Родная кровь

Алексей Фёдорович Басаргин получил чин приказного казака и одну лычку на погоны в день, когда Ботаник чинил расправу над Алёнкой и ровно через месяц после зачисления на службу в колчаковскую армию. Решив отметить столь знаменательное событие в своей жизни, с разрешения старшего урядника на строевом коне поехал на окраину Бийска в магазин купца Коротеева, где спиртное для воинов продавалось дешевле, чем в других подобных заведениях.
На подъезде к нужному месту Алексей встретил конного рядового казака сопровождавшего в тюрьму или контрразведку, а может быть и на расстрел двух арестованных красноармейцев. В одном из избитых и босоногих пленных сразу узнал своего старшего брата Ваську. Тот тоже во встречном наезднике узнал брата, но виду не подал, боясь, что это может навредить братишке, хоть и врагу, но всё же кровнику.
– Как быть? Как вызволить брата из плена? – помчались вопросы в голове Алексея, но пришла только одна мысль, остановить казака под предлогом прикурить самокрутку.
Остановил конвоира, тот словоохотлив оказался, да к тому же земляк, – из посёлка Старая Барда.
– Вот попались краснопузые лазутчики, их на базаре свои же опознали, что перебежчики от красных. Проследили, в какой дом зашли, а там и накрыли вместе с хозяином, что красным через них передавал данные о наших войсках. Сейчас вот в тюрьму сопровождаю, не сегодня – завтра расстреляют злодеев, и поделом им.
Лешка, как бы с сочувствием и сожалением:
– Так-то оно так, конечно, рубить их всех надо… этих катов красных, только вот всё же жаль их, парни-то сибиряки, православные, вроде как наши… перед смертью в баньку бы их сводить.
– Коль по правде, и мне жаль мужиков, – с явным сочувствием, глубоко вздохнув и протяжно выдохнув, ответил конвоир. – Да и то верно, православному в таком виде как-то не подобает на тот свет являться. Вообще-то у нас вахмистр мужик шибко богомольный, коль попросятся смертнички, может и дозволено будет грязь-то с себя смыть, тем более, – кивнув в сторону направления движения, – вон она… часть-то наша… с банькой городской рядом находится. Да к тому же, я дюже как жрать хочу, в часе езды до обеда, а до тюрьмы через весь город тащиться час, а то и более.
– Так авось не околеют сами-то, пока откушаешь. Из-за каких-то краснопузых лишать себя еды. Пока туда доведёшь, да обратно – всё съедят, ничего тебе и не останется, вот пузо-то и будет пустое, а с пустым-то оно и воевать несподручно будет. Слышал, что к вечеру выступать будем, а та-а-ам… – махнув рукой, – когда еще придётся хлебушек-то вкусить, да и где взять-то его коли всё… пока водишь, съедят. Оно ведь как бывает, кто смел – тот и съел! А ежели будешь на задворках, да в опоздании, кто ж о тебе позаботится, как ни сам. Вот оно и выходит, что, как красным всё одно конец, то пока грязь-то смоют, ты и отобедаешь, как нормальный человек. Хотя… что я тебе тут расписываю, ты и сам всё знаешь.
– А оно и верно! До своей кухни вначале доеду, а расстрелять их всегда успеют. А на кухне-то может, и несчастных покормят, а ежели старший разрешит, пока я откушаю, да чуток отдохну, эти бедолаги в баньке грехи-то свои и смоют. Баня-то день и ночь работает, там специальное отделение есть для помывки, для тех, кто в тюрьме долго сидит, которые там тати разные.
Расположение этого помывочного учреждения младший Басаргин знал досконально. Знал, что из большого зала, где мылась беднота и устраивалась стирка белья, вода стекает в канализацию через сливной люк прикрытый решёткой метровой ширины. О люке, что был в углу общего помывочного зала, рассказал ему дед Назар – отец матери Зои, которую отец Фёдор Никифорович ещё в молодости привёз из Бийска. Дед был сторожем и одновременно главным банщиком, отвечающим за исправность бани и доставку воды. Будучи пьяным, показал, как дойти до люка.
Любитель женских прелестей, повёл он Алексея в женский помывочный день в неказистую банную пристройку и показал, как проникнуть из неё в канализацию, а оттуда во весь рост, правда, по колено в мыльной воде, пройти к люку. Оттуда, приподняв железную решетку, наслаждаться женскими прелестями и подглядывать, как голые да распаренные бабы во всей красе ходят по залу и в интересных позах стоят над тазиками.
