Ботаник

Месть.
Серёжа родился и вырос в семье состоятельного дворянина, родовая фамилия которого славилась как воинской доблестью, так и чиновничьей службой отечеству. Деды, отец и другие его родственники веры православной уважали и берегли славные традиции своего рода, к крестьянам, людям, что по дому и хозяйству работали, относились с уважением.
– Барин-то наш, говорят, лучше всех закончил столичный университет экономической направленности, дабы продолжить дело своего отца, – говорили о будущем полковнике дворовые, – но при этом странно как-то любит цветы. Собирает семена и что-то делает с ними, а потом сам, никому не доверяя, садит в землю.
– А ещё, сказывают, – отвечали другие дворовые люди, – свои руки прилагает для создания новых причудливых сортов, а потом ещё дарит эти цветы. Чудной наш барин, но добрый!
– И по характеру общительный, – говорили третьи.
– Хороший человек! – соглашались все.
Политику Сергей Фёдорович считал уделом людей без чести и совести, а здесь… вот он… и переворот, мятеж, бунт в стране, восстание народа. Забурлила, закипела жизнь, положив конец покою и миру. Почти мгновенно у крестьян и дворовых, – у людей, к которым этот гуманный человек относился как к родным детям, поменялось общее мировоззрение. Поддались они агитации интернационалистов и социалистов, устроили погром в имении. Взломав запоры на винном погребе, "вылакали" спиртное и началось веселье. Обезумев, ворвались толпой в барский дом, в котором в это время хозяева принимали невесту молодого барина, прибывшую со своими родителями из первопрестольной и стали хамить, а потом и руки распускать, – лапать женщин и юбки им задирать. Молодой хозяин не вытерпел такого хамства, дал в морду какому-то матросику, коих с десяток привязалось к толпе крестьян, вой поднял, и полилась кровь всего барского семейства и их гостей. На глазах мужчин – хозяев дома и гостя, крепко держа их, изнасиловали жену хозяина, малолетнюю дочку владельца усадьбы, невесту и её мать. Закончив своё постыдное дело, насильники отпустили мужчин и с наглыми рожами двинулись на выход из усадьбы, прихватив с собой ценности снятые с женщин. Отец с сыном решили вступиться за поруганных женщин, взяли в руки ружья и шашки, но пьяная матросня не дала применить им оружие, сбила с ног мужчин и пинала их до потери сознания, потом выволокла их и женщин во двор. Местных крестьян матросы заставили выкопать яму, в неё сбросили связанных хозяина дома и обесчещенных женщин и закопали всех живыми. Сына, избитого полузадушенного на петле из бича, коим скотину погоняют, привязали к изваянию в виде креста и заставили смотреть на жуткую смерть родных ему людей. Этот крест злодеи вырвали с могилы родного деда Сергея Фёдоровича – героя Цусимского сражения. Только на следующей день вся эта орава пресытившись кровью своих жертв, покинуло оскверненное ими поселение. Оставшиеся в живых добрые люди сняли с распятия молодого барина и отвезли в городскую больницу, где тот пришел в себя. Через месяц, оправившись от пережитого, вмиг повзрослевший, изменивший своим добрым идеалам, Сергей в офицерском звании воевал на стороне белой армии. В бою был жесток, но после боя преображался, и если позволяло время, уходил в поле собирать цветы и, приходя в часть, отдавал их молодой медсестре, очевидно, вспоминая свою любимую.
Чрезмерная жестокость к врагу, смелость, полное безразличие к наградам, стяжательству и накопительству, и частые удачи в боевых операциях были отмечены командованием. Через год Сергей Фёдорович получил звание полковника, а за глаза прозвище – Ботаник. Оказавшись на службе Колчака, добился разрешения создать батальон по своему усмотрению и сформировал его из трёх сотен казаков, что были вынуждены покинуть свои станицы на Дону и Кубани по причине личного зверства по отношению к своим сородичам. Не гнушался полковник принимать на службу бывших убийц, насильников, грабителей, и даже интернационалистов, что не прижились у большевиков. Батальон собрался разношерстный, и, казалось, не признающий ни Бога, ни чёрта, но приказы командира в нём выполнялись беспрекословно. Не особо церемонились в батальоне с теми, кто во время боевых действий терял недвижимость и мог задержать движение подразделения, особенно при отступлении, таких просто расстреливали.
