Насекомые и поросячий визг

5 августа 1918 г. в результате восстания крестьян Алтайской губернии против политики Колчака (большие налоговые поборы с крестьян для белой армии), из Омска были направлены карательные отряды из казаков и чехов. Начались жестокие карательные экспедиции белогвардейских частей для подавления восставших, что в итоге положило конец белому движению на Алтае.
Раним утром, 9 августа 1918 года на подворье Семёна Тимофеевича Гапановича прибежал огромный пёс по кличке Вороной. К ошейнику был прикреплён защищённый от влаги футляр, в нём записка от старого друга Анисима Сентябова – служащего волостной управы. В записке сообщалось, что на следующей неделе из Бийска в посёлки Еронда (в настоящее время не существует), Карагайка и Никольское (южнее Карагайки и по другую сторону Катуни), прибудут конные отряды полковника царской армии по кличке Ботаник. Цель отрядов – наведение должного порядка, что означало арест всех сочувствующих власти большевиков и красноармейцев скрывающихся в посёлках.   
К уведомлениям, новостям и тому подобному селяне уже привыкли и воспринимали каждую новую информацию за обыденное малозначимое явление, но карательный отряд белых это было что-то новое, поэтому сообщение Сентябова нельзя было игнорировать. Кроме того, селяне знали, что те отряды состояли из выходцев европейской части России и к отдалённой российской глубинке их воины относились, мягко говоря, равнодушно. Всех, кто жил за Уралом они причисляли к раскольникам и татарам, которым нет доверия, поэтому жалости к сибирякам у них не было. Грабили всех без разбора, с молодых женщин и девушек срывали украшения, нередко и насиловали. Командиры смотрели на зверства своих подчинённых как на естественный отбор, – сильный выживает, слабый умирает. 
Сообщение Анисима Сентябова заставило Семёна Тимофеевича более чем задуматься, оно требовало немедленного обсуждения его содержания, в связи с этим Гапанович решил призвать глав общин всех трёх сёл и аулов на своё подворье. Кликнув младшего сына, пятнадцатилетнего отрока Фёдора, отдал ему нужное распоряжение, а сам отправился кормить прибывшую на его подворье вестницу – пса Вороного.
На следующий день главы общин и местный люд – алтайцы, татары, калмыки, поляки и другие жители Карагайки и близлежащих сёл повели совет, как обезопасить себя и семьи от надвигающейся беды.
    Какими бы разными по убеждениям и по вере ни были собравшиеся, а отношение к молодым мужчинам, воевавшим на разных сторонах, – белой или красной, было одинаковым, потому как хоть и воевали они друг против друга, а все же были с одного сибирского края, и не редко с одного подворья. По наказу старших никто из раненых, нашедших приют в сёлах, о своем прошлом разговоры не вёл, а выздоровев, молился перед иконой и просил Бога не допустить его новой встречи для пролития крови с тем, кто излечивался рядом. Затем воины разных сторон на прощание выпивали по чарке водки и расходились каждый в свою сторону. 
Если же сводила сеча родную кровь, бились на совесть, жестко, беспощадно, казалось бы, бесчувственно, но без жестокости. Последний удар наносили, чтобы соперник не мучился – смертельный, но подранки всё же были. Вот таких раненных и изуродованных в каждой деревне до дюжины, а где и более было. От того население и не радовалось колчаковцам, как впрочем не встречало хлебом и солью красных, потому как каждая сторона блистала жестокостью.
Главы общин, в прошлом добрые воины, по-военному решили, что карательный полк колчаковцев всей силой не двинется в какое-то одно село, а наверняка разделится на три группы по сотне бойцов, в результате чего, какого-либо общего решения сход не принял. Договорились лишь до того, что каждое село будет действовать самостоятельно и сообразно обстановки.
Старейшины посёлка Еронда решили пустить колчаковцев на свою территорию, но чтобы не вызывать в них озлобленность, всех раненных вывезти на дальние заимки. В Никольск и Карагайку старейшины решили не допускать белых, потому как в селах было много раненных и молодых людей, и вывести всех не было возможности. Все эти воины скрывались как от красных, так и от белых, кроме того те из них, кто более-менее встал на ноги, делал добрую работу в поселках. В Никольске строили новую мельницу на горной речушке, а в Карагайке валили строевой лес для постройки школы.
Не допустить, но как? Постановили, использовать для этой цели поросёнка и пчёл.
Известно, лошадь животное пугливое, видит плохо и то боковым зрением, но обоняние имеет особое, не выносит запах свиней и их испражнений, а так же запах трав: белену, белладонну, дурман обыкновенный, белокрыльник болотный, болиголов, горчак, хвощ, черёмуху белую. Присутствие волка за версту чует, а если он посреди дороги помочился, не ступит на неё. Не будет слушаться седока и обязательно либо сбросит его, либо унесётся, куда глаза глядят. Следом за ней на остальных лошадей ужас наводится, а от 6-10 пчелиных укусов смерть наступает.
