Волчица

– Что ж ты делаешь, изверг ты этакий?! Пошто скотину лупцуешь? Какого рожна она тебе сделала?
– Не сувайсь не в своё дело. Моя кобыла, чго хчу тго и дею, – заплетаясь пьяным языком, с трудом выговорился Кубышкин и плюнул в сторону соседа.
Липкая тягучая слюна, слетев с губ Кубышкина, подпрыгнула вверх, зацепилась за нос и, дважды обмотав его, скользнула вниз и вновь влетела в его рот. Поперхнувшись, Кубышкин изверг что-то нечленораздельное, прокашлялся и, утерев рукавом рубашки лицо, с ещё большей яростью набросился на беззащитное животное.
Истязая лошадь деревянным колом,  живодёр горел глазами безумца и извергал из своего поганого рта скверные слова: "Скотна ты… растуды твю… твю…".
Собравшие возле взбесившегося Кубышкина таких же, как он деревенские изверги и пропойцы подначивали его.
– Так её! Поделом ей! – Кричали и улюлюкали, чем ещё больше подзадоривали изверга в человечьем обличье.
– Тебя бы энтак, промеж зенок твоих звериных колом энтим, – вступаясь за избиваемую Кубышкиным лошадь, возмущался Пузыкин Софрон Тарасович, но никаких действий, чтобы остановить руку изверга не предпринимал. И не оттого, что боялся быть не понятым рядом стоящими забулдыгами, а потому что надеялся, что у Кубышкина проснётся хотя бы капля жалости к безвинному животному и он прекратит издеваться над ним.
***
 Сорокалетний крестьянин Кубышкин – одинокий мужичок, кривоногий и низкорослый, болевший в детстве рахитом,  был слаб физически и эту свою немощь восполнял злостью на всех крепких здоровых людей, подпитывая её издевательствами над меньшими братьями рода человеческого – животными.
Была у него собака, держал на цепи, избивал ежедневно только лишь за то, что не так и не в то время тявкнула; не так посмотрела, высунув голову из конуры; завиляла хвостом, увидев в соседнем дворе подкармливающего её Пузыкина. Убил собаку. Убил с сатанинской жестокостью, – вздёрнул на верёвке и, явно с наслаждением, выкалывал глаза, рубил серпом лапы, резал уши,  медленно распарывал живот, чтобы не выла от боли, стянул морду сыромятным ремнём.
Чем не угодила ему лошадь, Софрон Тарасович не знал, но догадывался.
Хватив водки уже с утра, Кубышкин к полудню был изрядно пьян. Ему бы лечь на скамейку, да проспаться, но задурманенная спиртным голова потребовала влить в утробу дополнительную порцию  спиртного, а его в доме не было.
– Погодь, Хрлмпий Трфимыч, мы энто дело устрним, – заплетающимся языком проговорил себе Кубышкин и вышел из дома во двор, где под навесом на привязи стояла его лошадь. – Щас лошадь запргу и живо до лавки дмчусь.
Подошёл к лошади, отвязал её от кольца, вбитого в стену сарая и, забравшись на животное, выехал на улицу.
Лошадь медленно побрела привычным для неё путём. Медленный аллюр не понравился Кубышкину, стегнул лошадь кнутом, животное дёрнулось, седок завалился на спину и упал на землю.
– Ах, ты ж скотина безмзглая, – побагровев, взревел Кубышкин, поднялся на ноги и хлёстко ударил лошадь кнутом.
Кобыла дёрнулась и помчалась по улице.
– Ну пгдь у мня. Возвертайсь токма… шкуру спущу… – размахивая кнутом вслед удаляющейся лошадь, прокричал Кубышкин и шатающейся походкой побрёл в лавочку.
Опорожняя бутылку на крыльце своего дома, услышал ржание лошади. Надо же было несчастному животному прийти домой.
– Припёрласи. Ну, держись у мня, – туманным взглядом водя по двору, проговорил Кубышкин. – Щас я тбе пкжу, как ослухиваться хозяина.
Налившиеся кровью глаза изверга остановились на толстой деревянной палке. Отхлебнув несколько глотков водки из горлышка бутылки, Кубышкин медленно приподнялся и, спустившись с крыльца, побрёл прямиком к деревянному колу.
Через две минуты, держа несчастное животное за удила, бил её палкой, не разбирая места, – по голове, по спине, по бокам, по крупу, по зубам. Бил беспощадно, не внимая голосу рассудка, который потерял с выпитой водкой и, не слушая своего соседа, пытающегося образумить озверевшего человека. Бил до усталости, на несколько секунд останавливался и снова бил. Несчастное, беззащитное животное выплёвывало выбитые зубы, обливалось кровью, от которой Кубышкин ещё сильнее зверел, и ещё хлеще бил свою кормилицу.
Рядом стояли такие же, как Кубышкин пропойцы, люди "православные", считающие за великий грех есть скоромное по средам и пятницам, стояли, смотрели и подбадривали живодёра пьяными одобрительными выкриками и хихиканьем. 
На крики, свист и хохот пьяной толпы, на дикое ржание избиваемой лошади собрались женщины и стали уговаривать Кубышкина смилостивиться над бессловесным животным, но живодёр обругал их нецензурными словами и с удвоенной жестокостью стал истязать скотину.