Каким бы жестоким ни был командир этой лихой команды, но не допускал он распития спиртного до окончания выполнения военной операции, а главное под страхом смерти запрещал производить насилия над несовершеннолетними девицами. Знали пришлые, сибиряки народ хоть и добродушный, но в случае свершения насильственных действий над молодыми девицами вступались за них всем миром. Мстили жестоко, до смертоубийства, идя при этом на верную погибель, но честь девичью отстаивали бесстрашно. С женщинами в возрасте и незамужними по обоюдному согласию дозволялось "общение" вести, а судьбу той, у кого муж или возлюбленный был на стороне врага, решал командир. 
После неудачного карательного налёта на села Никольск и Карагайка от двух сотен батальона Ботаника осталось всего сто двадцать боеспособных воинов. Как и в первой сотне, отряд, выступивший на Карагайку, понёс большие потери в живой силе и в вооружении. В болоте утонула одна пушки вместе с расчётом, но это не только не остановило полковника от продолжения карательной операции, но и разозлило его.

Алёна Косарева.
К Аленке – шестнадцатилетней дочери Ивана Гавриловича Косарева накоротке заскочил с ближней заставы служивый разведвзвода из красной армии Мамонтова – Измаил Ибрагимов. Молодые уже давно венчаться собирались, а потому, отдавшись ласкам и любви, под утро крепким сном уснули на сеновале омшаника, где улья с пчелосемьями зимуют.
Ранним утром вместе с туманной дымкой со стороны реки Иша в поселок Карагайка с двух сторон ворвалась озлобленная, разноликая конная масса и тотчас растеклась по подворьям в поисках злоумышленников, прятавшихся от колчаковцев.
Заскочили три казака на подворье Косарева и, увидев чужого коня, поняли, что где-то скрывается красный боец, да не простой, судя по армейскому не самодельному седлу и притороченному сбоку полевому снаряжению, – биноклю и кожаной сумке, в которой лежала карта местности. Повязали красного воина быстро, а тот спросонья, твердить стал:
"Не сам покинул пост! С разрешения старшего! – Не поняв, кто перед ним, оправдывался, а потом сообразил, что белым попался, стал отводить подозрения от Аленки. – Не знаю, кто такая, впервые вижу, поесть принесла!"
Аленка, пока чужаки разбирались с Измаилом, смогла незаметно выскользнуть из омшаника и добежать до покоса, где отец и другая родня заготавливали для скота сено. Поведала о беде. Прибежал Иван Гаврилович в село и стал уговорить заезжих вояк отпустить будущего зятя, те вроде уже и согласились за четыре фунта золотого песка (золотомонетный фунт = 373,2417 граммам), коня и флягу меда, да не успели выполнить просьбу. На подворье заявился сам командир карателей.
Как увидел Ботаник Алену, так сразу кровь на дыбы поднялась. Обличьем копия Ольга, – невеста мужицкому надругательству подвергшаяся, пьянью революционной замученная, заживо захороненная в жиже навозной ямы. На мгновение как будто сердце у Ботаника остановилось, всё нутро наизнанку вывернулось, сознание туманом покрылось.
Видит он, вот она милая его невеста, гений непорочности, суть всей женской стати, привлекательности и изящества, очарования и неотразимого божественного благолепия. Видит пленительность очей, губ и грудей, плавную окружность плеч и колен, и всё это полно жажды жизни и женского желания. Откуда благородная утонченность в изгибе девичьих бедер, черных ресниц, бровей, карего блеска глаз?
– Это не крестьянское сословие – нет, не может такого быть! – кричит душа полковника.
Еще минуту и ринулся бы лихой офицер к этому девичьему чуду природы со всей той любовью, что была затоптана в грязной могиле, но было то, что помешала доброму порыву. Мучила тайна никому неведомая, томила тело этого здорового, красивого и статного на вид офицера.
