться с жителями. Наверное, на следующей неделе поеду. Горюнов, конечно, молодец был. Отработка жилого сектора у него идеальная. Но всё же участковый должен знать каждого жителя обслуживаемой территории в лицо…

        Отец Александр прервал его:

        - А разве Фёдор Алексеевич не объяснил тебе, что не нужно ходить в сторону Тимошкино? И ездить туда тоже не надо.

        - Нет, ничего такого он мне не говорил,- опешил Костька.- А почему?

        - Просто не надо – и всё. Для твоей же безопасности, мальчик. Считай, что я тебя предупредил.

        Не любил Костька, когда его называли мальчиком:

        - Во-первых, я Вам – не мальчик, а лейтенант полиции. А во-вторых, сами посудите, ну как я туда не поеду? Там же люди живут, наши российские граждане.

        - Я не совсем уверен, что там живут люди,- спокойно ответил поп.- Тебя, кажется, Константином зовут? Ты, Костя, на меня не обижайся. Я тебе совет дать хочу.

        - Совет я выслушаю. А кто же там живёт, если не люди? По отработке жилого сектора там 18 жителей.

        - Выслушаешь, говоришь? Ну, хорошо. Тебе не надо разбираться, кто там живёт, и жилой сектор не надо отрабатывать. Я за тобой уже месяц наблюдаю и понял: не помощник ты мне. Ребёнок ты ещё.
 
        Отец Александр замолчал и неожиданно улыбнулся. Первый раз Костька увидел, что он улыбается.

        - Беги ты, парень, отсюда. Беги, куда глаза глядят. В страшном сне не приснится, чтобы так не повезло с распределением. И чем скорее ты отсюда смотаешься – тем лучше для тебя. Не дай Бог тебе тут застрять.

        Костька был окончательно огорошен.

        - Давайте, отец Александр, говорить начистоту. Я уже понял, что у вас тут что-то неладное творится. И Горюнов – не из тех людей, что просто так в петлю лезут. И все эти разговоры по поводу Тимошкино. Да и что касается Вас. Честно скажу, никогда я не видел такого странного сельского батюшку. А начнём, давайте, с такого вопроса. Я тут обратил внимание: за кладбищенской оградой четыре могилы. Целая семья похоронена – муж, жена, двое детей. У всех одна дата смерти – первое ноября прошлого года. Это что, автомобильная катастрофа? И почему они похоронены за оградой? Самоубийцы, что ли?

        - Нет, не самоубийцы. А за оградой похоронены, потому что я в освящённой земле хоронить запретил. Ты мне лучше скажи, кого это ты за уши тащишь?

        - Да поохотился немножко. Вот, зайца подстрелил.

        Отец Александр снова улыбнулся, только на этот раз как-то не по-доброму.

        - Охотиться, значит, любишь? А скажи мне, Константин, у тебя на ружье мушка есть?

        «Опять он несёт околесицу вместо того чтобы серьёзно поговорить», - подумал Костька.

        - Конечно, есть. Как и на всяком ружье.

        - Вот это хорошо! Вот это очень хорошо! Так вот, Константин. Когда ты в следующий раз решишь поохотиться и кого-нибудь убьёшь, я тебе это ружьё в жопу вставлю и пару раз поверну. Всё ясно?

         Костька ничего не ответил, смачно плюнул себе под ноги и пошёл в сторону дома. «Не хочет он со мною разговаривать. И объяснять ничего не хочет. За ребёнка меня считает. Ну, и пошёл бы он… Без него во всём разберусь».