Граната, гадюки и сырая земля

В начале мая 1919 года в село Старая Барда нагрянула банда в 50 человек с двумя пулемётами и тотчас стала стрелять из винтовок и пугать свистом нагаек и бешеным топотом копыт всех жителей деревни. Наведя панику столь шумным появлением, банда согнала селян на центральную площадь и командир с погонами полковника на телогрейке, обратился к селянам с требованием:
– Вот что, мужики, слухайте меня и мотайте на свои усы и бороды. Отряд мой самый что ни на есть мирный, хотя и карательный из колчаковской армии. А мирный потому как никого не по;рем, не расстреливаем  и шашками не рубаем. А почему? Вот вам вопрос.
– Так оттого, что мы с ружьями супротив вас не идём. Вот вы к нам и с миром, – высказался Евлампий Яковлевич Сапрыкин.
– А можь вам чё надо от нас? – почесав затылок, проговорил Косарев Иван Гаврилович.
– В корень зришь, мужик, – приосанившись и гордо вскинув голову, ответил "полковник". – А потому приказываю доставить в моё войско воз с продуктами, – десять бутылей спиртного и пять дюжин смирновской водки с сотней копчёных осетров. – И бояться нас не надо. Продукты нужны нам для пропитания, спиртное для заживления ран, полученных в бою. А вот бойтесь тех, кто за нами придёт. Мы – белое войско мирных граждан не расстреливаем, воюем с красными бандитами, а потому вы должны нас понять и обеспечить всем необходимым провиантом. Красные не пожалеют, попортят всех ваших девок и баб молодых изнасилуют. Слыхали, небось, как с ними поступает командир их главный, ни одной, сволочь краснопузая, красивой девки не упускает, а которые сопротивляются, тех рубит, и вас, мирных крестьян, выпорет, а потом порубает! Любит, скотина, людям кишки выпускать… саблей-то! Так что несите, что указал и живите дальше с миром! Нам провизия нужна для борьбы с врагами России.
Принесли зажиточные крестьяне всё, что потребовал "полковник" и грандиозная пьянка среди воинства началась, а потом с криками: "Во славу белого движения! За адмирала Колчака! За царя и Отечество!" – помчались они по дворам. Начались обыски и изъятие ценностей, благо без убийств и насилия над девушками и женщинами.
Выполнив свою гнусную миссию, банда отбыла в неизвестном направлении, а через пять дней – утром после празднования Пасхи в село прибыл отряд белогвардейцев карателей и начались обыски. Искали дезертиров.
Обыскивали каждый дом, каждую усадьбу. Мирно отдыхавшие после празднования Пасхи селяне и не подозревали, какая участь ожидает их от рук карателей.
Под угрозой оружия, с побоями вытаскивали из домов всех мужчин. Сам прапорщик стащил с печи немощного, больного старика и, не посмотрев на его возраст, зарубил на глазах многодетной семьи якобы за сопротивление.
После этого подверг порке десятерых седобородых старцев, а двоих молодых хромоногих мужчин расстрелял в присутствии их родителей, объяснив это тем, что они дезертиры.
Затем начались допросы.
– Были у вас такие-то и такие-то?
– Почему провизию им дали?
– Почему в Бийск не сообщили о налёте? И так далее и тому подобное.
Селяне отвечали:
– Так в погонах командир  у них был, полковник он!
– Красных шибко ругал!
– А нас … что… ну, мал-мал, пограбил, так в живых оставил. А так-то что, нынче все грабят, вот хоть и вас взять, господин офицер! Как в село заехали, так и начали грабить, а у нас нынче уже ничего и нет!
– Скоты! Мы защищаем вас от банд и красных голодранцев, а вы нас же и попрекаете куском хлеба, а им и провиант, и золото своё! Да, как вы смеете, я вас… плетьми… всех! – захлёбываясь злостью, взревел прапорщик, главный командир карателей.
Через пять минут, в качестве устрашения крестьян, прапорщик расстрелял ещё двух мужчин и приказал пятерых юношей прилюдно выпороть и оставить под надзором волостной милиции в качестве заложников, до тех пор, пока селяне не сознаются, где прячут своих мужчин дезертиров, либо сами дезертиры добровольно не явятся на сборный пункт.