После утраты любимого человека исчезло у Сергея Фёдоровича желание жить в хаосе непонятных ему событий, только желание мести ещё заставляло биться его сердце. Пытался он неоднократно сблизиться с разными женщинами, – порочными, развратными и теми, кто терял от его внимания голову, но стоило ему воспылать мужской страстью, самцом стать, лик Ольги вставал перед ним и гасил желания женского тела. Подступала дикая душевная боль, отвращение к самому себе за предательство любви. И вот сейчас этот внутренний хранитель верности, вдруг стал внушать грубо и насильно абсолютно противоположное: "Пока не исполнишь подобное деяние над невинной душой, что сделали с Ольгой, твоё влечение к ушедшей благоверной не исчезнет, и ты, истекая соками мужского желания, утратишь всю мужскую силу, лишишься ума!»
– Неужели я достоин такой участи, равна ли моя жизнь какой-то таежной простолюдинки? Кто она и кто я! Я личность достойная уважения, благодати, достатка, а она простая девка! Я имею полное право судить других, и ради своего счастливого будущего я должен исполнить подобную казнь в отношении стоящей передо мной жертвы, – говорил себе полковник, под напев сатаны.
И этот выходец из тёмного царства, усевшийся в его голове, говорил так громко и настойчиво, что полковник уверился в своей правоте и праве казнить это прелестное создание, но где-то глубоко в подсознании осталось у него ещё что-то человеческое. Подошёл к колодцу и, не снимая пропахшую потом одежду, вылил на себя несколько вёдер студёной колодезной воды. Вместе с полученной прохладой вылетели из полковника напевы сатаны, и возвратилось к нему восприятие реальности всего происходящего. Осознал, что перед ним не просто молодая крестьянка, а враг, пригревший партизана. Вспомнились полковнику потери, понесённые при входе в село, решил сначала отыграться на девке, потом казнить десятка два мужиков, а их баб выпороть.
Приказал разбить лагерь в стороне от деревни, где из строений лишь амбар, небольшая банька, старая изба, мастерская для изготовления телег и пчелиный зимовник, тот, где пленили влюбленных. Всё это хозяйство на берегу речной заводи реки Иша. Судя по развешенным сетям, рыба здесь водится в достатке, значит, казакам свежая уха обеспечена. Рядом загон для скота, в нём овцы и с десяток коров. Всю эту живность полковник решил изъять под расписку для нужд армии. У Косарева хозяйство небольшое, но чтобы как-то умилостивить полковника, решил без платы отдать свинью и пару овечек для пропитания отряда полковника.
Семейство замерло в ожидании дальнейших действий полковника и его охраны – человек двадцати. Среди них четыре казака, судя по лампасам с донских просторов, четыре китайца, два мадьяра, четыре латыша, остальные русские совсем молодые ребята. Начал полковник с того, что подозвал хозяина подворья: 
– Девка, эта, что с красноармейцем была, она тебе родная?
– Да, господин полковник, семнадцатый годок идёт, вот обручение на следующей неделе решено провести, война-то войной, а кому-то в будущем надо хлеб растить, да убирать.
– Ты мне мужик политику не пой, а отвечай прямо на вопрос. Значит, девка твоя не замужняя? Но спуталась с врагом и промеж ними, кроме любовных утех ничего не было?
– Никак нет, вот те крест батюшка, – с поклоном перекрестился Иван Гаврилович.
– Никакой я тебе не батюшка, а командир доблестных войск адмирала Колчака, а потому слушай мою волю, если девка твоя согласится быть моей наложницей, подругой, а не женой, так и быть, пристрою её в свою сотню. Ну, а жениха прикажу выпороть до крови и в сторону красных отпустить. Ежели отказ получу от девки твоей, то прикажу заживо её закопать, где тебе угодно будет, а суженный её пусть всё это видит и с виной той жить продолжает. Не хочу я обесчестить твоё семя, хозяин, но и поступить иначе не могу. За те дела, что ваши поселковые учинили на моем пути, имею полное право деревню эту сжечь до тла, и всех здесь перевесить. Ну, а раз такое приключилось, даю час на раздумье, так что… всё решать твоей дочке. Хочет жить она со мной без всяких там брачных уз, значит, жива будет, а нет, то перед вечным упокоением мои солдатики, кто захочет, попользуются её красотой.
