Жилец

Жилец
Игра в покер в этот вечер сопровождалась рассказами Тургенева. Нет, не из его новых книг. Белинскому сегодня приходилось довольствоваться личным восхищением господина писателя этой оперной дивой - мадам Виардо.
- Ах, господа, вообразите! Голова разламывается от боли, и тут входит Полина, и своими пальчиками начинает массировать мне виски - и боль исчезает. Ангел! - Тургенев смотрел не в карты, а в своё видение.
- Скорее всего, Иван Сергеевич, одеколоном она вам виски натёрла, вот и полегчало, - пытался приземлить влюблённого Боткин.
Белинский терпеть не мог, когда прерывали игру, сердито в сторону  Тургенева: -
- Не из-за этого ли ангела матушка лишила вас всяческой материальной поддержки? И, говорят, когда вас знакомили с госпожой Виардо,  то представили как богатого русского помещика и как весьма слабого поэта?
- Оставьте, Виссарион Григорьевич! Она не обязана знать мои действительно посредственные стихи. - Тут Тургенев замолчал, а Белинский нарочно бормотал строки уже знаменитого "Утро туманное, утро седое...".
- Да, Иван Сергеевич, дорогой, каково вам принимать в своём имении супруга госпожи Виардо? Вы, говорят, охотитесь вместе? - это Боткин. В голосе его звучало сожаление, и Тургенев бросил карты.

Не в словах этих дело, а в нём самом. И про матушку, хозяйку завидного поместья, тоже верно. Не нашла другого средства, как отвадить сына от певички. Но и плевалась в сердцах:"Хорошо поёт, проклятая цыганка!" Не раз, когда водил на охоту Полину с её Луи, так хотелось пальнуть в одного из них, а после - в себя! Чтобы покончить раз и навсегда с этим наваждением!

Не покончил.

А когда Полин начинала петь, у Тургенева кровь отливала от лица, он был близок к обмороку. Этот мужчина крупного телосложения терял власть над собой при звуках её голоса. Шептал:"Царица!"
И последовал за супругами Виардо во Францию, жил в их имении под Парижем. Теперь в салонах Петербурга и Москвы его знакомые зачитывали вслух письма от писателя, желчно комментируя полкурицы, из которой ему готовили обед на несколько дней. Вот уж царская роскошь! И это наш Иван Сергеевич, подолгу выбиравший вина для ужина с друзьями, знавший толк и в свежей стерляди,и в налимьей ухе! Да его завтраки в имении были поболее целого меню парижского ресторана! И недоумённо переглядывались, если автор восторгался mon ami Viardo после описания мансарды, которую ему отвели в доме. Теперь уже Лев Толстой с сожалением говаривал: «Тургенев жалок ужасно. И страдает так, как только человек с его воображением. Не думал, что он способен любить».

Лев Николаевич имел все основания так говорить после мимолётной связи Тургенева с его сестрой Марией. Сначала во всеуслышание го громко восхищался:"Это одно из привлекательнейших существ на этой земле!» Сколь громко, столь быстро увлечение прошло, а разбитое сердце Марии не находило покоя до сих пор…

Луи, интеллигентный человек, бывший директор театра, стал переводить его романы на французский. И именно Луи утешал Тургенева, когда у Полины случился роман с принцем Баденским.
- Но как же так, мон ами? Меня можно втоптать в грязь, я сам этого хочу, чтобы мне на горло каблуком наступали! Но вы, вы, Луи, а дети! - писатель плакал под чужим небом.
- Не берите в голову, Иван Сергеич! Вы всё равно ничего не поймёте. - Обманутый муж похлопал по плечу жильца. Ему самому некогда было углубляться в эскапады своей супруги. Ведь её карьере романы не мешают, и их дом считается центром европейской музыкальной жизни.
Луи давно понял, что его жене необходимо было чувствовать себя роковой женщиной, пережить бурные срасти. Сколь бурные, столь и быстротечные, страсти гасли — и Полина возвращалась к мужу, как после удачных гастролей. Господин Тургенев с его стихами в прозе подобных эмоций у певицы не вызывал. Нечто мистическое было между ними. Нечто, зовущее и завораживающее, таскало мужчину за голосом Полины в Берлин, Лондон, в Италию...
Луи, переводивший романы Тургенева, подумал, что эта летняя прозрачная темнотав саду, эта беседка, о перила которой всем своим мощным телом опирается обессиленный от любовных страданий герой, - это декорации уже к другим романам. Только сюжет ещё не додуман автором, да и не Иван Сергеевич — автор этой истории. И одним-двумя словами  не назовёшь. Луи поймал себя на том, что ищет подходящее название трагедии российского писателя. Пожалуй, «У чужого очага». Нет, «Чужое гнездо»!
...Ещё когда гостили в имении под Орлом, наслышан был от других  гостей о пикантной истории молодого барина с белошвейкой, о дочери внебрачной. Типично русское её имя Луи не мог запомнить. Подобные «шалости» были не редкостью во  многих  дворянских семьях, да и не только...Не Луи судить! Но и не ожидал он от своей рассудительной супруги, что согласится сиротку эту во Францию привезти. «Он же за всё заплатит». - Слова Полин подразумевали не только материальное содержание со стороны русского.

С каким энтузиазмом Тургенев составлял программы концертов своей «царицы»! Как сердечно встречал её гостей и лично рассаживал! Эмиль Золя не узнал в суетливом грузном мужчине в шубе, который поздоровался с ним и повёл к креслу, русского писателя. Они встречались несколько раз то литературным кружком в ресторане, то в имении  Флобера под Руаном, и господин Тургенев слыл среди них щёголем и франтом. Зачем ему шуба?..А его шутки, искренний смех разве можно  сравнить с этой виноватой улыбкой на постаревшем лице? Запела Полина Виардо - и лицо Тургенева бледнело до состояния болезненной маски, будто жизнь улетала из тела вслед божественному голосу...
Уже было получено наследство после смерти матери, уже доходы от его работ в Европе позволяли зажить давно ожидаемым своим домом. И Тургенев нашёл своё пристанище: в мансарде в особняке Виардо. Рассудительная хозяйка крепко держала в своих руках состояние их жильца, и топить мансарду считала расточительством, ведь внизу располагалась гостиная с камином.  Оттого и не расставался жилец со своей шубой. Эту же шубу бросал писатель на пол и ложился на неё, когда в гостиной Полин давала уроки вокала. В полу была проведена труба, переговорное устройство - Иван Сергеевич ходил с трудом. Но вскакивал и падал у трубы, и шептал: "Царица!"
Полина редко поднималась на чердак к жильцу: холодно и мусорно. Но этот визит в четверть часа приносил прибыль в виде нового рассказа, который её Луи живо переводил на французский. Провести рукой по седой  шевелюре, посмотреть в виноватые глаза, похвалить что-то из набросков на столе, сказать, что она ждёт с нетерпением новой талантливой книги. Непременно напеть какой-то русский романс и уходить, пока писатель пребывает в трансе. Последний визит Полин не принёс ничего, кроме досады. Русский писатель лежал в постели, накрывшись неизменной шубой, но и она уже не могла  согреть уснувшего  навсегда. Полина присела за письменный стол и написала записку.
Когда Луи начал было отдавать распоряжения по поводу похорон, жена остановила его:" Я попросила российское посольство забрать их писателя."