Населению Старой Барды, особенно крестьянской элите, был нанесён моральный удар. Стерпеть глубину нанесённого оскорбления и унижения они не смогли, поэтому сразу, как только каратели выехали из села, вооружились и ворвались в здание милиции, освободили заложников, а начальника волостной милиции заживо сожгли. Два милиционера были убиты при попытке спастись. За отрядом прапорщика была направлена погоня из вооружённых мужиков, знавших военную службу, настигли его в районе села Шульгин лог и полностью разбили.
В такое жестокое и страшное время жителю села Карагайка – деду Евлампию Ощепкову срочно потребовалось съездить до свояка, живущего в Старой Барде. Скоро начало летнего покоса, а косить нечем, всё режущее и колющее колчаковцы реквизировали, даже металл и тот выгребли, толи из боязни, что мужик из любого железного прутка пику или саблю смастерит, толи сами нужду в металле имели. Знал старик, что у родственника в запасе нужный предмет имеется и не один, потому как до революции станок имел, на котором ходовую вещь для любого хозяина мастерил. Славные  косы делал, траву, словно бритвой срезали. 
До подворья Ефима Курбатова девять вёрст, минутное дело в спокойные годы, но нынче для поездки с Карагайки до Старой Барды требовалось не время, а удача. Повезёт, быстро домчишься, не повезёт, головы лишиться, всё дело в том, что на каждой версте этого короткого пути часто стали встречаться разъезды красных или белых, того хуже – бандитские шайки.
Почесал дед затылок, повздыхал, куда деваться, война войной, а поле рук крестьянских требует. Собираться стал, а чтобы казаться безобидным мужичонкой и менее приметным человечком, с которого нечего взять, уговорил соседа одолжить на время самую негодную и не пригодную для воюющих сторон лошаденку. В помощники взял внука девяти лет – Саньку.
Оделись так, что и нищий едва бы прельстился на их латанную перелатанную одежонку. На ноги лапти надели, головной убор из лыка с соломой.
Наказал Евлампий внуку, как вести себя со встречными:
– Ты, Санька, хмурым да унылым будь, будто на похороны едешь. Чуть что – слезы пускай, в ноги падай всем, кто нас остановит, да Богу молись. Авось доберёмся до Ефима с божьей помощью, без бед там всяких.
– Это я запроста, деда! Я могу даже ежели что сплясать!
– Чего? – не понял дед.
– Сплясать могу, ежели что, говорю!
– Ах ты, пострел этакий, – возмутился дед, поняв, что внук над ним смеётся. – Ты у меня сейчас спляшешь! – развязывая кожаный пояс. – Выпорю как Сидорову козу, чтобы знал, как почитать старших.
– Я почитаю тебя, деда, только вот можно подумать, что ты сам прям всю жизнь старым был, как будто не шутил ни разу. Который раз ездим и всё одно и то же, как будто я ничего не соображаю.
– Время такое, внучек, – успокаиваясь, ответил дед и подвязал пояс.
Из дома вышла Серафима – жена Евлампия.
– Сидел бы ты дома, старый! На кой тебе леший сено нужно, лошади у нас нет, а для одной коровёнки, даст Бог, купим, али головы не жалко, и Саньку вон ещё, – кивнув в сторону внука, – за собой в могилу тащишь!
– Раскаркалась на дорогу… вечно, как насулишь, так и случается! Сидела б дома, или вон с дочками огородом занялась, али дел нет!?
– О тебе, дурне, беспокоюсь, или забыл, что в прошлом месяце-то было… у свояка в селе?!
– Как не помню, только ведь оно как… хоронись не хоронись, всё одно когда-то умирать.
– Тфу на тебя, леший побери, совсем из ума выжил… такое говорить!
Попререкавшись, да повздорив с женой, сел дед в телегу, внука рядом усадил и, понужнув кобылу, со двора выехал.
Понурив голову, старая кляча медленно тянула по наезженной тропе скрипучую телегу, в которой были брошены старая шубейка, конская сбруя по износу своему на половину состоящая из верёвки и рухлядь неведомого назначения. Всё это с полной долей вероятности вызвало бы у встречных лишь презрение, кроме четверти самогона, неизвестно с какой целью  выставленного на самом видном месте.
