Подвиг во имя бутылки

- Мы умрём, Сима, да? Мы умрём?

Сквозь тяжёлое забытье слышу этот мерзкий писклявый голос – и хочется прихлопнуть его источник тапком, бросить в урну и забетонировать.

- Сима, мы умрём? – продолжает ныть Ветка. – О, как мне плохо! Зачем я на свет родилась?

Моя больная голова похожа на тоннель, где топочут мамонты и сталкиваются товарные поезда. Пробуждение моё безрадостно, в памяти провал. Валяюсь на полу почти в неглиже, в ногах копошится Ветка и бубнит, что мы обязательно умрём.

- Говорила мне мама – не пей! – стонет она. – И папа говорил – не пей. И первый муж говорил «не пей»! И второй муж говорил «не пей»! И третий говорил…

Мужей у Ветки было много, поэтому перечисление может длиться неделю, а у меня и так башка разламывается.

- Заткнись, портянка тухлая! – мычу я. – Никогда с тобой больше пить не буду. Ты психопатка и паникёрша. Ты позоришь человечество на пике его развития.

- Ой, Сима, ты живая? – Ветка было ободряется, но тут же морщится и роняет голову в пустой таз. – Впрочем, это не имеет значения. Всё равно мы умрём…

Мы разбиты жестоким похмельем. В комнате бардак, наши организмы завязались в узел, дышать нечем. Зачем мы вчера столько выпили?

Ветка безмолвствует в тазу. Если она умерла, тем лучше – над ухом жужжать никто не будет. Однако она вновь поднимает заспанную мятую морду.

- Позвони кому-нибудь, Сима? – ноет она. – Хоть бы глоток воды… или чего покрепче. Есть у тебя добрый человек, который вернёт нам товарный вид, отремонтирует и донесёт до ванны? Какой-нибудь старый преданный любовник, например?

- Никого нет, - отвечаю хрипло. – Любовник – такая подлая штука, которой никогда нет, если она нужна позарез! Они появляются лишь тогда, когда девушке и без них хорошо…

- Позвоню сыну, - Ветка выскребает телефон из груды пустых бутылок. – Сын, сынулечка нас спасёт!

Она неловко тычет в цифры.

- Лёвка, я у тёти Симы, мы умираем после вчерашнего. Приди, спаси нас? Хоть стакан водички, Лёва?

- Мама, - отвечает сын. – Я бы всей душой, но я же в Хабаровске…

- Это не оправдание! – стонет Ветка. – Знал бы ты, как мне ужасно… Принеси матери воды, заклинаю тебя, Лёва! Тебе из Хабаровска всё равно ближе, чем мне до ванны ковылять…

Увы, сын отвечает, что аэропорт в Хабаровске закрыт, желает нам всяческого здоровья и отключается. Ветка швыряет телефон в пространство. Не попадает – пространство увернулось.

- Кого я вырастила? – ворчит она. – Воспитывала его, одевала… я столько матерных слов изобрела, пока Лёвку на ноги ставила! А он? Он в Хабаровск сдул и стакан вина под старость подать некому. Умрём мы, Сима…

При слове «вино» в моём мозгу брезжит просвет, я мутными глазами смотрю на шкаф.

- Ветка, а ведь где-то в шкафу у меня заныкан фильдипёрстовый пузырь испанского вина. На юбилей дарили! Превосходный пузырь объёмом ноль семь литра с чудесной райской амброзией! Вот бы его найти.

Ветка исторгает счастливый вопль, похожий на предсмертный вздох кенгуру.

- Сима, ты моё спасение! Чего ждём? Поползли?

Ползём к шкафу на карачках, как две сомнамбулы. В ушах шумит, голову кружит, во рту резвится стая вонючих скунсов. На всякий случай Ветка тащит за собой тазик, хотя со стороны кажется, что это тазик тащит Ветку. И только мысль о вине заставляет нас двигаться вперёд.

Доползаем. Новое препятствие: дверца шкафа закрыта на ключ. Не знаю, зачем я её заперла. И тем более не помню, куда дела чёртов ключ. Когда я сообщаю об этом Ветке, с ней случается ожидаемый приступ истерики.