Собралось всё семейство, и так и сяк решали, но вот Аленка не дала своего согласия:
– Ройте, батя, могилу мне, но вместо гроба вон домовина, что мой дедуня себе сколотил, в церкви потом меня отпоёте.
Всей семьёй отговаривали Алёну от такого страшного решения, ни в какую.
– Умру, но ни одной скотине не владеть моим телом!
Попросила еще икону Богородицы. Переполох в деревне поднялся, не было еще такого, чтобы человека, тем более девицу невинную так жестоко казнили, а перед этим еще и обесчестили.
Говорить стали:
– Пошли на поводу стариков, вот и результат, а открыли бы ворота деревенские, хлеб соль победителям выставили, не было бы такого страшного последствия.
Решили с поклоном пойти к командиру и попробовать уговорить его от приведения наказания для безвинной девушки. Через час представители от староверов, мусульман, язычников алтайцев и прибывших католиков с поселка Тайна во главе со старостами этих деревень, с повинной к нему пришли. Ответ полковника был суров:
– Вы мужики, полсотни моих бойцов побили и покалечили, по вашей вине пушка с расчётом и полсотни лошадей утеряны. По законам военного времени выпороть вас положено, а потом расстрелять, но не буду я ваши седины позорить на виду всего села, расстреляю лишь командира вашего, что засаду устроил моему отряду. Ведите его ко мне.
Из толпы мужиков вышел Иван Иванович Сорокин.
– Я тот командир, – сказал он. – За честь людскую стоял и этим горд, и свою не уронил. Умереть не страшно, тяжело жить с душой грязной!
 – Отведите его за село, – приказал своим подчинённым полковник, и расстреляйте, – и снова к мужикам со словами. – Приглянулась мне молодуха вашего села, коль захочет стать моей, пойду на уступки. Места здесь глухие, так и быть, не порешу вас, достаточно с вас и одного командира вашего, но налогом обложу. Все потери мои вы восполнить должны. Доставьте десять новых бричек с овсом, медом, салом, маслом и спиртным моим бойцам, всё это погрузите на свои телеги и запрягите в них своих коней. Пока находиться здесь будем, никаких обид и зла в отношении моих воинов не чинить. Ну, а в отношении молодухи говорю, если откажется от меня, силой брать не буду и с солдатами поговорю, чтобы перед захоронением не сильничали, а вот как они решат, так и будет.
Собрал Ботаник свою военную братию, высказал условия свои и пожелания старейших насчет Алены. Православные вояки все отказались от желания глумиться над дитем невинным, а вот наемники иноземные, те потребовали взамен утехи с девицей по сорок монет золотой чеканки, и таковых человек двадцать набралось. Через час сельский староста принес золото, что хотели так называемые интернационалисты. Родители и родственники Алены в слезы, лишь дед Алёны Гаврила Данилович молчит, и звука не издаёт, видно, умом рехнулся, ищет лопату, что поострее и, найдя такую, точить принялся. От звука этого, кто на дворе был, всем еще тошнотнее стало, а потом подошёл дед к Ботанику и убедил его, что яму для захоронения внучки надо копать под навесом у стены омшаника, мол, при любой погоде в сухости упокоенная кровиночка находиться будет. Полковник на всякий случай решил осмотреть строение изнутри. Щупал, смотрел, заставил от стены убрать поддоны и короба старых ульев, устройства для выгонки мёда. Стены крепкие, из кедрача, пол вроде земляной. Никаких подозрительных причин для рытья ямы и возможности освобождения закопанной в землю девицы не обнаружил. Осмотрел и сделанный дедом гроб. Не заметил, что одна боковина уже наполовину прогнила и чуть надави в этом месте – доска развалится. Копать позволил родственникам под присмотром двух воинов. Рыть могилу начал дед и вплотную к бревенчатой стене. Отец Аленки попытался высказать недовольство:
– Что ты, старый, совсем умом тронулся, вплотную к бревнам копаешь.
Дед всего-то и сказал тихо:
– Ты, сынок, то ли забыл, что под полом-то у нас подвал, плахами обустроенный для тайной клади разной. Благодари Бога, что полковник пол не простучал и не обнаружил люк, что я землей присыпал. Так что, улови момент, чтобы старший сын твой незаметно в омшаник проник и через люк в тайник спустился, а как начну копать, пусть пруток просунет, чтобы знал я, где стенка из трухлявых тесин. Там и остановлюсь, глядишь, и спасем внучку нашу.