Через пару верст – на встречу разъезд красных, видно разведчики, что рыскали по тылам беляков, те только спросили – куда да откуда едут, нет ли оружия при них, даже обыскивать не стали и в лес, в сторону горы Елтош умчались. Пока эти красные около телеги кружили, у одного из красногвардейцев портсигар выпал. Хозяин этой утери не заметил, а внучок глазастый был, приметил, куда сверкающая коробка упала. Ничего деду не сказал, и пока тот, крестясь, благодарил Бога за благополучно проехавшую часть пути, как бы по нужде в кусты сбегал и незаметно для деда вещицу, что всадник выронил, за пазуху сунул. Еще версты три-четыре проехали и вот те сюрприз, как из-под земли два колчаковских казачка, у одного погоны старшего урядника, другой рядовой, оба в папахах, при саблях и винтовках, – белогвардейский дозор на въезде в поселок Старая Барда в ямке под кусточками у дороги замаскировался. Дед с Санькой с телеги слезли, поклон поясной свершили, перекрестились.
– Откуда и куда? – спросили деда казаки.
Дед пояснил:
– Вот, служивые, едем к куму на похороны свояченицы, сами мы из деревни Карагайки, у меня и документ от сельского старосты есть, – вынув бумагу из кармана, дед отдал её старшему.
Поверили служивые деда, телегу переворошили и хотели отпустить, как вдруг из густых кустов, что метрах в десяти от них росли, поправляя штаны, вышел офицер с четырьмя звёздочками на погонах, – подъесаул.
– Кто такие? – грозно.
Повторил дед всё, что говорил до этого двум казакам.
– Так говоришь на похороны. Так-так! А это мы сейчас проверим. В каком доме живёт свояк?
Стал Евлампий объяснять, да так, что запутал офицера.
– Там, господин офицер, кусточек, а возле кусточка родничок, тот родничок бежит к речке, у речки банька. Так вот от баньки прямо по дорожке до тына Марьи Конюховой и налево. Прямо и прямо и всё до лавки, а за лавкой сосна, так вот от той сосны ещё саженей…
– Ты издеваться надо мной, старый хрыч! Я тебя, – офицер замахнулся, а тут внук подбежал и крикнул: "Дяденька, не бейте дедушку, он старенький, у него с головой плохо. Пожалейте его!"
– Ах ты… да ты… да как ты посмел! – взревел подъесаул и хвать его за рубашонку, а оттуда на траву выпал спрятанный Санькой портсигар.
Офицер сразу же наставил на задержанных оружие, заставил мальца и деда раздеться. Дед затрясся, на колени пал, твердит:
– Слухам и духам не знаю я, где внучок эту вещь подобрал.
Офицер открыл портсигар, а там часть карты с местностью здешней округи. Мало того, на ней непонятные карандашные пометки. Разъярился подъесаул:
– Ну что, красные лазутчики, отпираться будете, врать, что всё это случайно нашли.
Онемел дед, а внук посинел от страха, знали, что в таких случаях хоть у красных, хоть у белых разбор короткий – расстрел на месте. 
Понимая, что смерть неминуема, Евлампий по-доброму обратился:
– Господин офицер и вы – казачки, поди ведь православные не милости ради, а справедливости Божьей, дозвольте уж перед кончиной своей нам с внуком внутренности свои от страха опростать, да помолиться по-христиански, а уж потом творите своё дело служивое, но только я действительно не ведаю, где эту улику страшную против нас внук мой нашел.
– Ну, ладно дед, отпустить я тебя не могу, – заявил офицер, – но для надёжи мы тебя с внуком вожжами свяжем, чтобы не убежали. Вон кусточки, – ткнув правой рукой в сторону кустов, откуда вышел минутами назад, – вот в них отправьтесь, да помолитесь, коль судьба такая вам выпала, а Бог разберется, кто из нас прав, кто виноват.
Привязали одной вожжой деда за ногу и метра через три точно также внучка. Остаток – метров пять того шнура кожаного к березе привязали, как раз у ямки, где беляки устроили свой скрытый пост.