- Мы умрём, Сима! – Ветка бессильно колотит лбом и тазом в полированную дверцу. – Теперь мы непременно умрём – в одном метре от бутылки драгоценного испанского вина! А всё благодаря твоей сволочной привычке запирать дурацкие шкафы!... Хахаля там прятала, что ли?

- Откройте! – на всякий случай кричу я в скважину. – Есть кто-нибудь дома?... Нет, Ветуль. Если там и был мужик, то он благополучно мумифицировался.

Лёжа на полу, Ветка царапает дверку слабыми похмельными ручонками и даже пытается отгрызть угол. От безнадёги она предлагает поджечь запертый шкаф и спалить дотла. Шкафа мне не жалко, но я возражаю, что в таком разе бутылка может лопнуть от нагрева.

- Горе нам, горе! – Ветка снова грызёт древесину, сплёвывая щепки в тазик. – Мы умрём, Сима. Уже недолго осталось…

Когда Ветка почти прогрызает шкаф насквозь, я вдруг вспоминаю, что испанская бутылка лежит в другом его отделении, которое не заперто.

Я говорю об этом подруге. В ответ выслушиваю столько позитивного о своих умственных способностях, такой шквал ругани, что бутылка сама вываливается нам на головы!

– Бутылюсечка наша! – счастливо орёт Ветка, мгновенно меня простив. – Бутылямочка! Бутыляшенька! Открой её, Сим-Сим! Немедленно открой, иначе мы умрём!

Не тут-то было. Испанцы старались на совесть. Горлышко фильдипёрствой бутылки зашпаклёвано, запломбировано и запаяно напрочь, а из инструментов у нас с Веткой только ногти, перегар и похмелье.

Ветка оголтело лижет бутылку, словно надеется пролизать в ней дыру. Она хнычет, что и прежде была невысокого мнения об испанцах, а теперь убедилась, что ихние виноделы специально спланировали смерть двух честных рязанских женщин путём похмельного синдрома.

- Штопор! – кричит она. – Дай мне штопор, топор, динамит, кувалду, бензопилу!... Дай хоть что-нибудь, Симка!

Но ползти на кухню за штопором свыше наших сил. Мы скоблим сургуч на горлышке. Бесполезно. Ковыряем пробку об угол шкафа. Полный игнор. Доведённые до крайности, пытаемся разбить бутылку над тазом о Веткин лоб, но толстое гранёное стекло не бьётся. Поганцы эти испанцы!

- Это геноцид! – ревёт Ветка. – Я в ООН позвоню, я в Страсбургский суд подам через Госуслуги! Чтоб всей Испании было так же плохо, как и мне! Бог, если ты есть – помоги нам открыть бутылку!

- Бог молчит, - замечаю я. – Наверное, отключил твой аккаунт, ты его в прошлое похмелье своим нытьём забодала.

Но небеса услышали наш крик. Сбоку от мёртвой пробки вдруг обнаруживается ма-а-аленький язычок, за который надо потянуть – и дело в шляпе! Как мы его раньше не разглядели, дубины стоеросовые? Все ногти переломали, все зубы сточили об эту бутыль!

Вопя от радости, мы в четыре жадных руки отдираем язычок, отшвыриваем пробку и, захлёбываясь, наперебой лакаем из горла фильдипёрстовое испанское вино. Какой великий кайф! Какое непередаваемое наслаждение!... Мы угрохали на эту бутылку столько энергии и нервов, что могли дойти до Индийского океана и наполовину вернуться обратно.

Но счастье оказывается недолгим: с вином что-то не то. Мы понимаем это, лишь опустошив полбутылки.

- В корриду вашу мать, что за испанские помои? – ворчит Ветка. – Покажи мне скотину, которая вручила тебе на юбилей это дерьмо, я его четвертую на площади! Я его овощерезкой обстругаю, как Буратино! Меня сейчас вывернет!

Наконец-то догадываюсь посмотреть на этикетку. Там написано «non alcohol. 0,0%».

- Это безалкогольное вино, Ветка, - говорю я. – Вот параша из параш! Если я вспомню, кто мне его дарил, то согласна участвовать в его убийстве.

Конечно, 0,7 литра подкрашенного компота лучше, чем совсем ничего. Но всё равно мы испытываем жгучий испанский стыд за всю Испанию…


(использована иллюстрация из открытого доступа)