Понял Иван Гаврилович задумку отца и сказал:
– Хватит, бабы, ныть, вы лучше устелите домовину, где чадо схороним. Омойте, оденьте, священник пусть сделает, что положено перед похоронами.
Полковник, чтобы горче Аленке сделать, приказал на её глазах вырезать звезду на груди её жениха. Среди православных добровольцев не нашлось. Вызвались, опять же за плату, три китайца и один латыш. Крепкий оказался разведчик, когда повалили навзничь и начали кромсать клинками молодое тело, зубы так сжал, что передние из них на половину лопнули, кровь горлом пошла, глаза залила кровавая пелена, но ни единого звука. Аленка глаза закрыла, упала навзничь, прижала икону Божьей матери к груди и стала молить её о милости к милому другу.
Полковник из уважения к мужеству противника, возвратил ему коня. Приказал привязать истекающее кровью тело красноармейца к коню и отдал сельчанам на их усмотрение. Те быстренько отвези его к знахарке Матрёне.
А дальше белый командир, предвидя возможные нежелательные действия со стороны жителей по отношению к себе и отряду, всех селян с места казни удалил, кроме родственников Алены. Сам же с двумя десятками подчиненных с интересом наблюдал, как девушка, исповедавшись перед священником, попрощавшись со своими родственниками, спокойно легла в гроб. Крышку забивать гвоздями не решились и сами родственники под десятками глаз белогвардейцев совершили погребение. Полковник для верности приказал полдюжине солдат попрыгать на месте захоронения, и еще земли подсыпать, чтобы больше холм получился. Вся охрана, не смотря на приказ относительно употребления спиртного, к тому времени успела изрядно напиться, а после погребения, как говорится, сам Бог велел. Поставили родственники на другом конце омшаника большой стол и выставили на нём десятки бутылей крепчайшей самогонки, даже сам Ботаник не удержался, выпил два стакана спиртного, настоянного на кедровом орехе. А дальше дым коромыслом, откуда-то бабы одинокие появились, – женщины, чьи мужья погибли на полях сражения, молодки, что до мужиков чужих охочие. Тут и полковник через час почувствовал, что сбывается вещание дьявола, свершив казнь, будет способен иметь женщину. А дьявольский голос продолжал шептать:
– Забудь свою Ольгу, бери женщин всех подряд, без разбору!
И полковник, испив еще изрядно, прямо на берегу реки занялся любовью с молодой девкой из соседнего села. Одурев от избытка мужицкой силы, разделся догола и бегал от одной бабы к другой, – утолял жажду плоти, изнывавшей несколько лет от утраченного удовольствия иметь женщин.
Прощаясь с родными, Алёна узнала, что будет спасена, поэтому спокойно легла в гроб, но когда стали закапывать, когда услышала звук падения земли на своё последнее пристанище, горло пересохло, стала задыхаться и закричала. Пришла в себя от треска ломаемого дерева и прикосновения чьих-то рук, через минуту Алёна сидела рядом с братом в тайнике под полом омшаника.
Время в подвале шло в жутком ожидании раскрытия места их схрона.
– Вдруг кто-нибудь из стражников войдёт в помещение, вот тогда уже точно обнаружится потайной люк, ибо прикрыть его землёй было некому, но всё завершилось благополучно. Пара бутылей крепкого самогона сделали своё дело. Часть казаков разбрелась по селу, часть с девками ушла в укромные места, а два часовых, что по приказу полковника охраняли могилу, мирно лежали на свежей земле и оглашали близлежащее пространство крепким храпом. Исполняли приказ, быть на месте пока не придёт замена. С наступлением сумерек в омшаник  пришёл дед.
– Выходите, всё тихо! – открыв люк, проговорил он и после выхода на свободу своих внуков присыпал крышку тайника  землёй.
