Всякая всячина

1
Гештальттеория жизни. - Не набор событий складывается в жизнь, а наоборот - целое жизни определяет все её частности и составляющие. На этом основаны все "предчувствия", "предвидения" и т.п. Поняв это, за каждым событием ощущаешь неизбежность, изначальную "встроенность" в общий контекст, и даже какую-то новую определённость (хотя, опять-таки, любое событие могло бы быть иным или отсутствовать вовсе). Ничему не приходится удивляться: всё воспринимается как естественное и должное. Ощущение таково, что в преддверии события ты уже знал о нём: оно не могло не произойти, порождённое целым! Или, вернее, так: фактически событие может быть любым, но в его преддверии обязательно существует то место, которое событие должно занять, состоявшись. Если последнее происходит, включается описанная выше "логика". И заметьте, ничего потустороннего или сверхъестественного!

2
Любой  п р о ц е с с  - создание ли чего-то нового, просто разговор - имеет совершенно мистическую природу. Там, где возникает движение, а следовательно, и взаимодействие, дело отнюдь не ограничивается "участвующими сторонами". Спонтанно появляется сила,  в е д у щ а я  движение, и "стороны" оказываются уже не творящими процесс, но ею влекомыми. Наибольшее удовольствие в настоящем разговоре или деле доставляет именно наблюдение, - нет! скорее "пропускание через себя", - этой силы.

3
Есть два рода словесного творчества. В первом важно движение словесного материала, ход мысли или чувства, процесс развёртывания картины бытия (в случае философии) и т.п. Такие вещи прочитываются один раз, и впечатление от них после этого остаётся исчерпывающее. Во всех жизненных ситуациях они (или их элементы) припоминаются как нечто цельное, как целостный образ, но никогда не притягивают к повторному прочтению. Для второго типа самым важным является не ход, продвижение (мысли, мелодии стиха или чего-либо ещё), а самодовлеющая словесно-смысловая структура, замкнутая в себе, способная к бесконечному самоуглублению, самоиндукции, "физически" оставаясь, тем не менее, в своих рамках. Эта структура как бы "зависает" в психике и требует своего нескончаемого воспроизведения. Создаётся ощущение какой-то болезни. Внутренние потоки энергии, ощутимые почти физически, возбуждённые творчеством такого рода, постоянно требуют нового и нового воплощения, коим служит новое воспоминание, а ещё лучше - перепрочтение (чтобы помочь себе вспомнить) непосредственно текста. Воздействие этого второго рода творчества близко, вероятно, проявлениям самогО первоначального творческого импульса, в результате которого возникает произведение искусства. Только в этом последнем случае земного прообраза для внутренней "болезни" в явном виде не существует. При понимании произведений первого рода никакого активного энергетического остатка в психике не обнаруживается - в отличие от второго рода. Второй род - это психическая жвачка, переливание энергии из одного "резервуара" в другой и обратно. Каждое слово текста заряжено энергией, независимо от своего обыденного "статуса". Каждый оборот, строка, слово бесконечно "обсасываются", повторяются понимателем про себя вновь и вновь, оформляя и символизируя собой с внешней стороны поток психической энергии, наслаждения особого рода. Благодаря такому пережёвыванию происходит постоянное углубление в  с м ы с л,  а смысловое наполнение таких текстов практически бесконечно, по крайней мере ни чем не ограничено.

4
Показателем жизненности того или иного произведения искусства для конкретного человека служит частота вспоминания, спонтанного обращения именно к этому произведению в обыденной повседневности. Речь идёт о том, способно ли данное произведение вызывать регулярную затрату психической энергии в связи с собой, на сколько оно оказалось интегрированным во внутреннюю структуру психики человека, в какой степени оно сделалось выражением этой структуры, её атрибутом, отвечает ли оно насущной необходимости облегчения человеческого существования благодаря психической разрядке  н е з а в и с и м о  от своего непосредственного восприятия (чтения, слушания, созерцания).