В посёлок Никольский вели две дороги. Одна не то чтобы хорошая, но проезжая. В одном месте разве что шла через узкую многоверстовую болотную лощину, но там мосток был, чёртовым называемый, потому, как на нём вечно что-то ломалось, но всё же он был пригоден для пропуска повозок и конного отряда. Другая дорога шла в объезд, через селение Кажа, что за полсотни вёрст от первой и ползёт по горам, по ней даже пеший не ходил, а для проезда на лошадях она вообще была не пригодна, – опасна, узка и крута, с частыми горными обвалами. Была ещё третья, но то был зимник через спокойную узкую горную речку, замерзающую зимой.
Мужики никольские рассчитали, что отряд полковника к их селу должен подойти к 15 августа. За день до этого спрятали по обеим сторонам мостка по одному улью, леток запечатали и встревожили рой битьём палкой по их домику.
Поросёнка поместили в бочку с дырками для воздуха и подвесили её на дерево в болоте вблизи мостка, перед этим хрюкалку животины колпачком закрыли. Всё сделав, дозор за версту от мостка выставили, а как показался колчаковский отряд, собак с вестью пустили, одну к мостку, другую к болоту. Те мужики, что у мостка были, выпустили встревоженных пчёл, сами, конечно, заранее предохранились от их укусов, и ушли в село, а те, что у болота были, поросёнку хрюкалку развязали, и стала она визжать на всю тайгу. С болота мужики тоже ушли, а на поросячий визг волчьи стаи со всех окрестных мест помчались. Поросёнок с испугу испражнился, и понеслась вонь по болоту и лощине, достигнув конницы ещё до того, как она подъехала к мостку. Лошади стали дико ржать, волноваться, а когда подошли к переправе через лощину, когда оттуда понесло густым запахом свиньи, среди них начался великий переполох. Стали лошади скидывать седоков, бросаться в разные стороны; часть конницы в болото помчалась, где погибель нашла, другая в суматохе, пытаясь выбраться из топкого места, ногами забила нескольких бойцов насмерть, кто-то с дуру начал стрелять, а тут еще тысячи разозлённых пчел накинулись на всё живое, что шевелилось и сопротивлялось.
Главный командир с двумя сотнями казаков, не зная о конфузе одного из своих подразделений, на подъезде к селу Карагайка тоже оказался в подобной ситуации.
На пути к Карагайке, – у старого русла горной речушки некогда впадающей в полноводную Ишу, есть удобное место для западни, – слева гора Елтош, на которую нет дорог, справа более десятка километров болотистой местности, а посередине мостик, но на мосту всего четыре осиновых прожилины без настила.  Брёвна и доски мостка какой-то злоумышленник снял и увёз неизвестно куда.
Оставив часть казаков для ремонта моста, полковник с основными силами отошёл к пригорку и там расположился на отдых. Для служивых заново навести переправу дело плёвое. Рядом березовые и осиновые колки на любой выбор. Да не тут-то было, как только казачки спешились, чтобы нарубить лесин нужных, селяне Карагайки, что спрятались вместе с ульями в лесочке, взбудоражили пчелиные семьи и выпустили их на свободу. Вся эта злая пчелиная масса, оказавшись вдали от родной пасеки, ринулась на лошадей и солдат, тотчас всё смешалось в единый орущий и ржущий клубок. Живое месиво машет руками и хвостами, брыкается и изрыгает из глоток мат, вонючий запах табака и спиртного, что вызывает ещё больший переполох среди людей и животных. Убежать от этой жалящей напасти невозможно, укрыться негде, и все места на теле доступны для укуса. Боевой рубака с пикой, карабином, наганом и гранатой ничто против этой малюсенькой, жаждущей отмщения пчелки. Лошади на дыбы, всадники, что оставались на них, на землю и бегом к блестящей на солнце болотной глади, а там стали тонуть в сапогах и амуниции тяжёлой. Мало того, полсотни волков учуяли спрятанного в кустах перед переправой поросенка. Часть из них стала пересекать пыльную дорогу, оставляя на ней страшный для лошадей запах. Потонуло и затоптано было около десятка казаков, оставшиеся в живых прибежали на взгорок, где находился их командир.
Умный оказался командир, видя такой исход, отвел оставшихся бойцов за сопку. На этот раз разведку выслал, те выяснили причину происшедшего и доложили командиру, но так как приближалась ночь, решил продолжить свою карательную миссию с утра и в обход этого злосчастного места.