Через минуту Алёнка скрылась в близлежащем кедраче, и никто, кроме деда и брата, это не видел. Придя в себя от всего пережитого, побежала к знахарке. Её возлюбленный был в горячке и, восприняв свою невесту за наваждение, впал в сон крепкий, – на двое суток. Аленка, увидев Измаила живым, вздохнула облегчённо и пошла к реке, смыть с себя всю боль, прикипевшую к душе и телу. Прошла вверх по течению и нырнула в чистую, теплую, горную влагу, как в детстве, словно рыбка вьюнок. Купалась до устали, потом легла на спину и поплыла по течению с благими мыслями.
Луна полная светит, серебром реку осыпает, радостно и спокойно на душе у Алёнки, да и как не радоваться, милый жив и сама жива здорова. Август ублажает своим теплом и светом, лунная ночь успокаивает, и мирная река влечёт Алёнку в новую жизнь. Не заметила, как оказалась напротив того места на берегу реки Иша, где, потаскухами натешившись, полковник был. Отрезвевший и уже в хорошем настроении, очарованный яркой луной, тихим плеском реки, стоял он по грудь в воде и смотрел, на парящее в серебре реки ночное святило. Неожиданно всё в нём встрепенулось, недалеко от него проплывала дева в белом одеянии.
– Ольга! – закричал Сергей Фёдорович. – Ольга, Оля, Оленька, я иду к тебе, подожди меня.
Алёнка, очнувшись, вдруг осознала, что приблизилась к омуту, сейчас не видимому, но от этого не менее опасному. Осознала, что именно в его сторону несло её, и плыл к этому зловещему месту её погубитель. Полковник, полностью уверившись, что на яву видит свою милую Ольгу, еще сильнее стал загребать руками. Аленка, поняв, что полковника ждёт неминуемая смерть, переступила через ненависть к своему врагу и стала махать рукой, показывая, чтобы тот возвращался на берег, но тот уже полностью попал в плен своего воображения и ещё настойчивее стал догонять свою любимую. Ни крика, ни стона, только легкий всплеск и душа, сотворившая немало греха, тихо, спокойно, со счастливой улыбкой от встречи с дорогим и милым созданием скрылось под водной гладью.
Тело полковника обнаружили ранним утром без следов насилия. Погрузив его в телегу, отправили в Бийск, а там никакой комиссии и разборов. Командование решило, что это был несчастный случай.
Не успели жители села Карагайка оправиться от визита белых, как нагрянули красные Мамонтовцы. Искали они пропавшего разведчика Измаила Ибрагимова, нашли его у знахарки, а одновременно с ним в подворье православного семидесятивосьмилетнего деда Казанцева Григория Ивановича нашли раненного двадцати двух летнего казака из отряда Ботаника.
За своего разведчика объявили благодарность знахарке Матрёне, молодого парня казака саблями засекли, а деда за укрытие белого воина расстреляли вместе с женой его. Не забыли и кузнеца Тимофея Фёдоровича Дмитриева. Кто-то из местных доложил мамонтовцам, что кузнец подковал колчаковских коней, и они ему заплатили за работу деньгами.
– Кузнец, это хорошо, – ответил партизанский командир и приказал привести к нему Дмитриева.
– Вот что кузнец. Ты, говорят, коней хорошо подковываешь. У моей лошади подковы стёрлись, подкуй-ка её.
Подковал Тимофей Фёдорович коня командира партизанского отряда и тот тоже отблагодарил кузнеца, но только по своему, по партизански. Приказал запереть Дмитриева в его же кузне вместе с подмастерьем Сенькой Гуляевым.
Поняла Феодосия, что задумал главный партизан, слёзно молить его стала, чтобы отпустил мужа, на колени перед ним становилась, говорила:
– Ничего плохого против красных не сделал мой муж, подковал белым коней, так заставили же.
Неумолим был командир партизанского отряда, и не посмотрели на то, что шесть малолетних детей было у кузнеца, младшему всего полгода, поджог кузню.  Страшную смерть приняли Тимофей и Семён – безвинные русские православные люди. 
В этом отряде был и карагайский мужичок Филофей Курник. Вспомнил он старые обиды, нанесённые ему Матвеем Бугаёвым, оговорил его перед своим командиром.
– Матвей Бугаёв помогал белым, – сказал командиру Курник. – Кормил и поил их в своём доме, а о нас красных плохо говорил, что, мол, скоро разобью нас белые.