5
Чем дальше, тем труднее людям представлять себе, как зарождалась, складывалась форма музыкального произведения у великих композиторов (каким образом складывается форма у писателей или поэтов и тем более у живописцев гораздо "понятнее"). Это уже сейчас непредставимо: искусство умерло.

6
Очевидно, существует некий род творчества, в котором произведения, являющиеся его результатом, важны не сами по себе (их воздействие "вовне" близко к нулю), а исключительно для самого художника, как некий его внутренний этап. Уже на  и х  основе возникает нечто великое.

7
Род поэтического. - Некоторые отрывки определённого рода стихотворений или даже целые стихотворения могут играть в жизни человека роль формул "для внутреннего употребления". Обычно такая поэзия оказывается неспособной к созданию собственного энергетического поля понимания; роль последнего играет внешняя - жизненная - ситуация человека, которая и привлекает соответствующую "формулу" для собственного психологического выражения или разрядки. В этих стихах чрезвычайное значение имеет совершенство стиля, точность и меткость построения фразы; но далеко не всегда последние образуют некую "формулу". Это совершенно особый образ поэтического воздействия, особый талант поэта.

8
Для творческого человека самое опасное время - первые дни после окончания им большого произведения: его ничто больше не защищает.

9
Когда в голову приходят наиболее необычные суждения о вещах, следует проверить, не связаны ли они с чем-то более отдалённым, нежели их непосредственный предмет, точнее - более  п р и б л и ж е н н ы м  к самой голове. Ведь мыслящий человек всегда  п р и с в а и в а е т  себе все те вещи, о которых он в состоянии судить, и если он судит о них определённым образом, это есть до некоторой степени - кто скажет мне, до какой? - акт тиранического произвола по отношению к ним, в котором находят частичное удовлетворение собственнический и властолюбивый инстинкты  с а м о г о  человека. Но самое главное: в такой постановке изначально полагается, что "вещь" как таковая не существует, это всегда нечто до такой степени неопределённое, что в лучшем случае его можно назвать "поводом"...

10
Скорее, чем гадать о существовании после смерти "иного" мира, следовало бы задаться вопросом о существовании этого. Или вы полагаете, что этот вопрос уже решён?

11
Не следует заниматься тем, что тебе не свойственно. Раз жизни свойственна  н е к о т о р а я  действительность, так на её исследовании и нужно остановиться, предоставив  д р у г о м у  состоянию на свой лад исследовать  д р у г у ю  действительность.

12
В предчувствии смерти очень часто состоит смысл жизни.

13
Жизнь перед концом обычно интенсифицируется,  б е р ё т  р а з б е г.

14
Высокий смысл болезни. - Простая, не смертельная болезнь даёт человеку повод для подготовки к смерти. Человек почти никогда не использует эту возможность должным образом.

15
Последняя отвага человека. - Он открытыми глазами смотрит на жизнь и он больше не усматривает в жизни другого достойного испытания для своих избыточных сил и своего избыточного мужества - кроме смерти!

16
Искажение сна. - Когда человек систематически напряжённо размышляет о смерти, его отношение к ней со временем претерпевает известное изменение, как бы несколько притупляясь в свой исходной обострённости. В таком состоянии человеку во сне часто является образ смерти при самых невероятных обстоятельствах. Но переживание собственной смерти во сне как бы оставляет  в стороне весь опыт бодрствования и испытывается человеком очень остро. Имеет место некий регресс понимания. Встаёт вопрос: не есть ли этот регресс - к подлинному пониманию? Отрицательный ответ здесь можно дать на том основании, что из двух естественных состояний сознания в нашей жизни - бодрствования и сна - к смерти  н е п о с р е д с т в е н н о  примыкает именно бодрствование, ибо, как известно, человек умирает либо бодрствуя, либо вообще вне сознания, но никак не в состоянии осознанного сновидения. Таким образом, состоянием, в котором человеку дОлжно умирать, будет руководить не сон, не его регрессивная обострённость переживания.