Дед во время войны с оттоманской империей нёс службу в разведке, и с тех пор осторожен был, доверял лишь себе и своей интуиции, а она ему подсказала, как только гражданская война на землю алтайскую пришла, что надо бояться и красных и белых.
Добыл гранату небольшую, что в народе лимонкой называется и перед тем, как в путь опасный отправлялся, незаметно от всех, вкладывал то взрывное устройство в кармашек, что соорудил в своём исподнем рядом со своим мужским хозяйством. Не раз обыскивали Евлампия, щупали на груди, ниже пояска, по ногам, а вот потаенное интимное место ни один порядочный мужик, будь то красный, белый, или бандит не ощупывал. Зазорно мужику за чужие причиндалы хвататься, поэтому это место без внимания оставалось. 
Направились дед с внуком в кусты, казаки тотчас самогон из телеги вынули и в свой схрон спустились, где сало, хлеб и лук были.
– Нам это сейчас нужнее, а деду на том свете ни к чему, – сказали и разлили спиртное по посудинам, хлебнули глоток, да только проглотить не успели.
Дед за минуту до этого, к удивлению внука, из интимного места бомбу достал и, слегка пристав, метнул её в лощину, что была схроном для казаков, а стала могилой.
Кляче хоть бы что, – осколки, плоть человеческая, погоны фейерверком вверх взмыли, а не по сторонам разбросались, так как в ямке взрыв произошёл. И ржание в полусотне метров. 
Дед Ощепков на лошадиное ржание пошёл, трёх добрых коней нашел. Привязав их к телеге, быстрым ходом спустился в ближайший лесочек, где их и припрятал. Затем, как ни в чем ни бывало, продолжил путь в Старую Барду, где успел со свояком повидаться, две винтовки припрятать под днищем телеги и взять две косы. Домой возвращался при луне с тремя жеребцами, благо, что не на закате, иначе в новый переплёт угодил бы.
В то время, когда Евлампий разбирался с казаками с помощью гранаты, в Карагайку налетела банда лютого бандита Архипа, прибывшего в Алтайские земли из Ново-Николаевских лесов. Собрав мужиков на площади, Архип сразу, без вступлений, потребовал спиртное, продукты, деньги и золото.
Куда мужикам деваться, привыкли уже к бандитам красного и белого мастей, пришлось смириться и с чёрной. Нагрузили в телегу провиант и сказали:
– Золото спрятано в тайге у охотничьей землянки. Вёрст двадцать до неё можно верхом, а далее с версту только пешему.
Оставил Архип в селе двух своих подельников по бандитскому делу, наказав, чтобы стерегли воз с продуктами, а сам с оставшимися шестью бандитами отправился по стопам трёх седобородых мужиков в землянку, приказав им нести бутыль самогона и закуску.
Пока шли, мужики незаметно подсыпали в спиртное сонное зелье.
Двадцать вёрст для конного всё равно, что верста для пешего, только путь к землянке пролегал по заросшей, давно не езженой тропе, поэтому атаман со своей бандой прибыл на место за полночь.  Потребовал от мужиков золото, пригрозив, что порубает шашками, если обманули.
– Где же мы тебе его сейчас сыщем в такую темень, когда даже луна не пробивается сквозь деревья? – ответили они. – С утра завтра и выкопаем, тогда и решайте, как с нами поступить.
– Будь по-вашему, – ответил Архип и, войдя в землянку со своей бандой, расположился за столом, на который приказал мужикам поставить свечи и выставить самогон и закуску.
К середине ночи вся банда крепко спала. Мужики, пока бандиты пьянствовали, наловили в змеином логу гадюк, а когда они уснули, подпёрли дверь снаружи и сбросили через трубу ползучих тварей. Утро нового дня никто из бандитов уже не встретил.   
Подобное произошло и с оставшимися в селе бандитами, только их не травили змеиным ядом, а связали и закопали живыми в сырой земле в трёх верстах от села.
– Поганцам и смерть поганая! – сказали мужики и плюнули на их могилу. – Это за нашу кровушку и поруганную честь дочерей наших!
(Лютовал народишко. Били и красных, и белых, и разноцветных. Конечно, было за что, но это не оправдывает их зверство, как изуверство всех цветных).