Приказал красный командир без всякого разбирательства расстрелять Матвея. Радостно блеснули глаза Филофея, вызвался привести приговор в действие и исполнил его с улыбкой на прыщавом лице, но не подумал убийца, что платить придётся своей жизнью за смерть односельчанина. Поганая смерть приближалась к нему. Расстреляв соседа, закинул Филофей винтовку за спину и пошёл гордой походкой по селу к своему дому, где, предполагал, ждёт его с распростёртыми объятьями мать, но не пустила она убийцу на порог, сказала:
– Не ведала, что рожу и вскормлю Иуду! Думала в старости найти в тебе опору, – и, плюнув под ноги сына, отвернулась от него со жгучей болью в груди.
Потоптался Филофей у порога материнского дома и побрёл к своим красным товарищам, да только не дошёл до них. Схватили его друзья Матвея, руки и ноги скрутили и утопили злыдня в уличном сортире во дворе его дома. Омерзительно умирал Филофей. Глотая человеческие экскременты просил о пощаде, но к просьбе Иуды все были глухи. К вечеру красный отряд отбыл из села, даже не вспомнив о своём бойце.   
 С восходом луны ночь озарилась огнём, горел дом Филофея, а в нём его мать, решившая покончить с собой. С улыбкой на губах умирала она, очевидно, вспоминая своего маленького Филофеешку, нанёсшего смертельную рану её сердцу и душе.               
А в это время остатки отряда Ботаника шли на юго-восток. Оставшись без командира, криминальные элементы отряда решили не возвращаться в армию Колчака, а уйти с награбленным богатством в Монголию. Вместе с ними в сторону границы пошли и белые интернационалисты. Не знали они, что казаки, сговорившись между собой, решили убить всех нерусей и забрать их золото себе, но всё произошло иначе. Разделив золото, белые бандиты продолжили движение к границе, но на входе в узкое ущелье были атакованы партизанским отрядом и уничтожены. О том, что белые уходят в Монголию партизанскому отряду сообщил кто-то из местных жителей Карагайки. Так были закрыты страницы малоизвестного отряда белого полковника Ботаника.
P.S.
Алёна, чтобы не вызывать подозрений, этой же ночью удалилась в дальний скит, где и продолжала жить до установления советской власти на Алтае, затем, встретившись со своим любимым, вышла за него замуж и родила двух сыновей и двух дочерей. В деревнях же Карагайка и Тайна, до сих пор ходит легенда о девице, которая будучи заживо захороненной, течением подземной реки была вынесена в реку Катунь. Являясь при яркой луне, она взывает к осторожности одиноких путников если они, любуясь небесным светилом, пытаются заплывать далеко от берега.
О судьбе первой сотни батальона Ботаника известно следующее; сотня под командованием поручика Серебренникова в августе 1919 года подвергла порке шомполами 64 крестьянина из села Куяган. Во время порки исполосованные тела крестьян посыпали солью, привезенной с маслозавода, и снова пороли. Был сожжен амбар с хлебом у старовера Молодых В.Е (прообраз Гаврила Семёнович Молодых)..
Красный отряд после выхода из села случайно наткнулся на пасеку Ефросинии Дутловой. Хозяйка в этот день качала мёд и на приказ командира отряда отдать его в пользу революции, гневно крикнула: "Забирайте всё, вместе с пчёлами, ироды поганые! Будьте вы прокляты, убийцы ненасытные!" Услышал эти слова командир, в лице позеленел и приказал своим кровопийцам полностью обнажить женщину, обмазать мёдом и привязать к дереву. После чего отошёл с отрядом на значительное расстояние и устроил пальбу по ульям. Тяжело умирала Ефросинья, и никого не было рядом, чтобы закрыть её глаза.
Перед смертью она пропела:

Пресветлый ангел мой господен,
Хранитель ты души моей,
Души моей единородной,
Будь милостив к рабе твоей.
Храни меня во все минуты,
Храни меня во все часы,
Храни меня в напасти лютой
И среди самыя мечты.
Ты послан Богом для храненья,
Тебе Господь так поручил.
Пролей на сердце умиленье
И как мне…

Не допев последние слова песни, сердце доброй, никому не сделавшей больно женщины остановилось.