С тех пор Лёшка и Ваську сводил, а пока дед спал, ещё и местных сорванцов за деньги водил на это кино.
Так что весь разговор с конвоиром Алексей вёл в надежде, что брат правильно поймет намек и, дай Бог, удастся задумка – освободить его от неминуемой смерти.
С тех пор ничего не изменилось, а по тому Алексей, вместо магазина галопом домчался до бани, нашел своего деда, всё ему рассказал и наказал, чтобы тот, ежели приведут Фёдора в баню, конвоира незаметно самогонкой угостил.
Повезло братьям в этот день. Конвоир чувствительный был, поговорил с командиром, тот позволил пленных сводить в баню, душу и тело от грехов очистить. Всё вышло, как задумал Алексей, кроме одного, – вахмистр приказал отвести пленных в малый помывочный зале, из которого выхода в канализацию не было, а вода сливалась через люк под большой зал. Наполнил конвоир котелок борщом, крышку его кашей и, взяв обед в руки, с разрешения начальника привел арестантов к бане. Проверил помывочное отделение, внутри ничего лишнего; горячая и холодная вода, одна входная дверь и маленькое окошечко над ней, другого выхода или входа нет, и дверь на засов можно закрыть.
Развязал руки пленным, втолкнул их в помывочную, дверь на щеколду закрыл, сам рядом на лавочке расположился, чтобы откушать и чуток передохнуть. Глядь, а под скамейкой бутылка самогона, видно кто-то случайно там её забыл.
Василий, оказавшись в малом помывочном зале, понял, что из него в канализацию не проникнуть, разве что в основное помещение, где как раз мылись казаки, но оттуда только один выход – в предбанник. Путь в большой зал был закрыт, следовательно, в канализацию хода не было.
– Будь, что будет, – подумали пленные и через люк малого зала проникли в зал к казакам.
Пар густой стоял и никто не увидел, как они из люка вылезли. Затем два голых мужика для вида с шайками походили, ополоснулись, кровь и грязь с себя смыли и, выйдя в предбанник, быстро надели на себя казацкую одежду, прихватили и оружие. Выйдя на улицу, подошли к месту, где были привязаны кони, вскочили на них и галопом в сторону бора. Всё это со стороны Алексей видел, перекрестился и уже спокойной поехал в магазин, чтобы купить водки, обмыть своё звание и благополучный побег родного брата.
Через неделю сотня, где Лешка уже командовал отделением казаков, следуя маршем в один из поселков на окраине Бийска, столкнулась с отрядом красных. По количеству воинов отряды равны были, никто не хотел уступать. К тому же на обеих сторонах были только русские мужики без пришлых интернационалистов.
Схлестнулись в смертельном бою две силы одинаково великие по духу и по отношению к земле матушке, но разные по мысли. Жить вольно хотели все, а как не знали. Одним без царя хорошо и с большевиками по пути, а другим под лапой большевизма быть не хочется, и с царём не худо было. Но главное не понимали те и другие – суть гражданской войны, когда рушатся заповеди Бога и отрицаются нормы человеческой морали, когда можно безнаказанно вешать, расстреливать и рубить шашками плоть людскую как капусту. 
Жестко, без переживаний, сожаления рубились русские люди, на совесть, без изъяна в душе. Так уж созданы они и воспитаны были своими предками. Алексей еще издали Василия увидел, зарубив пару красноармейцев, лицом к лицу с братом оказался. Тот с саблей в одной руке, в другой маузер, только вот патроны в нём кончились. Отбросил старший оружие ненужное, замах сделал над плотью братской, тот отбил его первый удар так, что сабля треснула, пока старший задумывал, как снова поразить младшего, тот изловчился и сбоку по шее родного брательника рубанул. Однако и тот успел острым жалом проткнуть грудь того, кто был вскормлен, как и сам, одной матерью.
Повалился Василий на шею своего коня, и Алексей упал грудью на шею своего, махнули кони гривами и поплелись рядом в одну сторону – на окраину поселка, как раз к кладбищенскому забору. Истекающие кровью, высвободили братья ноги из стремян, упали рядом, нашли силы последний раз взглянуть друг другу в глаза и увидеть меркнущий свет в выступивших слезах.
Утром братьев в смертном объятье нашли местные жители. Похоронили в одной могиле, поставив один крест на двоих.