Человек-зверь бил лошадь до тех пор, пока не был остановлен Пузыкиным.
– Пошто лезешь не в своё дело? – возмутились подбадривавшие живодёра мужики. – Али и тебе по бокам накостылять.
– Попробуйте! – невозмутимо ответил Софрон Тарасович, показав толпе мужиков увесистый кулак. – Разметаю, костей не соберёте.
Лошадь жалобно смотрела на людей. В её взгляде не было укора, был лишь детский наив и сострадание, но не к себе, избитой в кровь, а к ним – сытым и здоровым людям, считавшими себя высшими созданиями, людям  разумным, но потерявшим человеческий облик. Она стояла и с тела в мелкой дрожи на землю капали крупные капли крови.
– До каких пор эти пьяные сволочи будут издеваться над скотиной?! – выкрикнул кто-то из женщин. – Бей их бабы!
Грозная сарафанная толпа надвинулась на мужиков.
– Вы чего… чего?.. – возопили мужики, отступая от женщин, и, не выдержав их грозного наступления, дали дёру.
Успокоив избитое животное, женщины увели его подальше от Кубышкина.
Кубышкин с ухмылкой смотрел на женщин, потом перевёл прищуренный взгляд своих недобрых глаз на удаляющегося Пузыкина и, сжав кулаки, бросил ему в след:
– Ну, пгодь у мня! Найду на тбя управу.
Через час к Кубышкину пришёл Абрамочкин Харитон Иванович, – завистливый и злобный мужчина лет тридцати пяти, и сразу – с порога, ткнув большим пальцем левой руки за спину, скривившимися от злобы губами проговорил:
– Шёл щас мимо соседа твоего по своим делам, глядь, а он, собака этакая, стоит за тыном в дальней части своего огорода, что на околицу выходит, и волчицу подкармливает.
– Волчицу, говоришь?! – слегка протрезвев, проговорил Кубышкин. – То-то я гляжу лошадь моя взбесилась… А она, оказывается, волка почуяла. Ну-ну!.. – Задумался, формируя в голове пакость на Пузыкина.
– Вот я и говорю, – продолжал настраивать против Пузыкина незваный, но так вовремя пришедший к  Кубышкину гость. – Он, зараза этакий, эту волчицу уже месяц как прикармливает. Давно заприметил, да как-то всё молчал. Думал, ну ладно – раз, два, а оно вон как… А потом она в стайки лазивать начнёт, скотину резать, глядишь и на людей нападать зачнёт, особливо когда ощенится и выводок свой на село поведёт… зачнёт учить волчат делу своему волчьему.
– А энто я ему не позволю, – сжав кулаки и ударив ими по столу, крикнул Кубышкин. – Я ему энто дело за так просто не оставлю… Я ему, – вскинув руки, потряс кулаками.
Два дня сидел Кубышкин в сарае у просверленной им дырочки в её тыльной стене, смотрящей на околицу и визуально охватывающей соседние огороды. На третий день увидел Софрона Тарасовича, вышедшего из дома и направившегося в огород. В руках Пузыкина было ведро. Подойдя к тыльной части огорода, Софрон Тарасович приоткрыл калитку, вышел за ограду и вылил месиво в деревянное корыто.  После закрыл калитку и отошёл от неё метра на три.
Через десять минут, чуть меньше или больше, Кубышкин не засекал, из леса вышла волчица и медленно пошла к корыту.
– Ишь пузо-то еле тащит! – злобно проговорил Кубышкин. – День-два и ощенится. Вот, зараза, привадил зверюгу. Ну, погодь у меня. Я тебе… – сжав кулаки, потряс ими в воздухе.
Через три дня всё повторилось, но только на этот раз Кубышкин не был пассивным зрителем.
Увидев Пузыкина, вышедшего из дома с ведром, понял, что тот вновь направляется к дальней части огорода с месивом для волчицы.
– Хватит ужо! – злобно проговорил Кубышкин, вышел из своего укрытия и параллельно Пузыкину пошёл по своей части огорода.
Софрон Тарасович, склонившись над корытом, не слышал крадущиеся шаги Кубышкина, почувствовал лишь резкую режущую боль в правой части спины. Вскрикнув, обернулся, попытался встать в полный рост, но ещё дважды был ударен ножом в спину и один раз в шею. Умирая, Софрон Тарасович посмотрел в сторону леса и упал. Из шеи, смешиваясь с месивом для волчицы, фонтаном била алая кровь человека.
Из чащи леса на своего падающего кормильца и человека с ножом в руке, стоящего рядом с ним, смотрела волчица. Она почувствовала кровь и всё поняла.
В начале ночи волчица подошла к корыту, обнюхала землю возле него и пошла по следам убийцы. Среди ночи на двор вышел Кубышкин.
Острые клыки волчицы замкнулись на шее волка в человеческом обличье.
В конце сентября, – через четыре месяца после трагических событий, два местных жителя увидели усхудавшую волчицу. Она стояла у могилы Пузыкина Софрона Тарасовича, рядом с ней шаловливо бегали четыре волчонка.